Она делала несколько упражнений для брюшных мышц на мате, потом долго растягивалась. Потом, повязав на шею полотенце, полчаса каталась на стандартном велосипеде, выгоняя из себя пот. Закончив с велосипедом, она работала с легкими гантелями — никогда не тяжелее двух-трех килограммов. Если сегодня она разминала плечи, то завтра — грудь и спину.
В целом Рут работала около полутора часов, давая себе умеренные для женщины ее лет нагрузки. Харри видел, что правая ее рука гораздо сильнее левой. Но особенно впечатлило Харри, что Рут во время занятий ничто не могло отвлечь, даже кошмарная музыка. Когда она крутила педали велосипеда, половину времени глаза у нее были закрыты. Работая с гантелями на мате, она, казалось, вообще ни о чем не думала, даже о своей следующей книге. Губы ее шевелились — она считала про себя количество жимов.
Во время тренировки Рут выпивала литр минеральной воды. Опустошив пластиковую бутыль, Рут никогда не выкидывала ее, не навинтив сначала на место крышечку, — черта малозаметная, но много говорящая о человеке; похоже, у нее аккуратность в крови. Харри без всякого труда заполучил четкий отпечаток ее правого указательного пальца с одной из выброшенных ею бутылей. И он оказался таким, каким и должен был быть, — идеально ровный вертикальный шрам. Ни один нож не мог бы оставить такой ровный порез — вероятно, его оставило стекло. Порез был таким маленьким и ровным, что почти исчез; наверно, она получила травму, когда была совсем крошкой.
В свои сорок один Рут была на десять, а то и больше лет старше, чем любая другая женщина в спортивном зале на Рокин, и Рут не надевала тренировочный костюм в обтяжку, какой предпочитали женщины помоложе. На ней была футболка, засунутая в свободные спортивные мужские трусы. Она понимала, что живот у нее после рождения Грэма увеличился, а груди обвисли по сравнению с тем, что было прежде, хотя весила Рут ровно столько же, сколько весила, пока играла в сквош.
Большинство мужчин в спортивном зале на Рокин были тоже лет на десять моложе Рут. Здесь был только один человек в летах, тяжелоатлет, работавший со своими снарядами обычно спиной к ней, а если она и видела его суровое лицо, то лишь мельком — в зеркалах. Вид у него был очень спортивный, вот только побриться ему бы не помешало. На третье утро, когда он выходил из зала, она узнала его. Это был ее коп. (Увидев его в «Атенеуме», Рут стала думать о нем как о ее собственном копе.)
Поэтому, вернувшись из спортивного зала в холл отеля, Рут была совершенно не готова к встрече с Уимом Йонгблудом. Проведя трое суток в Амстердаме, она почти и думать забыла об Уиме. Она уже решила, что он оставил ее в покое. Но вот он оказался здесь, видимо, со своей женой и ребенком; он настолько разжирел, что она поначалу даже не поняла, кто перед ней, — пока он не разговорился. Когда он попытался поцеловать ее, она демонстративно дала ему понять, что на большее, чем рукопожатие, не согласна.
Ребенка звали Клаас, он пребывал в самом распузатистом возрасте, и его пухлая мордашка напоминала лицо утопленника, долго пролежавшего под водой. Его жена, представленная Рут как «Harriлt с умляутом», тоже была дамочкой пухленькой — недавняя беременность оставила на ней немало жира. Пятна на ее блузе свидетельствовали о том, что молодая мать все еще кормит ребенка и молоко у нее сочится. Но Рут быстро пришла к выводу, что жене Уима эта встреча гораздо больше против шерсти, чем ей. «Почему?» — спрашивала себя Рут. Что Уим рассказал о Рут своей жене?
— У вас такой хорошенький малыш, — солгала Рут Уиму и его несчастного вида жене.
Рут помнила, какой разбитой она чувствовала себя целый год после рождения Грэма. Рут испытывала симпатию к любой женщине с новорожденным ребенком, но ее ложь о красоте Клааса Йонгблуда не возымела никакого, видимо, воздействия на несчастную мать.
— Гарриет не говорит по-английски, — сказал Уим. — Но она прочла вашу новую книгу по-нидерландски.
«Вот оно что!» — подумала Рут.
Жена Уима была уверена, что плохой любовник из нового романа Рут — это Уим, и Уим не сделал ничего, чтобы разубедить ее в этом. Поскольку (в романе Рут) зрелую женщину-писателя переполняет страсть к ее нидерландскому любовнику, то зачем было Уиму разубеждать в этом свою жену? И вот пожалуйста, перед ней была эта пухленькая «Гарриет с умляутом» и с подтекающими грудями, и стоит она рядом с подтянутой, в прекрасной форме Рут Коул — очень привлекательной зрелой женщиной, которая (как была убеждена злосчастная жена Уима) прежде была любовницей ее мужа!
— Вы ей сказали, что мы были любовниками, да? — спросила Рут Уима.
— Ну а разве мы не были, в некотором роде? — с озорной улыбкой сказал Уим. — То есть мы спали в одной кровати. Вы позволили мне кое-что…
— Между нами никогда не было секса, Гарриет, — сказала Рут стоявшей с непонимающим видом жене.
— Я вам сказал — она не понимает по-английски, — сказал Уим.
— Так переведите ей, черт побери! — сказала Рут.
— Я ей выдал мою собственную версию, — ответил Уим, улыбаясь Рут.
