— Я не знал, что она замужем, — сказал Харри, приглядываясь к фотографии Рут на заднике.
«Не похожа она на замужнюю женщину», — думал Харри.
— Потом, около года назад умер ее муж, — сказала продавщица.
«Значит, Рут Коул — вдова», — сделал вывод сержант Хукстра.
Он вглядывался в фото автора. Да, она больше была похожа на вдову, чем на замужнюю женщину. В одном ее глазу было что-то печальное, или, может, это был какой-то дефект глаза. Она настороженно смотрела в объектив, словно тревога была еще более постоянным ее свойством, чем ее скорбь.
«Надо же — предыдущий роман Рут Коул был о вдове, а теперь она и сама овдовела!» — подумал сержант Хукстра.
«Беда с этими авторскими фотографиями, — размышлял Харри, — что они всегда такие постановочные».
И автор, кажется, никогда не знал, что делать со своими руками. Постоянно то сцепленные пальцы, то сложенные руки, то руки в карманах. Харри полагал, что руки либо нужно держать опущенными, либо положить их на колени.
Другая проблема с фотографиями авторов состояла в том, что по большей части это были головы и плечи. Харри хотел видеть, как сложены авторы. А на фотографиях Рут даже грудь ее не была видна.
В выходные дни Харри часто выходил из «Атенеума» и усаживался читать в одном из кафе на Спёй, но Рут Коул ему хотелось читать дома.
Что может быть лучше — новый роман Рут Коул и два выходных дня!
Добравшись до той части истории, где рассказывалось о зрелой женщине и молодом человеке, он испытал разочарование. Харри было почти пятьдесят восемь; он не хотел читать о романе женщины под сорок с каким-то мальчишкой. И тем не менее Харри был заинтригован тем, что события разворачивались в Амстердаме. А когда он дошел до сцены, в которой молодой человек убеждает зрелую женщину заплатить проститутке, чтобы та позволила им посмотреть за ней с клиентом… тут удивлению сержанта Хукстры не было предела.
«Эта комната была вся в красных тонах, становившихся еще краснее от торшерного колпака красного стекла», — писала Рут Коул. Харри знал, какую комнату она имеет в виду.
«Я так нервничала, что толку от меня было мало, — писала Рут Коул. — Я не могла даже помочь проститутке развернуть туфли носками наружу. Я только смогла поднять одну туфлю, но тут же уронила ее. Проститутка недовольно фыркнула на меня за такую нерадивость. Она сказала, чтобы я спряталась за занавеской, а потом поставила свои туфли вровень с моими и по обе стороны от меня. Наверно, мои туфли немного двигались, потому что я дрожала от страха».
Харри мог прекрасно представить себе, как она дрожала. Он засунул закладку в книгу на том месте, где остановился, — он закончит чтение на следующий день. Уже была поздняя ночь, но это не имело значения — у него впереди был весь следующий день.
Сержант Хукстра доехал на своем велосипеде с запада Амстердама до де Валлена за рекордное время. Он остановился только для того, чтобы купить пару ножниц и вырезать фотографию Рут с обложки; никто другой не должен был знать, кто его свидетель.
Первыми он нашел двух толстух из Ганы. Показав фотографию, Харри напомнил им о таинственной женщине из Штатов, которая заходила на Стофстег и спрашивала их, откуда они.
— Ой, Харри, давно это было, — сказала одна из женщин.
— Пять лет, — сказал он. — Это она?
Проститутки из Ганы уставились на фотографию.
— Тут ее грудей не видно, — сказала одна из них.
— Да, грудки у нее были ничего себе, — сказала другая.
— Это она? — снова спросил у них Харри.
— Это же было пять лет назад, Харри! — сказала первая.
— Да, очень давно, — сказала другая.
Затем Харри нашел молодую крепкую тайку на Барндестег. Старуха-садистка еще спала, но Харри, так или иначе, больше полагался на суждение молодой проститутки.
— Это она? — снова спросил он.
— Может быть, — подумав, сказала тайка. — Я лучше запомнила мальчишку.
Молодые полицейские в форме на Гордейненстег разнимали драку перед окнами эквадорцев. Эквадорские трансвеститы вечно оказывались в центре всевозможных скандалов. Через год все они будут депортированы. (Несколькими годами ранее они были депортированы из Франции.)
Молодые полицейские, казалось, были удивлены при виде сержанта Хукстры — они знали, что у него выходной. Но Харри сказал им, что у него дельце к тому типу с грудями, твердыми, как камни, и размером с бейсбольный мячик. Трансвестит из Эквадора глубоко вздохнул, взглянув на фотографию.
— Жаль, что тут не видны ее груди — у нее они такие классные, — сказал он Харри.
— Так это она — ты уверен? — спросил его Харри.
— Тут она постарше, — разочарованно сказала проститутка.
Харри знал, что она и стала старше. И у нее родился ребенок. И умер муж; причин для Рут Коул выглядеть старше было больше чем достаточно.
Харри не смог найти ямайскую проститутку, которая, взяв Рут под руку, вывела ее из Слаперстег; ямайка и сказала тогда, что для такой маленькой женщины у свидетельницы Харри была сильная правая рука.
«Может, она спортсменка?» — думал Харри.
