игарету, подобрал с земли еще несколько каштанов и направился к офису.
Ей наконец-то удалось прийти на работу раньше Большого босса — маленькая, но приятная победа. Маша прошла в его кабинет, включила кондиционер, сполоснула и насухо вытерла пепельницу. Она едва успела управиться и чинно усесться за свой стол, когда в коридоре послышались шаги.
— Доброе утро, Мария Андреевна!
— Здравствуйте.
Это было нечто — Большой босс улыбался. Улыбка, широкая, по-мальчишески беззаботная, до неузнаваемости изменила его худое желчное лицо. Теперь, увидев, как он улыбается, Маша смогла поверить девочкам из бухгалтерии, утверждавшим, что Серебряный — душка.
— Вы сегодня прекрасно выглядите. — Кажется, этим утром он решил добить ее окончательно.
— Спасибо. — Маша почувствовала, что краснеет.
— Вам очень идут платья…
Она уставилась на оттопыренные карманы его пиджака и потрясенно молчала. Наверное, нужно было сказать что-нибудь остроумное, что-нибудь про дресс-код, но у нее от удивления язык прилип к нёбу.
— Если бы это было в моих силах, я бы приказал вам приходить на службу исключительно в юбках.
— Ничего не получится, я уже купила два брючных костюма. — Она наконец обрела дар речи.
— Оперативно. — Серебряный продолжал улыбаться, перекатывая в левой руке два каштана.
— Я стараюсь.
— Что стараетесь — угодить начальству?
Маша никак не могла понять, издевается он или говорит серьезно.
— Соблюсти дресс-код.
— Дался вам этот дресс-код. — Он рассеянно посмотрел на каштаны в своей руке.
— Вы же сами велели.
— Я погорячился.
— Это извинение?
— Это констатация факта. Послушайте, Мария Андреевна, — Серебряный сунул каштаны в карман, уперся руками в ее стол, посмотрел внимательно и насмешливо одновременно, — а почему я обращаюсь к вам по имени-отчеству, а вы ко мне никак не обращаетесь? Не помните, как меня зовут?
— Помню, — сказала она осторожно.
— Тогда в чем дело?
— Хорошо.
— Что хорошо?
— Хорошо, Иван Матвеевич, я буду обращаться к вам по имени-отчеству.
Серебряный радостно улыбнулся, точно решилась одна из его самых насущных проблем.
— А как насчет юбок? — спросил вдруг.
— Я постараюсь.
— Что постараетесь?
— Постараюсь соответствовать вашим представлениям о том, как должна выглядеть секретарша.
— Уж вы постарайтесь, Мария Андреевна!
— Всенепременно!
— Кофе сварите?
— Сварю.
— У вас очень вкусный кофе. Я такой еще никогда не пил, — сообщил он доверительным шепотом.
Маша вежливо улыбнулась в ответ. Определенно, с ее шефом — беда. Может, он головой повредился? А иначе с чего бы ему так меняться? Она встала из-за стола, протиснулась мимо Серебряного, который, как обычно, не подумал посторониться, и вышла из приемной, кожей чувствуя на себе изучающий взгляд босса.
Собранные в сквере каштаны оттягивали карманы пиджака. Чувствовать их тяжесть отчего-то было приятно. Серебряный нахмурился.
Что это с ним такое? Хорошо хоть, никто не видит, как он тут флиртует со своей секретаршей.
А она хорошенькая. Особенно когда смущается. И уши у нее такие… маленькие и розовые… и пахнет от нее кофе с ванилью…
Серебряный тряхнул головой, прогоняя наваждение. «У нее есть собака, огромная, злобная псина, — напомнил он себе. — Эта женщина любит собак. Уже только поэтому у вас с ней не может быть ничего общего».
«А еще у нее есть ребенок, а у ребенка есть отец», — шепнул внутренний голос.
К тому моменту, когда кофе был сварен, князь Серебряный стал прежним. Он больше не улыбался, с сосредоточенным видом смотрел в монитор.
— Спасибо, — сказал босс, не отрываясь от работы, — мне бы пепельницу…
Она осмотрелась — до краев заполненная каштанами пепельница стояла прямо под его носом.
— Каштаны выбросить? — спросила она.
— Я вам выброшу! — Серебряный оторвался от компьютера.
— А что мне с этим делать?
— Пересыпьте куда-нибудь.
«Вот отчего топорщились его карманы, — подумала Маша, пересыпая каштаны в вазочку из-под конфет, — он набил карманы каштанами. С ума сойти!»
С того самого «каштанового» дня на работе у Маши все наладилось. Даже отношения с Его Княжеством выправились. Она проработала в фирме три месяца, освоилась, приловчилась, даже стала получать от своей работы некоторое моральное удовлетворение.
Примерно месяц Большой босс к ней присматривался, а потом стал поручать более ответственные задания, чем мытье пепельницы и приготовление кофе. Довольно быстро Маша погрузилась в пучину бумажной работы, как-то незаметно стала да шефа не просто секретаршей, но и помощником. Ей хотелось думать, толковым помощником.
