Мать Билла была непоследовательна, поэтому он научился никогда полностью не полагаться на женщин. Сама эта идея заставляла его каменеть от ужаса — до такой степени, что он оказался не способен увидеть, что в действительности жена была по-настоящему доступна для него как эмоционально, так и сексуально. Все, что Биллу нужно было сделать, — это позволить себе принять то, что она могла ему предложить.
В конце концов я спросила Билла, как он думает, что на самом деле не дает ему получать то, что он хочет, — поддержку Наташи. Его довод прозвучал неубедительно: «Она слишком озабочена детьми».
— Извините, но я на это не «куплюсь», — покачала я головой. — Она приходила на сеанс и пыталась наладить с вами контакт. Она — самый близкий вариант доступной женщины, который у вас есть. Ну же! Что на самом деле блокирует вас, не давая стать ближе к ней?
— Она сама… — упорно настаивал он.
— Ну, ее здесь нет, так давайте рассмотрим вместо нее вас. Как вы думаете, что случилось бы, если бы вы стали соблюдать абсолютную верность Наташе отныне и впредь?
Билл в приступе паники и страха сознался: он боится, что она не будет удовлетворять его потребности.
— Вы имеете в виду, что не доверяете ей?
— Ну…
— Вы ведь и мне не доверяли! — Я предположила, что базовые восприятия Билла были искажены, как если бы он смотрел в кривые зеркала в «комнате смеха». — Ваша жажда любви так огромна и раздута, а женщины такие костлявые и жадные! Над этим нам и надо поработать — над вашими мощными страхами и вашей отчаянной потребностью в любви. Это наследство сексуального принуждения.
Инсайт может продвинуть пациента лишь до определенной точки. Только когда он научится принимать свои страхи в отношениях, задача становится иной — научиться разбираться с этими страхами. Только тогда может начаться трансформация.
Это длительный процесс, у некоторых он продолжается всю жизнь. Выздоравливать — значит признавать эти страхи, когда они всплывают на поверхность, и практиковать не-реактивность. Это когнитивное упражнение: проговариваешь свой страх вслух и помогаешь себе дыхательными упражнениями. Мы с Биллом работали над этим месяцами, тренируя толерантность к дискомфорту, пока он совершал маленькие шажки по налаживанию контакта с Наташей.
В рамках этого процесса он рассказал Наташе обо всем, и его мужественная честность — наконец-то! — позволила ей тоже делать шаги вперед.
Билл больше никогда не разговаривал с Карлой, хотя был благодарен ей за то, что их встреча помогла ему осознать самое важное — возможность появления в его жизни совершенно новой цели.
Карла вдохновила Билла на трансформацию его экзистенциальной пустоты в страстное желание помогать людям. Билл решил стать волонтером организации, которая помогала детям из неблагополучных районов готовиться к поступлению в колледж. Однако он действительно учредил для Карлы стипендиальный фонд, а также ежегодную премию в ее честь.
Во время нашего последнего сеанса в глазах Билла стояли слезы.
— Я хочу поблагодарить вас за ту неподдельную любовь и сострадание, которые вы ко мне проявляли, — сказал он. — Что бы я вам ни говорил, я ощущал, что вы меня принимаете. Вы заставили меня почувствовать себя человеком, которого можно любить. Я хочу, чтобы вы знали: одно это принесло мне исцеление!
Я тоже смахнула с глаз слезы и глубоко вздохнула. Можно было только удивляться тому, что все использованные мною формы вмешательства, самые эффективные мои стратегии в конечном счете нужны, просто чтобы обеспечить пациенту немного неподдельной человеческой любви. И особенно верно это было в случае Билла, который никогда не мог полностью довериться женщине.
Что касается меня, мне ни разу не пришлось делать над собой усилие, чтобы сострадать Биллу, все разговоры с ним я вела от чистого сердца, и наверняка именно поэтому наши отношения оказали исцеляющее воздействие.
В психотерапии это называется «коррективным эмоциональным опытом» . Пациент испытывает в своих отношениях с терапевтом новые чувства, которые настолько сильны, что проламывают его давнишние предубеждения, иллюзии и выводы о людях и мире. Но это происходит не на интеллектуальном уровне, скорее, это перемена интуитивная, рожденная опытом.
Конечный результат ее — надежда.
Заключительный сеанс
Размышляя о каждом из случаев, описанных в этой книге, я осознала, что за первый год работы с мужчинами наибольшим «просветлением» для меня стало рассеяние мифов, которые рассказывают друг другу женщины, когда пытаются понять мужчин.
Эти басни повторяются так часто, что кажутся правдой, даже если где-то в глубине души мы понимаем, что они грубое упрощение. Прежде всего вездесущий стереотип: мужчины как-то разделяют секс и любовь. Следующее клише: все, что хотят мужчины, — это секс, они хотят его постоянно, и тот секс, которого они хотят, сосредоточен исключительно в гениталиях. Наконец, третий миф: все это вызвано биологическим импульсом внедрить свою сперму повсеместно.
