щаться из-за отсутствия средств на ее счету.)
Если Ханна начнет спорить с Эдди — кому из них пользоваться главной спальней, то победит на том основании, что ей с ее любовниками нужна двуспальная кровать и большой стенной шкаф, чтобы вешать одежду. Но Эдди заранее согласился с тем, что займет большую из гостевых спален в конце коридора на втором этаже. (В конечном счете, там он спал с Марион.)
И, принимая во внимание солидный возраст большинства своих приятельниц, Эдди заранее решил, что ему придется переделать бывшую мастерскую Теда (а впоследствии кабинет Алана) в нижнюю спальню, поскольку наиболее хрупким и слабым из старушек Эдди, возможно, будет не под силу подняться на второй этаж.
Эдди предчувствовал, что Ханна не будет возражать, если он захочет прибрать к рукам сквош-корт в сарае, превратив его в свой кабинет, — ему доставляла удовольствие мысль, что тут был и кабинет Рут. Поскольку Тед покончил с собой на корте, сарай стал для Ханны запретной зоной. Нет, дело было не в том, что у Ханны проснулась совесть, просто она была суеверна. И потом, Ханна будет пользоваться домом только на уик-энды или летом, а Эдди собирался жить там все время. То, что, по расчетам Эдди, большую часть времени Ханна будет отсутствовать, и навело его на мысль о совместном с ней владении домом. Но на какой огромный риск он шел!
— Я сказал, что подумываю кое о чем, — снова сказал Эдди.
Ханна пропустила его слова мимо ушей.
Чем больше смотрела Ханна на пробегающий мимо ландшафт, тем заметнее менялось выражение ее лица: от пренебрежительного безразличия до неприкрытой враждебности. Когда они пересекли границу Вермонта, в негодующей памяти Ханны возникли годы ее учения в Мидлбери, словно и колледж и сам штат Вермонт принесли ей какое-то зло, которого она никогда не простит. Хотя Рут сказала бы, что главная причина депрессии и неразберихи, сопровождавших Ханну все четыре года в Мидлбери, состояла в ее собственной неразборчивости.
— Долбаный Вермонт! — сказала Ханна.
— Я тут подумывал кое о чем, — повторил Эдди.
— И я тоже, — сказала ему Ханна. — Эй, ты что, решил, что я задремала?
Прежде чем Эдди успел ответить, перед ними возник военный мемориал в Беннингтоне — он, как зубец, возносился высоко вверх над зданиями города и окружающими холмами. Монумент Беннингтонской битве[53] представлял собой плоскую иглу, знаменовавшую поражение, которое потерпели британцы от парней с Зеленых холмов. Ханна всегда ненавидела этот памятник.
— И кто только может жить в таком вонючем городишке? — спросила она у Эдди. — Куда не повернешься — всюду торчит этот гигантский фаллос! У всех здешних мужиков должен развиться комплекс неполноценности при виде этого хера.
«При виде этого хера?» — подумал Эдди.
Глупость и вульгарность замечания Ханны оскорбили его. И как это ему пришла в голову мысль разделить с нею дом?
Текущая пожилая женщина в жизни Эдди — платонические отношения, но сколько еще они будут таковыми оставаться? — звалась миссис Артур Баском. На Манхэттене ее все еще знали под этим именем — миссис Артур Баском, хотя ее покойный муж и филантроп Артур Баском давно уже отошел в мир иной. Миссис Артур Баском (а для Эдди и близкого кружка ее друзей — Магги) продолжила благотворительную деятельность своего покойного мужа, но ее никогда не видели ни на одном из мероприятий с обязательными вечерними платьями и фраками (нескончаемые кампании по сбору пожертвований) без гораздо более молодого и притом холостого спутника.
В течение нескольких последних месяцев Эдди выполнял роль эскорта Магги Баском. Он полагал, что миссис Баском выбрала его по причине его равнодушия к сексу. Но в последнее время он уже не был так в этом уверен; может быть, ее в конечном счете все-таки привлекала сексуальная доступность Эдди, потому что (в особенности в своем последнем романе «Трудная женщина») Эдди О'Хара, смакуя подробности, описал сексуальное внимание, которое молодой любовник уделяет своей пожилой любовнице. (Магги Баском было немного за восемьдесят.)
Независимо от того, какой именно интерес питала миссис Артур Баском к Эдди, как ему только могла прийти в голову мысль, что он когда-нибудь сможет пригласить ее в их общий с Ханной дом в Сагапонаке, если Ханна будет там находиться? Ханна не только будет там плавать голышом, она еще, может быть, затеет разговор про то, что, мол, на голове у нее пепельно-белые волосы, а на лобке — более темные; пока что вопрос о последних у Ханны не возникал. Но Эдди вполне мог представить себе, как Ханна говорит миссис Артур Баском: «Хер знает, я, пожалуй, покрашу их себе и на лобке».
И о чем он только думал? Если Эдди искал общества пожилых женщин, то он наверняка делал это (отчасти) потому, что они были гораздо более рафинированными, чем женщины возраста Эдди, не говоря уж о женщинах возраста Ханны. (По стандартам Эдди, даже Рут не была «рафинированной».)
— Ну так и о чем ты думал? — спросила его Ханна.
Через полчаса или меньше они должны были увидеть Рут и познакомиться с копом.
«Пожалуй, мне стоит обдумать все это немного тщательнее», — подумал Эдди.
В конечном счете, после уик-энда ему предстоит четырехчасовая поездка с Ханной на Манхэттен — времени будет предостаточно, чтобы обсудить вопрос о совместной покупке дома.
