личный к спорту, в мужской школе. И в самом деле, с учетом страха Эдди перед девчонками его возраста, он был очень даже рад учиться в мужской школе.
Например, он осмотрительно мастурбировал только на собственное полотенце или махровую мочалку, которую потом тщательно споласкивал и вешал назад в семейную ванну; и он старался не замусолить страницы материнских каталогов, по которым заказывалась женская одежда, — помещенные там фотографии моделей нижнего белья давали ему всю ту визуальную пищу, которой требовало его воображение. (Больше всего его привлекали фотографии зрелых женщин в нижнем белье.) Но он вполне мог управляться и без каталогов, мастурбируя в темноте, в которой он словно бы ощущал кончиком языка солоноватый вкус волосатых подмышек миссис Хейвлок и в которой ее пышные груди становились мягкими податливыми подушками — на них покоилась и убаюкивалась его голова: это часто ему снилось. (Миссис Хейвлок, несомненно, выполняла сию важную функцию для бессчетного количества экзонианцев, учившихся в академии в годы ее — миссис Хейвлок — расцвета.)
Но в каком смысле миссис Коул — зомби? Эдди смотрел, как водитель грузовика с клемами поглощает хот-дог, запивая его пивом. Хотя Эдди и испытывал чувство голода — он не ел с раннего завтрака, небольшая бортовая качка парома и запах топлива не располагали к еде или питью. Временами верхняя палуба вздрагивала, и весь паром раскачивался. Ко всему этому добавлялось и не лучшим образом выбранное им место — дым из трубы сносило ветром прямо на него. Он понемногу начал зеленеть. Он почувствовал себя лучше, пройдясь по палубе, и совсем воспрял духом, когда нашел мусорную урну, куда выкинул конверт со списком и адресами всех живых экзонианцев, обитающих в Гемптонах.
И тогда Эдди совершил поступок, за который ему потом почти не было стыдно: он подошел к тому месту, где водитель грузовика с клемами со страдальческим видом переваривал хот-дог, и отважно извинился за отца. Водитель подавил подступившую было к горлу отрыжку.
— Не переживай, малыш, — сказал водитель. — У нас у всех есть родители.
— Да, — ответил Эдди.
— И потом, — с философским видом сказал водитель, — он, наверно, просто беспокоится о тебе. По мне, так это работенка та еще — секретарь писателя. Не очень я понимаю, что ты там должен будешь делать-то?
— И я тоже, — признался Эдди.
— Хочешь пива? — предложил водитель, но Эдди вежливо отказался; теперь, когда он стал чувствовать себя лучше, снова зеленеть ему не хотелось.
Эдди решил, что на верхней палубе нет ни женщин, ни девушек, достойных его внимания, однако водитель грузовика с клемами явно был на сей счет другого мнения — он пошел бродить по парому, внимательно разглядывая всех женщин и девушек. Эдди обратил внимание на двух девушек, которые переправлялись на пароме с машиной; они никого не замечали вокруг и хотя были едва ли старше Эдди (а если старше, то не больше чем на год-два), но было очевидно, что они считают его для себя слишком юным. Эдди только раз и посмотрел на них.
К нему подошла пара европейцев и на плохом английском попросила сфотографировать их на носу парома — они сообшили, что у них медовый месяц. Эдди с удовольствием их сфотографировал. И только потом ему пришло в голову, что если эта женщина европейка, то у нее, возможно, небритые подмышки. Но на ней была блуза с длинными рукавами, и определить, носит ли она бюстгальтер, Эдди тоже не смог.
Он вернулся к своей тяжелой сумке и чемодану поменьше. В чемодане были только его спортивный пиджак «на все случаи жизни» и рубашки с галстуками. Весил этот чемодан всего ничего, но мать сказала ему, что его «хорошая», как она ее называла, одежда в отдельном чемодане наверняка не помнется. (Чемодан паковала мать.) В сумке находилось все остальное — одежда, которую хотел взять он, его блокноты и несколько книг, рекомендованных ему мистером Беннетом (безусловно, любимейшим его преподавателем литературы).
Эдди не взял полное собрание сочинений Теда Коула. Он его уже прочитал. Какой был смысл тащить с собой эти книги? Единственным исключением был семейный экземпляр «Мыши за стеной» — отец Эдди настоял, чтобы тот взял эту книжку и привез автограф мистера Коула, — и еще одна книжка, которую Эдди любил больше всех, написанных Тедом для детей. Как у Рут, у Эдди была своя любимая книжка, но это была не знаменитая «Мышь за стеной». Любимой книжкой Эдди была «Дверь в полу» — читая ее, он чуть не рехнулся от страха. Он не удосужился посмотреть на дату копирайта, иначе бы знал, что «Дверь в полу» — первая книга Теда Коула, опубликованная после смерти его сыновей. А если так, то эта книга, видимо, далась ему нелегко, и она явно несла в себе некоторую долю ужаса, пережитого Тедом в эти дни.