Многие из нас просто смиряются с этим, поскольку «так уж устроены мужчины». Однако когда я разговаривала с мужчинами, вроде бы воплощавшими эти самые мифы, хватало всего нескольких сеансов, чтобы обнаружить, что мужские сексуальные мотивации на самом-то деле не так уж отличаются от женских.
Мужчинам не так уж легко отделять секс от любви. Я осознала, что любовь является настолько центральным элементом нашей человечности, что мы не можем отделить себя от потребности дарить и принимать ее. Потребность в любви пропитывает все, что мы делаем, включая секс.
Я заметила, что мужчины, которые тянутся к безличному сексу, анонимным партнершам, бессмысленным знакомствам в барах, проституткам и т. д., все равно жалуются, что им нужно больше страсти. А страсть отличается от похоти тем, что требует присутствия «я».
Вот откуда я беру свои идеи о совершенствовании близости, они не мои проекции, они слетают прямо с неудовлетворенных уст мужчин. Они просят о ней. Думаю, люди хотят секса, чтобы что-то значить, чтобы быть особенными.
Я не говорю, что секс всегда должен быть выражением любви или что секс без любви — это плохо или неправильно. Маленькое отступление: я признаю наличие обоснованных аргументов в пользу удовольствий «безличного» секса. В нем есть побег от индивидуальности и способность радоваться чисто плотской стороне своей природы, без «багажа», который прилагается к эмоциональной привязанности к конкретному человеку.
В подобных взаимодействиях есть реальное чувственное удовольствие. Однако в реальности мужчины на моей кушетке стремятся не к этому.
Я всегда стараюсь не навязывать пациентам свои идеалы любви. Пациенты сами неизбежно подводят к ним разговор, с чего бы он ни начинался. Думаю, это потому, что секс возникает в контексте отношений, и поэтому отношения буквально пропитывают сексуальный акт. Даже без присутствия отношений все равно остаются человеческие эмоциональные потребности помимо плотских, которые вторгаются в секс, — и именно в этот момент они становятся наиболее интересными для меня.
Для моих пациентов секс стал суррогатом любви. То, что они не могли получить эмоционально, о чем не осмеливались просить, они искали с помощью секса. Секс замещал стремления их эго, их желание быть особенными, важными, могущественными, привлекательными.
Секс занимал место всего, что мать, жена или проститутка не могли или отказывались им дать. Однако он по большей части был замещением того, что мои пациенты не умели почерпнуть изнутри самих себя. Вместо того чтобы научиться заботиться о себе, они обращались к фантазии, созданию сценариев и поискам актрисы, которая сыграла бы в них главную роль. Такие мужчины надеются, что женщина интуитивно поймет их желания и воплотит в себе. И все это не имеет никакого отношения к реальной женщине.
Это не любовь, ибо сам акт со всем его драматизмом и силой выражения на самом деле ничуть не глубже взаимодействия, к примеру, с кассиршей в супермаркете.
У меня как-то был пациент, очень успешный композитор-песенник. Во время нашего первого сеанса он сказал мне:
— Я пишу песни о любви, чтобы заработать на жизнь, но не верю в любовь. Я просто делаю это за деньги.
Я сочла весьма показательным то, что это было первое заявление, которое он пожелал сделать. Из всего, что он мог рассказать о себе, начать он решил именно с этого.
— Это иллюзия, — продолжал он, — феромоны, дофамин… Все в сухом остатке сводится к сексу. К воспроизводству. Любовь — романтическая фантазия.
Реплику, которая звучала бы более банально, трудно было придумать.
— Вам хотелось бы, чтобы любовь была реальной? — спросила я.
— Нет, я хочу жить в реальности.
— А реальность — просто биология?
— Ну, ладно. Когда люди распинаются о том, что они влюблены, на самом деле они говорят: «Этот человек помогает мне хорошо относиться к себе». Вот почему в данный момент я чувствую себя дерьмо дерьмом. Моя бывшая подружка — полный отстой!
— В таком случае, если все это только биология, просто примите это как факт. И радуйтесь!
Он встал и начал расхаживать по кабинету.
— Мне нужно двигаться, — пояснил он. — Ненавижу эту психоаналитическую чушь, мол, «давайте присядем» и всякое такое. Неужто это кому-то помогает? А я здесь для того, чтобы мне помогли.
Потом он снова уселся, но на этот раз выбрал табурет у моих ног и принялся близко рассматривать меня, молча, словно пытался прочесть по моему лицу что-то обо мне. Я уставилась на него в ответ, приподняв брови и втайне слегка нервничая.
Затем он резко поднялся и начал снова расхаживать.
— А вы хорошенькая, знаете?
— Вы отвлекаетесь, — сказала я. — Мне казалось, вы хотели, чтобы вам помогли?
— Прошу прощения, у меня расстройство внимания, и я сегодня выпил слишком много кофе. Я сам не знаю, что говорю. Я растерян. Я весь сплошной хаос.