— Знаешь… я давно бы сказала твоему папе, что мне не нужна зарплата. Но дело в том, что так не принято во взрослой жизни. Каждый получает зарплату за свою работу. И тот человек, который платит другому, уверен, что работа будет выполнена, если за неё заплачено…
Я понимала, что всё это звучит как бред в том контексте, в котором задан вопрос: речь идёт о нашей с Егором дружбе, а тут — работа, зарплата…
— А если папа перестанет вам платить, вы сразу уйдёте от нас?
— Если папа перестанет мне платить, это будет означать, что ему больше не нужен воспитатель для сына.
Боже мой!.. Как бы умудриться не расколоть, не поцарапать хрупкие чувства, ещё не тронутые жерновами жизни, лекцией по товарно-денежным отношениям!..
— А если папа скажет, что он нуждается в моей помощи, но ему больше нечем мне платить, я, конечно, останусь с тобой!
Егор слушал очень внимательно, на его лице, как обычно в серьёзных разговорах, отражалась активная работа мысли.
— Я говорила тебе, что люблю тебя? — Я коснулась рукой его волос.
— Да, говорили.
— А ты сказал, что любовь это то, что никогда не проходит. Так вот, я люблю тебя, потому что это ты. А не потому, что твой папа платит мне зарплату.
Я хотела добавить, что его папа и так не на один год вперёд заплатил мне, что я чувствую себя неловко, живя на полном обеспечении и получая жалованье, которое ни одному учителю или воспитателю не приснилась бы в самом фантастическом сне… Но не стала забивать голову парня этими меркантильными подробностями, а добавила тихо:
— И моя любовь к тебе никогда не пройдёт.
— Я знаю. Моя любовь к вам тоже никогда не пройдёт. — Егор произнёс это ровно, глядя в окно, очень спокойным тоном. И тем самым голосом…
Я зашла к родителям Сергея вместе с Егором. Они были приветливы и вежливы — как обычно, предложили пройти.
— Спасибо большое, — ответила я, — меня ждёт Андрей в машине.
Мы обнялись с парнем. Он не отпускал меня дольше… гораздо дольше обычного. А мне хотелось схватить его в охапку и унести с собой, и никуда не ехать, и никого не видеть, кроме него… Навряд ли мне бы удалось «схватить» его и «унести»: Егор был лишь на каких-то полголовы ниже меня. Вот такой вот мой маленький мальчик…
Дверь открыл Сергей. Кивнув в дальний угол огромной комнаты-гостиной, в которую мы угодили безо всяких предисловий в виде прихожих, сказал:
— Хозяин шаманит над фирменным блюдом.
Мы обнялись, как это повелось с того самого «всемирного дня обнимания». Сергей провёл меня в центр гостиной, где уже было несколько человек. Меня представили присутствующим. Андрей тоже поздоровался со всеми и пристроил наш большой подарочный свёрток между двумя диванами.
То, к чему Андрей подвёл меня в антикварном магазине, вызвало у меня эстетический восторг. К медицине я имела весьма косвенное отношение, и знакомство с инструментарием сей отрасли человеческой деятельности — научной и практической — ограничивалось фонендоскопом, железкой для осмотра горла, которая, кажется, называется шпателем, термометром, да шприцем с иголками. Увиденное привело меня в состояние благоговения.
Это был кожаный саквояж с набором инструментов земского врача конца девятнадцатого века. Как мне объяснили, набор не полный, не в лучшем состоянии, поэтому и стоит относительно недорого.
Я посмотрела на Андрея и сказала: я покупаю. Чуть позже к моей покупке он добавил свою — переносной микроскоп известной и поныне немецкой фирмы, тех же, что и мой саквояж, времён, с тем же достоинством несущий на себе следы прожитых десятилетий, но вполне дееспособный.
На сервировочном столе стояли напитки и закуски. Андрей предложил мне выбрать аперитив. Я, не слишком разбираясь в напиточном этикете, показала на первую попавшуюся бутылку красного вина.
Налив мне и себе, Андрей предложил ознакомительную экскурсию по квартире.
Это было весьма экстравагантное жилище, расположенное на самом верху шестиэтажного кондоминиума, притаившегося в зелёной зоне, в самом центре города. Не описать его в подробностях я просто не могу…
Квартира в двух уровнях начиналась, как я сказала уже, прямо с огромной высокой гостиной. Окна от пола до потолка с выходом в лоджию открывали вид на заречную часть города — правда, самой реки было не видно за кронами пышных деревьев, хоть и оголённых ноябрём.
Мебель собрана в центре: два низких стола, вокруг них три дивана и четыре кресла. Диваны — точно, как мои… Нет, мои, конечно, местного производства, а эти, наверняка фирменные, но стиль тот же — минимализм, прямоугольная геометрия, цвет небелёного льна. На стенах картины, направленный свет — вполне галерейная подача.
Тот самый, дальний, угол, где происходили кулинарные священнодействия, отгорожен стенкой высотой метра два из металла и матового стекла. Перед ней — домашний кинотеатр, и на экран можно смотреть с любого сидячего места и из любой части комнаты.
Правая от входа в квартиру стена гостиной поделена надвое по высоте металлической галереей, которая напоминала конструкцией какой-нибудь производственный путепровод. Только выполненный из благородно-матово поблескивающего металла. На неё вела столь же лаконичная, из того же металла лестница. На галерее две двери, но в них я загляну позже.