Если бы издатель не сочувствовал Теду из-за несчастья, произошедшего с его детьми, то книжку, скорее всего, отвергли бы. Критики были почти единодушны в скептической оценке этой книги, которая, кстати, продавалась ничуть не хуже других книжек Теда. Сама Дот О'Хара сказала, что читать такую книжку вслух любому ребенку было бы непристойностью, граничащей с насилием. Но Эдди был очарован «Дверью в полу», которая фактически стала культовой в кампусах, — вот мера того, насколько она была достойна осуждения.
На пароме Эдди листал «Мышь за стеной». Он читал эту книгу столько раз, что знал ее чуть ли не наизусть; он смотрел только на иллюстрации, которые нравились ему больше, чем основной массе обозревателей. В лучшем случае обозреватели говорили, что иллюстрации «полезные» или «неназойливые». Чаще они высказывались негативно, но в меру. (Например: «Иллюстрации хотя и не ухудшают рассказов, но мало что к ним добавляют и оставляют читателю надежду, что в следующий раз будет лучше».) И тем не менее Эдди эти рисунки нравились.
Воображаемый монстр полз за стеной — страшный, без рук, без ног, он полз, цепляясь зубами и скользя на своей шкуре. Но еще лучше было изображение страшного платья в мамином стенном шкафу — платье ожило и пыталось сползти с вешалки. У платья была одна нога — босая нога, — вылезающая из-под подола, и ладонь, одна только ладонь с запястьем, высовывающаяся из рукава. Но страшнее всего — контуры единственной груди, словно подпирающей платье изнутри, словно внутри платья образовывалась женщина (или только некоторые ее части).
В книге не было ни одного рисунка, который успокоил бы читателя изображением настоящей мыши, крадущейся за стеной. На последней иллюстрации был изображен младший из мальчиков, который лежит без сна в кровати, испуганный приближающимся звуком. Своей маленькой ручкой мальчик ударяет по стене, чтобы испугать мышь. Но мышь не только ничуть не пугается и не удирает прочь: она непропорционально огромна. Она не только больше двух мальчиков вместе, она больше изголовья кровати, больше самой кровати вместе с изголовьем.
А любимую свою книжку Теда Коула Эдди вытащил из сумки и перечитал еще раз, прежде чем паром причалил к пристани. Сюжет «Двери в полу» никогда не был любимой историей Рут; отец эту историю ей не рассказывал, а прочесть ее сама она смогла лишь через несколько лет. Она ее возненавидела.
В книге была изящная, хотя и довольно откровенная иллюстрация, изображающая нерожденного ребенка в чреве матери. «Жил да был один маленький мальчик, который не знал, хочет ли он рождаться, — начиналась книга. — Его мама тоже не знала, хочет ли она, чтобы он рождался.
И все это потому, что жили они в лесной хижине на острове посреди озера и вокруг больше никого не было. А в хижине была дверь в полу.
И маленький мальчик боялся того, что может находиться под этой дверью в полу, и его мама тоже боялась. Когда-то, задолго до этого, другие дети приходили в эту хижину на Рождество, но потом они открыли дверь в полу и исчезли в дыре внизу, а вместе с ними исчезли и все их подарки.
Как-то раз мама попыталась поискать детей, но когда она открыла дверь в полу, то услышала такой жуткий звук, что волосы у нее сразу же побелели и стали как волосы призрака. И еще она почувствовала такой ужасный запах, что кожа у нее стала морщинистая, как резина. После этого кожа у мамы разгладилась, а волосы снова стали как прежде только через год. И еще, когда мама открыла дверь в полу, она увидела там такие ужасы, что больше ни за что не хотела видеть их снова; например, там было что-то вроде змеи, которая может так сжиматься, что пролезет хоть через щель между полом и дверью (даже когда дверь закрыта), а потом — так увеличиваться в размерах, что может унести всю хижину у себя на спине, словно змея — это гигантская улитка, а хижина — раковина». (От этой иллюстрации Эдди О'Хара нередко мучили кошмары, и не в те дни, когда Эдди был младенцем, а когда ему уже исполнилось шестнадцать!)
«Другие существа под дверью в полу такие ужасные, что их можно себе только представить». (В книге было и изображение этих ужасных существ — совершенно неописуемое.)
«А потому мама не знала, хочет ли она рожать маленького мальчика в лесной хижине на острове посредине озера, где вокруг никого нет. А особенно она не хотела рожать его из-за всего того, что может быть под дверью в полу. Потом она подумала: "А почему, собственно, нет? Я просто скажу ему, чтобы он не открывал эту дверь в полу!"
Ну, маме сказать это не трудно, но как насчет маленького мальчика? Он по-прежнему не знал, хочет ли рождаться в мир, где в полу есть дверь, а вокруг никого нет. Но в лесу, на острове и в озере водились и кое-какие красивые существа». (Здесь были изображения совы, уточек, которые плыли к берегу острова, и пары гагар, плещущихся в тихой воде.)
«"Может, стоит рискнуть?" — подумал маленький мальчик. И вот он родился и не пожалел о том, что сделал это. Его мама тоже была счастлива, хотя и говорила маленькому мальчику по меньшей мере раз в день: "Никогда, ты слышишь меня: никогда, никогда, никогда не открывай эту дверь в полу!" Но он, конечно же, был всего лишь маленьким мальчиком. А если ты маленький мальчик, то разве тебе не захочется открыть эту дверь в полу?»