ам. Ну — то твои друзья, то мои! Но если тебе в целом нравится идея иметь дом в Гемптонах, то я думаю, что мы бы с тобой могли договориться и нам бы это было по средствам. И Рут была бы рада. — Его понесло. — В конце концов, они с Грэмом могли бы к нам приезжать. Это бы значило, — я хочу сказать, для Рут, — что она может не прощаться с этим домом навсегда. Рут и Грэм и этот коп, я хочу сказать, — добавил Эдди, потому что по выражению лица Ханны не мог понять, то ли она еще не разобралась в его предложении, то ли ее укачало в машине и сейчас вырвет.
— Ты хочешь сказать, что мы будем вроде как в общаге? — спросила Ханна.
— Фифти-фифти! — воскликнул Эдди.
— Но ты там собираешься жить постоянно, да? — спросила Ханна с практичностью, к которой был не готов Эдди. — Ни хера себе «фифти-фифти», если я буду приезжать туда только летом и иногда на уик-энды, а ты там будешь жить постоянно!
«Я должен был это предвидеть!» — подумал Эдди.
Он-то пытался смотреть на Ханну как на друга, а у нее на первое место выходит корысть! Ничего из этого не получится! Нужно было ему держать рот на замке!
Но вслух он сказал:
— Мне одному он не по карману. Впрочем, может, он нам обоим не по карману.
— Да этот дурацкий дом не может столько стоить! — сказала Ханна. — Какая у него цена?
— Большая, — сказал Эдди, но ответа он не знал.
Эдди знал только, что дом стоит больше, чем он может себе позволить.
— Ты его хочешь купить и не знаешь, сколько он стоит? — спросила Ханна.
По крайней мере, она прекратила плакать. Ханна, возможно, зарабатывала гораздо больше, чем он, подумал Эдди. Как журналистка она пользовалась все большей известностью, чтобы не сказать славой. Недавно она написала статью для одного из ведущих журналов (хотя Эдди и считал, что журнал не может быть «ведущим»), которая была анонсирована на его обложке; статья была посвящена неспособности общества перевоспитать заключенных, содержащихся в федеральных тюрьмах и тюрьмах штатов. После публикации статьи в прессе возникла дискуссия на эту тему, а еще Ханна на короткое время завела себе любовника из бывших заключенных; этот самый бывший заключенный и был последним любовником Ханны, что, возможно, и объясняло нынешнее ее угнетенное состояние.
— Может, этот дом тебе по карману и одной, — мрачно сказал Эдди Ханне.
— На кой хер мне этот дом? — спросила она его. — Для меня это никакое не святилище!
«Пусть у меня никогда не будет этого дома, но зато я не буду жить с ней под одной крышей!» — подумал Эдди.
— Ну и чудной же ты тип, Эдди, — сказала Ханна.
Это был только первый ноябрьский уик-энд, но деревья вдоль грунтовки, ведущей вверх по склону холма мимо фермы Кевина Мертона к дому Рут, уже потеряли листву. Голые ветки каменно-серых кленов и белых, как кость, берез, казалось, подрагивали в ожидании грядущего снега. Уже наступили холода. Когда они вышли из машины на подъездной дорожке перед домом и Эдди, открыв багажник, принялся доставать оттуда вещи, Ханна обхватила себя руками за плечи. Их чемоданы и пальто были в багажнике — пальто в Нью-Йорке не требовалось.
— У, сраный Вермонт! — снова сказала Ханна, стуча зубами.
Их внимание привлек стук топора. Во дворе неподалеку от входа в кухню были свалены две или три связки неколотых дров, а рядом с ними росла аккуратная кладка из расколотых поленьев. Сначала Эдди подумал, что человек, колющий дрова и укладывающий их, — это Кевин Мертон, присматривавший за домом Рут; Ханна тоже приняла этого человека за Кевина, но что-то в повадке дровосека заставило Ханну присмотреться к нему попристальнее.
Он был так сосредоточен на своем занятии, что даже не заметил появления машины Эдди. На нем были только джинсы и футболка, но работал он с таким усердием, что не чувствовал холода, напротив, он даже вспотел. И у него была своя система колки и укладки дров. Если чурбан был не слишком велик, он ставил его вертикально на колоду и раскалывал топором по длине. Если же чурбан был слишком велик (а он определял это сразу), то он ставил его на колоду и раскалывал клином и кувалдой. Хотя впечатление возникало такое, будто умение обращаться с этими инструментами у него в крови, Харри Хукстра впервые начал колоть дрова неделю или две назад.
Харри нравилось это занятие. С каждым ударом топора или кувалды он представлял себе огонь, который разведет в камине. Ханне и Эдди он показался и достаточно сильным, и настолько погруженным в свое занятие, что, если его не остановить, он так и будет колоть дрова весь день. Да и вид у него был такой, будто он чем угодно может заниматься весь день — или всю ночь, подумала Ханна. Ей вдруг захотелось намазать блеском губу или хотя бы вымыть волосы и немного подкраситься; она пожалела, что приехала не в бюстгальтере и оделась простовато.
— Наверно, это и есть нидерландец — коп Рут! — прошептал Эдди Ханне.
— Ни хера себе! — прошептала ему в ответ Ханна.
Она вдруг забыла, что Эдди не в курсе их старинной игры с Рут.
— Ты слышишь этот звук? — спросила Ханна у Эдди, у которого, как и всегда, был недоумевающий вид. — Это мои трусики сползают на землю. Я имею в виду этот звук.