Легенда о том, что он спал с самой Рут Коул, несомненно давала Уиму некоторую власть над «Гарриет с умляутом». Вид у жены Уима был подавленный — над ней витала какая-то самоубийственная аура.
— Послушайте меня, Гарриет, — мы никогда не были любовниками, — попыталась еще раз Рут. — У меня не было секса с вашим мужем — он лжет.
— Вам нужен переводчик, — сказал Уим, поглядывая на Рут; он теперь откровенно смеялся над ней.
В этот самый момент Харри Хукстра и заговорил с Рут, которая даже не заметила, как он прошел следом за ней в холл отеля, что он, впрочем, делал каждое утро.
— Я могу для вас перевести, — сказал Харри, глядя на Рут. — Вы мне скажите, что надо.
— А, это вы, Харри! — сказала Рут, словно знала его много лет и он был ее лучшим другом.
Она знала имя полицейского только со слов продавца в книжном магазине; правда, еще она помнила его по газетному отчету об убийстве Рои. И потом, она написала его имя и фамилию (а сделать это без ошибок далось ей не так-то просто) на конверте, в котором были ее свидетельские показания.
— Привет, Рут, — сказал Харри.
— Скажите ей, что у меня никогда не было секса с ее лжецом-мужем, — сказала Рут Харри, который — неожиданно для Гарриет — заговорил с ней. — Скажите ей, что я разок позволила ее мужу помастурбировать рядом со мной — и это все, — сказала Рут. — И он отдрочил еще раз, когда думал, что я сплю.
По мере того как Харри переводил, лицо Гарриет вроде бы оживлялось. Наконец она передала ребенка Уиму и, сказав что-то своему мужу, пошла прочь. Когда Уим последовал за ней, Гарриет добавила что-то еще.
— Она сказала: «Возьми ребенка — он описался», — перевел Харри для Рут. — А потом она спросила у него: «Зачем тебе нужно было знакомить меня с ней?»
Когда пара покидала отель, Уим сказал что-то жалобным голосом своей рассерженной жене.
— Муж сказал: «Она написала обо мне в своей книге!» — перевел Харри.
Уим с ребенком и его жена ушли, и Харри остался в холле вдвоем с Рут, если не считать с полдюжины японских бизнесменов, стоявших у стойки портье и явно загипнотизированных упражнениями в переводе, только что ими услышанными. Что они поняли, было не ясно, но они смотрели на Рут и Харри с трепетом, словно стали свидетелями события, деликатные особенности которого было бы невозможно объяснить остальной Японии.
— Значит… вы все еще продолжаете следить за мной, — сказала после некоторой паузы Рут, посмотрев на полицейского. — Будьте добры, расскажите, что я такого сделала.
— Я думаю, вы знаете, что сделали. И сделанное вами не так уж плохо, — сказал ей Харри. — Давайте прогуляемся немного.
Рут посмотрела на свои часы.
— У меня здесь интервью через сорок пять минут.
— Мы успеем вернуться, — ответил Харри. — Прогуляемся самую малость.
— Прогуляемся куда? — спросила Рут, хотя ей подумалось, что она знает.
Они оставили мешки со своими тренировочными костюмами у портье. Когда они вышли на Стофстег, Рут инстинктивно взяла Харри под руку. Еще было слишком рано, но две толстые женщины из Ганы уже работали.
— Это она, Харри, — ты ее поймал, — сказала одна из них.
— Да-да, это она, — подтвердила вторая проститутка.
— Помните их? — спросил у Рут Харри.
Они пересекли канал и оказались на Аудезейдс-Ахтербюргвал, а она все еще держала его под руку.
— Да, — ответила она тихим голосом.
Перед выходом из спортивного зала она приняла душ и вымыла волосы, которые все еще оставались влажными, и теперь она чувствовала, что ее хлопчатобумажная футболка слишком тонка для такой погоды — она была одета только для того, чтобы с Рокин сразу же вернуться в отель.
Они свернули на Барндестег, где молодая тайка с лунообразным лицом в одной сорочке, дрожа, стояла в дверях своей комнаты; за прошедшие пять лет она потяжелела.
— Помните ее? — спросил Харри у Рут.
— Да, — снова ответила Рут.
— Это она, — сказала Харри тайка — Она хотеть только смотреть.
Трансвестит из Эквадора перебрался с Гордийненстег в комнату с окном на Блудстрат. Рут тут же вспомнила ощущение под пальцами его похожих на бейсбольный мяч грудей. Но на этот раз в нем было что-то столь определенно мужское, что Рут не могла поверить: неужели она когда-то приняла его за женщину?
— Я же тебе говорила, что у нее классные груди, — сказал трансвестит Харри. — Долго же ты ее искал.
— Я на несколько лет приостановил поиски, — ответил Харри.
— Я что — арестована? — прошептала Рут Харри.
— Конечно нет, — сказал ей Харри. — Мы просто гуляем немножко.
Шли они быстро, и Рут скоро согрелась. До Харри она не была знакома с мужчинами, которые ходили бы быстрее ее — ей приходилось чуть ли не трусить, чтобы не отставать от полицейского. Когда они свернули на Вармусстрат, какой-то человек в дверях полицейского участка окликнул Харри — еще некоторое время этот человек и Харри перекрикивались по-нидерландски через увеличивающееся между ними расстояние. Рут понятия не имела — о ней они говорят или нет. Она решила, что — нет, потому что Харри во время этого короткого разговора даже не замедлил шага.