Вправо от входа начинался коридор, из него были вход в туалет, ванную и спальню. Ярко-жёлтая плитка в ванной, такая же яркая — но зелёного цвета — в туалете. И там, и там — полноценные окна… то есть, не стыдливые бойницы где-нибудь под потолком, а настоящие окна. Закрытые вертикальными белыми жалюзи. Приборы тоже белые. А полотенца разных цветов — ярких и сочных. Получалось игриво и весело — словно в квартире живут не два солидных мужчины, а школьники или студенты.
Тем более резким контрастом этим двум помещениям явилась спальня. В неё мы лишь заглянули, не входя: у меня всегда возникает неловкость перед чужими спальнями — но я была поражена её смелым декором. Тёмно-серый деревянный пол с яркой текстурой — похоже, ясень — чёрные стены, чёрные прикроватные тумбы с белыми светильниками, чёрное одеяло и серые шёлковые простыни с такими же подушкам. Одна стена зеркальная — скорей всего, за ней шкафы. На стене, в изголовье постели — то ли графическая, то ли фотографическая работа в узкой жёлтой рамке: что-то чёрно-белое с красным, похожее на абстракцию. Спальня эта была столь неординарной, лаконичной и графичной, что я и теперь вижу её, как на фотографии.
Мы вышли из коридора и поднялись на галерею. За дверями оказались два кабинета, весьма схожие между собой и обстановкой, и оснащением: столы, книги, компьютеры — вероятно, доктору кабинет служил для сугубо теоретической деятельности, и лишь остеклённый стеллаж с антикварным медицинским оборудованием выдавал причастность его владельца к медицине. Сегодня эта коллекция несколько пополнится, подумала я.
Когда мы спустились в гостиную, Герман встречал очередных гостей. Он заметил нас с Андреем.
— Простите, не мог оторваться, — сказал он и распахнул свои объятия.
Тут же он представил меня прибывшим. Это были старший брат Германа, Родион, с женой и ещё одна пара — мать Алисы Кирсановой, а с ней приятный мужчина.
Мы с Алисиной мамой поздоровались, и она сама представила мне мужа: Сергей.
— Мать с отцом придут позже, велели их не ждать, — сказал Родион брату.
Гости выпили за именинника и разбрелись по гостиной. То ли гостиная была рассчитана именно на это количество приглашённых, то ли приглашено ровно столько, чтобы всем было комфортно — так или иначе, каждый нашёл для себя удобное место.
Звучала приятная музыка, и на экране телевизора сменялись виды экзотической восточной страны — вероятно, Сингапурские зарисовки. Изредка статичная картинка уступала место короткому видеоролику. Я решила, что это что-то вроде рекламной продукции туристической компании, но Андрей объяснил мне, что фильм смонтирован из фото- и видеосъёмок, сделанных Сергеем и Германом.
— Какие вы все творческие! — Сказала я.
Андрей улыбнулся.
Он старался не оставлять меня, хоть его и тянули к себе то одни, то другие. В один из таких моментов, я деликатно предоставила его в распоряжение очень милой пары — это был коллега Германа, Глеб, с женой Анной. Анна передвигалась с трудом и очень медленно, опираясь на руку мужа. Её большие голубые глаза завораживали льющимся из них светом и затаившейся в глубине страстностью.
— Она одарённый поэт… Совсем недавно встала на ноги после пятнадцати лет неподвижной жизни. — Андрей потихоньку представлял мне присутствующих более пространно пока все клубились в гостиной, общаясь друг с другом.
Я оставила Андрея с Глебом и Анной и вышла на широкую лоджию. Пол в ней был покрыт рогожей из кокосового волокна, и ближе к кухонному окну стоял ротанговый стол и два таких же кресла.
Очень милое место для вечернего чего-нибудь-пития с видом на закат, подумала я.
Лоджия уходила за угол, я дошла до её конца. Оттуда открывался не менее приятный вид на парк и даже проглядывался ярко освещённый мост через реку и сама река, лениво играющая вечерними огнями.
Возвращаясь, я глянула в кухонное окно.
Герман в переднике и рукавицах вынимал из духового шкафа большую металлическую посудину. Он поставил её на плиту и, приоткрыв крышку, окропил содержимое вином из бутылки.
Из-за перегородки появился Сергей. Он положил пустую тарелку в раковину и подошёл к Герману. Он что-то говорил ему, улыбаясь — я не слышала ни слова, до меня доносились только шум и музыка из раскрытой двери гостиной. Герман оставил своё занятие и слушал Сергея. Он стоял ко мне спиной, и я не видела его лица. Почему я вообще смотрела на них, я не отдавала себе отчёта…
Сергей говорил всё темпераментней. Он взял Германа за предплечье, я видела теперь его загорелую кисть на белоснежной рубашке.
Герман запрокинул голову — он смеялся. Сергей смеялся вместе с ним. Потом он передвинул руку на спину Германа, провёл ладонью по лопаткам. На какой-то миг оба замерли. Что-то появилось в лице Сергея, что разволновало меня… Он смотрел на своего собеседника — возможно, теперь тот что-то говорил ему — то в глаза, то опускал взгляд вниз, на рот. Потом резко обхватил Германа за шею и коротко поцеловал в губы. Отстранился. В его взгляде было возбуждение. Он хлопнул Германа по плечу и вышел.