Ямайская проститутка иногда пропадала целыми неделями. Наверно, у нее была какая-то другая жизнь, доставлявшая ей неприятности; может быть, на Ямайке. Но это не имело значения — Харри и не нужно было ее видеть.
Он принялся крутить педали своего велосипеда в сторону Бергстрат — последнего пункта своего назначения. Ему пришлось дождаться, когда Аннеке Сметс закончит с клиентом. Рои в завещании оставила свою комнату с окном Аннеке. Возможно, это помогло молодой толстушке преодолеть зависимость от героина, но роскошь владения комнатой Рои сильно повредила диете Аннеке. Она так растолстела, что уже не влезала в свой кожаный топ.
— Мне нужно войти, — сказал Харри проститутке, хотя обычно он предпочитал разговаривать с ней под открытым небом; ему никогда не нравился запах Аннеке.
Время сейчас было позднее, а когда Аннеке заканчивала работу и отправлялась домой, пахло от нее ужасно.
— Это деловой визит, Харри? — сказала молодая толстушка. — По твоему делу или моему?
Сержант Хукстра показал ей фото автора.
— Это она. Кто она такая? — спросила Аннеке.
— Ты уверена?
— Конечно я уверена — она это. Но зачем она тебе? У тебя уже есть убийца.
— Доброй ночи, Аннеке, — сказал Харри.
Но, выйдя на Бергстрат, он увидел, что кто-то украл его велосипед. Это маленькое разочарование хорошо вязалось с отсутствием ямайской проститутки, которой по-прежнему не было на месте. Какое это имело значение? У Харри впереди был весь завтрашний день: времени достаточно, чтобы закончить новый роман Рут Коул и купить новый велосипед.
В Амстердаме за год случалось двадцать или тридцать убийств, большинство из которых совершали иностранцы, но каждый раз, когда полиция чистила один из каналов (в поисках трупа), там находили сотни велосипедов. Кража велосипеда ничуть не обеспокоила Харри.
Около отеля «Бриан» на Сингеле в комнатах с окнами сидели девушки — никогда раньше девушек в окнах там не было. Новые «нелегалки» — но у Харри сегодня был выходной; он не стал трогать девушек, а зашел в «Бриан», чтобы попросить портье вызвать ему такси.
Пройдет год, и полиция обрушится на «нелегалок»; скоро по всему кварталу красных фонарей зазияют пустые окна. Может быть, в окнах снова будут работать нидерландки. Но к тому времени Харри уже будет на пенсии — больше это его уже не волновало.
Вернувшись в свою квартиру, Харри растопил камин. Ему не терпелось продолжить чтение романа Рут Коул. С помощью скотча сержант Хукстра прилепил фотографию Рут на стене рядом со своей кроватью. Он продолжил читать; на стенах и потолке мелькали отблески пламени; он лишь изредка поднимался с кровати, чтобы подбросить дров в камин. В мигающем свете взволнованное лицо Рут казалось Харри живее, чем на заднике ее книги. Он видел ее целенаправленную спортивную походку, ее настороженное присутствие в квартале красных фонарей, когда он следил за ней сначала с мимолетным, а потом с новым интересом. Харри вспомнил — у нее были замечательные груди.
Наконец, пять лет спустя после гибели своей приятельницы, сержант Хукстра нашел свидетеля.
Эдди О'Хара влюбляется снова
Что касается четвертого и, судя по всему, последнего романа Алис Сомерсет в серии про Маргарет Макдермид — «Макдермид, на покое», — то если Харри Хукстра был разочарован концовкой, для Эдди О'Хары она стала тяжелым ударом. И дело было не только в том, что Марион написала о фотографиях своих потерянных мальчиков («Она надеялась, что когда-нибудь ей достанет мужества уничтожить их»). Еще более угнетала его обреченность ушедшего на покой детектива. Отставной сержант Макдермид оставалась перед фактом безвозвратной потери мальчиков. Марион отказывалась от попыток вдохнуть хотя бы вымышленную жизнь в смерть своих мальчиков. Судя по всему, Алис Сомерсет заканчивала свою писательскую карьеру; Эдди О'Хара воспринял «Макдермид, на покое» как заявление об уходе на покой и писателя Марион.
В то время Рут сказала Эдди: «Многие люди уходят на покой задолго до семидесяти двух».
Но с тех пор прошло уже четыре с половиной года, и осенью 95-го от Марион не было никаких известий — Алис Сомерсет так и не написала или, по крайней мере, не издала новой книги — и как Эдди, так и Рут вспоминали теперь Марион гораздо реже, чем прежде. Иногда Эдди казалось, что Рут списала мать со счетов. Но разве можно было ее за это обвинять?
Рут была, безусловно (и заслуженно), сердита — ни рождение Грэма, ни первые годы его жизни не побудили ее мать вернуться. Не увидели они Марион и после смерти Алана год назад, смерти, которая могла бы дать Марион повод выйти из небытия и принести свои соболезнования.
Хотя Алан никогда не был религиозен, он оставил очень точные и конкретные указания касательно того, что нужно делать в случае его смерти. Он хотел, чтобы его кремировали, и просил развеять его прах на кукурузном поле Кевина Мертона. У Кевина, их вермонтского соседа и хранителя дома Рут во время ее отсутствия, было замечательное холмистое поле, на которое открывался вид из главной спальни дома.