— Забыл, — сказал Эдди Ханне. — Но наверняка вспомню.
— Надеюсь хоть, это не был один из твоих наимощнейших мозговых штурмов, — поддразнила его Ханна, хотя сама идея разделить дом с Ханной представлялась Эдди одним из самых мощных мозговых штурмов в его жизни.
— Хотя, может, и не вспомню, — добавил Эдди.
— Может, ты думал о новом романе, — попыталась помочь ему Ханна. Кончиком языка она снова коснулась своей матовой верхней губы. — Что-нибудь о молодом мужчине и старухе.
— Очень смешно, — сказал Эдди.
— Не обижайся, Эдди, — сказала ему Ханна, — давай на минуту забудем о твоей страсти к старухам…
— Ну, давай, — сказал Эдди.
— В этом есть один интересующий меня аспект, — продолжала Ханна. — Вот эти твои женщины — я имею в виду, кому до херища лет, за семьдесят, за восемьдесят — они все еще интересуются сексом? Они еще хотят секса?
— Некоторые из них интересуются. Некоторые хотят, — настороженно ответил Эдди.
— Я боялась такого ответа — меня это просто убивает! — сказала Ханна.
— А как ты считаешь, ты еще будешь интересоваться сексом, когда тебе перевалит за семьдесят или восемьдесят? — спросил Эдди.
— Да я и думать об этом не хочу, — заявила Ханна. — Давай вернемся к твоим интересам. Вот когда ты с одной из этих старушек… ну, скажем, с миссис Артур Баском…
— У меня не было секса с миссис Баском! — оборвал ее Эдди.
— Ну, хорошо, хорошо — не было. Пока еще не было, — сказала Ханна. — Но если бы был или если будет. Или, скажем, ты занимаешься этим с какой-нибудь пожилой дамой за семьдесят или восемьдесят. Я хочу понять, о чем ты думаешь? Ты и в самом деле смотришь на нее и чувствуешь влечение? Или ты в это время думаешь о ком-то другом?
Пальцы Эдди стонали от боли — он вцепился в баранку с такой силой, в какой вовсе не было нужды. Он вспоминал квартиру миссис Баском на углу Пятой авеню и Девяносто третьей улицы. Он вспоминал все ее фотографии — сначала детские, потом девические, потом молодой невесты, молодой матери, потом уже не очень молодой невесты (она была три раза замужем), потом моложавой бабушки. Эдди не мог смотреть на Магги Баском, не видя ее всю сразу — на всех этапах ее жизни.
— Я пытаюсь увидеть всю женщину, — сказал Эдди Ханне. — Конечно, я знаю, что она стара, но ведь представить чью-то жизнь помогают фотографии или что-то вроде фотографий. Я имею в виду жизнь целиком. Я могу вообразить ее, когда она была гораздо моложе, чем я, потому что всегда остаются жесты и выражения, которые в крови, — они не зависят от возраста. Старая женщина не всегда видит себя старой женщиной, и я тоже не всегда вижу ее такой. Я пытаюсь увидеть в ней всю ее жизнь. В целой жизни человека есть что-то такое трогательное.
Он замолчал не только потому, что почувствовал смущение, но и потому, что Ханна плакала.
— На меня никто и никогда не будет так смотреть, — сказала она.
Наступил один из тех моментов, когда Эдди нужно было бы соврать, но он не мог произнести ни слова. Никто никогда не будет смотреть так на Ханну. Эдди попытался представить ее в шестьдесят, не говоря уже — в семьдесят или в восемьдесят, когда ее хищная сексуальность будет вытеснена… а чем она будет вытеснена? Нет, сексуальность Ханны всегда будет хищной!
Эдди снял одну руку с баранки и прикоснулся к рукам Ханны. Она держала их на коленях, нервно теребя пальцы, и, когда Эдди прикоснулся к ней, сказала:
— Эдди держи ты, к херам, баранку обеими руками. Просто я сейчас в промежутке между двумя любовниками…
Иногда неприятности Эдди становились следствием его способности к состраданию. Некой опасно увеличенной частью своего сердца Эдди поверил, что на самом деле Ханне нужен не очередной любовник, а друг.
— Я думал, что, может, нам попытаться купить дом пополам, — предложил Эдди. (Хорошо, что за рулем сидел он, а не Ханна — она бы в этот момент съехала в кювет.) — Я думал, что мы вместе могли бы купить дом Рут в Сагапонаке. Конечно, я не думаю, что мы часто будем перекрываться…
Естественно, Ханна не сразу поняла, что именно предлагает ей Эдди. В своем уязвимом душевном состоянии Ханна решила, что это больше чем аванс, что это предложение руки и сердца. Но чем больше говорил Эдди, тем больше недоумевала Ханна.
— «Перекрываться»? — спросила его Ханна. — Это что еще за херня?
Эдди, видя ее смятение, почувствовал, что впадает в панику.
— Ты могла бы занять главную спальню! — пробормотал он. — А меня устроит большая из гостевых — та, что в конце коридора. И бывшую мастерскую Теда, а потом — офис Алана вполне можно превратить в нижнюю спальню. Меня и это вполне устроит. — Он прервался, чтобы набрать в грудь воздуха, и продолжил свое бормотание: — Я знаю, как ты относишься к сараю, к бывшему сквош-корту. Я мог бы работать там, сделать его своим кабинетом. А остальной дом — ну, то есть весь дом, — мы могли бы пользоваться им вместе. Конечно, летом нам придется договариваться о гостях по уик-энд