С некоторых пор Машина должность стала именоваться «секретарь-референт», а ее оклад увеличился в полтора раза. Теперь ей уже не нужно было прятаться по углам с принесенным из дома бутербродом. Теперь она со спокойным сердцем и гордо поднятой головой обедала в том самом кафе. И девочка-бармен улыбалась ей как старой знакомой. И на пирожных Маша могла не экономить, ну разве только в интересах фигуры. И даже распрекрасная Альбина больше не бросала на нее презрительных взглядов, только раздраженные. Теперь у Марии вполне приличный гардероб, и в маленьком магазинчике от начинающих кутюрье она стала постоянной клиенткой.
Это была чудесная пора. Маша про себя называла ее Каштановой. Она даже стянула один из каштанов Серебряного и постоянно носила его в сумочке, на удачу. Все складывалось, все получалось. Она чувствовала себя востребованной и довольной жизнью.
…Ванька заболел внезапно. Еще утром он был веселым и резвым, а к обеду сник. Термометр показывал тридцать девять с половиной.
— Что делать? — Машу охватила паника.
Наверное, такое чувство испытывает любая мать, ребенок которой заболел. Гадкое чувство, когда дрожат руки, а в голову лезут всякие страшные мысли.
— Будем сбивать температуру, — сказала баба Тоня решительно.
— Я уже давала ему парацетамол.
— Вот именно, уже давала. Не помогла твоя химия. Надо пробовать народные средства. Неси теплую волу, водку и уксус. Будем растирать.
Маша сбегала на кухню, перечисленные ингредиенты нашла со второй попытки.
— Раздевай ребенка, — скомандовала баба Тоня, смешивая водку с водой.
Ванька горел, но ручки и ножки его оставались ледяными. Как только с него сняли одежду, он задрожал и расплакался.
— Ванечка, солнышко, не плачь. Сейчас мы тебя полечим. — Маша прижимала сына к груди и сама готова была разрыдаться.
— Дай-ка сюда! — Баба Тоня забрал Ваньку, быстро и профессионально натерла его приготовленной смесью.
Ванька закричал. Маша расплакалась.
Прошло больше часа, а температура и не думала падать, даже после второй дозы парацетамола. Ванька больше не кричал, тихо лежал на руках у Маши и дышал часто-часто. А еще он дрожал, так сильно, что его дрожь передавалась и ей.
— Не переживай, ну, подумаешь — температура! У детей часто поднимается температура, — успокаивала баба Тоня, но выражение лица у нее было тревожным.
К девяти вечера термометр показывал сорок. Ванька забылся тяжелым сном.
— Все, я вызываю «Скорую»! — Дрожащей от волнения рукой Маша потянулась к телефону.
«Скорая» приехала на удивление быстро, минут через двадцать.
— Ну, что тут у нас? — спросила врач, немолодая женщина с равнодушно-уставшим взглядом.
— Температура сорок и не сбивается. — Маша из последних сил боролась со слезами.
— Спокойно, мамочка. Давайте-ка для начала мы вашего мальчика послушаем, а потом укольчик сделаем.
— Не дам дите колоть! — зашипела баба Тоня.
— И вы, бабуля, без паники. — Врач подошла к лежащему на кровати Ваньке, сказала ласково: — Ну-ка, зайчик, дай тетя тебя послушает.
Обычно Ванька не шел на руки к незнакомым людям, но теперь так намаялся, что к посторонней тете отнесся с полным равнодушием.
Врач слушала его долго, хмурилась, бросала на затаившую дыхание Машу быстрые взгляды, а потом покачала головой:
— Похоже на пневмонию. Надо ехать в больницу.
— Какая еще пневмония?! — Баба Тоня бросилась к Ваньке. — Он ведь почти не кашляет.
— А в легких у него — влажные хрипы. — Врач обращалась только к Маше. — Сейчас мы ему литическую уколем и поедем. Вы пока собирайтесь.
— Что собирать? — шепотом спросила Маша, баюкая Ваньку.
— Паспорт возьмите, халат, сменную обувь, ребенку одежки, может, игрушку какую. Только сначала подержите его, пока я колоть буду, — врач раскрыла свой саквояж.
Она сделала укол быстро и ловко. Ванька даже не сразу среагировал, только спустя секунд десять расплакался, вцепился в Машину шею холодными ручками.
— Поедешь в больницу? — спросила ее баба Тоня.
— Поеду.
— Глупости все это! Только дите мучить. Ладно, успокой Ванюшку, а я вещи пока соберу.
— Придется капать, — сказал дежурный врач, осмотрев Ваньку.
— Как капать? — не поняла Маша.
— Положим вашего мальчика в отделение интенсивной терапии, поставим ему капельницу…
— Отделение интенсивной терапии… Это же реанимация, да?..
— У ребенка сильнейшая интоксикация, поэтому температура не сбивается. — Врач был терпелив, смотрел на Машу с жалостью. — Нужно капать. Поверьте, после капельницы ему станет намного легче.
— А можно мне с ним?
— В реанимацию посторонним нельзя. Такие правила.
— Он без меня не сможет, он без меня еще ни разу не оставался. Ну пожалуйста, я вас очень прошу! А может, нужно заплатить? — Маша потянулась за сумочкой. — Вы только скажите…
— Прекратите. — Врач устало потер глаза. — Нельзя, значит, нельзя.
Маша себя больше не контролировала, прижимала Ваньку к груди и заливалась слезами.
— Не нужно так переживать. — К Маше подошла медсестра, тронула ее за плечо, погладила Ванюшу по голове. — Вашего малыша «загрузят», он всю ночь проспит. Ему не будет страшно.