— Вот как, — сказал Эдди.
Какая вульгарная женщина Ханна. Слава богу, что он не будет жить с ней под одной крышей!
Харри Хукстра услышал их голоса. Он бросил топор и направился к ним; они стояли как дети, боясь отойти от машины; бывший полицейский подошел к ним и взял чемодан из дрожащей руки Ханны.
— Привет, Харри, — выдавил из себя Эдди.
— Вы, наверно, Эдди и Ханна, — сказал им Харри.
— Ни хера себе, — сказала Ханна, но ее голос — нетипично для нее — звучал как у маленькой девочки.
— Рут говорила, что вы так и скажете! — сказал ей Харри.
«Так-так, ну, теперь-то мне ясно — да тут любая бы поняла!» — думала Ханна.
На самом же деле Ханна думала: «Жаль, что я не встретила его первой!»
Но что-то в ней, что-то, всегда подтачивавшее ее внешнюю и только кажущуюся самоуверенность, подсказывало Ханне, что даже если бы она и встретила Харри первой, то он не заинтересовался бы ею — по крайней мере, больше чем на одну ночь.
— Рада с вами познакомиться, Харри, — это все, что смогла произнести Ханна.
Эдди увидел идущую к ним Рут — она на холоде обхватила себя за плечи руками. Она просыпала немного муки себе на джинсы, и на лбу у нее был мучной след, оставленный рукой, когда она откидывала назад волосы.
— Привет! — крикнула им Рут.
Ханна никогда не видела Рут такой — это было что-то, лежащее за пределами счастья.
«Вот что такое любовь», — понял Эдди; он никогда не чувствовал себя таким угнетенным.
Глядя на Рут, Эдди спрашивал себя, с чего это он решил, будто Рут похожа на Марион, как это он воображал, что может влюбиться в нее?
Ханна переводила взгляд туда-сюда, поначалу, с алчностью, на Харри, потом, с завистью, — на Рут.
«Ни хера себе — они же влюблены!» — поняла она, ненавидя себя.
— У тебя мука на лбу, детка, — сказала Ханна Рут, целуя ее. — Ты слышала этот звук? — прошептала Ханна старой подружке. — Мои трусики соскальзывают на землю, да нет — они просто шмякнулись об нее!
— Мои тоже, — сказала ей Рут, покраснев. «Наконец-то Рут добилась своего, — подумала Ханна, — получила то, что хотела».
Но вслух Ханна сказала:
— Мне нужно помыть волосы, детка, и, может, немного почистить перышки.
Ханна отвела взгляд от Харри — она просто не могла больше смотреть на него. Потом из кухонной двери выбежал Грэм и припустил к ним. Он обхватил Ханну за колени, чуть не сбил ее с ног; Грэм появился очень кстати.
— Кто этот ребенок? — воскликнула Ханна. — Нет, это не мой крестный сынок. Этого не может быть! Мой — маленький, а этот просто великан. Кто этот ребенок?
— Это же я! Грэм! — закричал Грэм.
— Нет, это не может быть Грэм — ты слишком уж большой! — сказала Ханна, поднимая и целуя его.
— Не, это я, это Грэм! — выкрикнул Грэм.
— Нужно говорить не «не», а «нет», детка, — прошептала мальчику Ханна.
— Нет, это я, это Грэм! — повторил Грэм.
— Ну-ка проводи меня в мою комнату, Грэм, — сказала ему Ханна. — И помоги мне включить душ или ванну — мне нужно помыть волосы.
— Ханна, ты что, плакала? — спросил мальчик.
Рут посмотрела на Ханну, но та сразу отвернулась. Харри и Эдди стояли у кухонной двери, восхищаясь незаконченной дровяной кладкой.
— Ты не больна? — спросила у подружки Рут.
— Нет. Эдди предложил мне жить с ним, только он не совсем это имел в виду, — добавила Ханна. — Он хотел, чтобы у нас было что-то вроде общаги.
— Это странно, — заметила Рут.
— Ну, ты еще и половины не знаешь! — сказала ей Ханна, снова целуя Грэма.
Грэм оттягивал Ханне руки — она была непривычна таскать на руках четырехлетних мальчиков. Ханна направилась к дому, в свою комнату, принять душ или ванну, напитать себя самыми свежими воспоминаниями о том, на что похожа любовь, — может быть, в один прекрасный день это случится и с ней.
Ханна знала, что этого никогда не случится.
Счастливая пара и два ее несчастливых друга
Рут Коул и Харри Хукстра поженились утром в День благодарения — церемония проходила в запустелой гостиной лонг-айлендского дома Рут. Рут не могла придумать лучшего способа попрощаться с домом, чем сыграть в нем свадьбу. Передняя и коридор наверху были уставлены коробками с написанными на них указаниями для грузчиков. На всех предметах мебели были либо красные, либо зеленые бирки; красные означали, что эти предметы остаются здесь, зеленые — что их нужно везти в Вермонт.
Если дом не продастся до лета, то Рут собиралась сдать его в аренду. Большую часть мебели она хотела оставить здесь, да и не нравилась ей эта мебель. Дом в Гемптонах никогда не был счастливым для Рут, кроме того короткого промежутка времени, что она жила здесь с Аланом. (Воспоминания об Алане у нее редко ассоциировались с вермонтским домом, что тоже было кстати.)