— И?
— Она осталась жить с нами.
— Сколько она прожила с тобой?
— Почти год. Поэтому я ничего не понимаю. Если это она… то почему только сейчас? У нее ведь очень давно была такая возможность. А может, это не она? Может, вообще не было никакого похищения?
— И где тогда твоя баба Тоня и твой сын?
— Не знаю. — Бороться с подступающими слезами становилось все тяжелее. Маша встала, отошла к окну, подальше от Серебряного.
— Так, ясно. Теперь вспомни, не происходило ли в последние дни что-нибудь необычное. Может быть, эта женщина с кем-нибудь встречалась, разговаривала по телефону?
— Я не знаю.
— А что ты знаешь?
— Ничего я не знаю! Оказывается, я не вижу дальше своего носа! — Маша не выдержала, разрыдалась.
— Прости, — Серебряный подошел к ней, осторожно погладил по волосам. — Я не хотел тебя обижать. Не плачь.
— Я не плачу, — она вытерла слезы.
— Посмотри на меня, — он развернул ее к себе лицом.
— Не могу… не сейчас… Простите! — Маша высвободилась из его объятий, бросилась в ванную.
Холодная вода, такая, что больно коже, помогла ей прийти в себя. Маша закрыла кран, вытерла опухшее от слез лицо, вышла в коридор. Дверь, ведущая в спальню, содрогалась от мощных ударов — это волновался растревоженный ее плачем Тайсон.
— Тише, мой хороший, — она обняла пса за шею. — Не надо буянить. Ну, пожалуйста. Посиди тут тихонько. Хорошо?
Горячим, шершавым языком Тай лизнул ее в щеку, тихо поскуливая, лег у Ванькиной кроватки.
— Умный Тай, хороший мальчик. — Маша вышла из спальни, плотно прикрыв за собой дверь.
Серебряный ждал ее на кухне. Маша подумала, что, если он еще раз попытается дотронуться до нее, она расплачется, и ее уже ничто не остановит. Серебряный сделал шаг ей навстречу, но остановился.
— Можно я закурю?
— Курите. Хотите, я сварю вам кофе?
— Хочу, — он щелкнул зажигалкой. — Как ты себя чувствуешь?
Маша пожала плечами — как она может себя чувствовать?..
— Тогда давай продолжим наш разговор, остается мало времени.
— Да, времени мало. — Она поставила турку на огонь.
— Может, накануне случилось что-нибудь необычное? — Серебряный сел на табурет.
— Случилось. Позавчера я встретила бывшую однокурсницу. Она сказала, что Антон погиб почти год назад.
— Как он погиб?
— Его убили, ударили ножом в живот…
— И ты об этом ничего не знала?
— Мы с Антоном виделись лишь однажды, месяца через три после рождения Ваньки. Он сказал, что устроился на очень хорошую работу, где-то в Питере. Поймите, мы расстались чужими людьми. Он не хотел слышать ни обо мне, ни о сыне, а меня мало интересовала его жизнь.
Они немного помолчали.
— Ясно, — наконец сказал Серебряный. — У тебя сейчас кофе убежит.
— Спасибо, — Маша сняла турку с огня, разлила кофе по чашкам. — Может, сделать вам бутерброд?
— Не нужно, обойдусь кофе. — Серебряный, не ожидая, пока кофе остынет, сделал большой глоток, удовлетворенно кивнул.
Маша села напротив, обхватила чашку озябшими ладонями.
— Позавчера я спросила бабу Тоню, почему она не сказала мне, что Антона убили. А она схватилась за сердце, сказала, что надо мной кто-то глупо подшутил, что она месяц назад разговаривала с ним по телефону, и он был жив-здоров.
— Ты ей поверила?
Маша потерла глаза, сделала глоток кофе.
— У меня не было оснований не верить, но я решила позвонить на следующий день кому-нибудь из однокурсников и расспросить об Антоне.
— Расспросила?
— На работе был аврал, я не успела. Я позвонила уже после того, как они… пропали. Антона действительно убили год назад.
— Его убийцу нашли?
— Кажется, нет. Я не спросила…
В дверь позвонили.
Маша испуганно посмотрела на Серебряного:
— Я открою?
— Это Степан, не волнуйся.
Это действительно был Степан. Вместе с ним в квартиру вошел мрачного вида бритоголовый мужчина в дорогом сером костюме.
Мужчины обменялись рукопожатиями. Никто из них не обращал внимания на Машу, точно ее вообще не существовало.
— Ну что? — спросил бритоголовый. — Что-нибудь узнал?
— Пока немного. Ребенка, предположительно, похитили. Похитительница — пожилая женщина. Маша, сколько ей лет?
— Около семидесяти. — Она поежилась под тяжелым взглядом бритоголового.
— У вас есть ее фото? — спросил тот.
— Она не любила фотографироваться. — Маша задумалась. — Но у меня есть несколько кадров, я сфотографировала их с Ванькой украдкой, когда они были на прогулке.
— Показывайте.
Маша сбегала в спальню, успокоила Тайсона, вернулась с фотоаппаратом.
— Степан, распечатай все, что там есть. — Серебряный посмотрел на своего водителя.
— Мы сами, — бритоголовый забрал у Маши фотоаппарат.
Степан пожал плечами, отвернулся к окну.
— Какие-нибудь документы, личные вещи остались? — спросил бритоголовый.
— Только одежда.
— У вас пропали деньги, драгоценности?
— Деньги на месте, а драгоценностей у меня особых нет.
— Вещи ребенка, одежда?
— Только его игрушка, и те одежки, что были на нем.
— Ваш сын был здоров?
— Да, бывали простуды, но ничего хронического, а почему вы спрашиваете?
Мужчина проигнорировал ее вопрос, обернулся к Серебряному:
— Полицию подключать будем?
— Меня просили не звонить в полицию, — выдохнула Маша.
— Кто? — спросили мужчины хором.
— Лика. Она сказала, что полицию подключать ни в коем случае нельзя.
— Кто такая Лика? — спросил бритоголовый.
— Когда ты с ней разговаривала? — спросил Серебряный.
— Лика моя подруга, она звонила мне вчера вечером.
— В котором часу? — Серебряный, до этого сохранявший невозмутимость, заметно заволновался.
— В одиннадцатом, кажется.
— Что она еще сказала? — Он достал свой мобильный, набрал какой-то номер.
— Больше ничего, расспрашивала про бабу Тоню, просила не звонить в полицию. Мне показалось, что она что-то знает…
— Не отвечает, — Серебряный с досадой посмотрел на телефон.
Маша побоялась спросить, кто именно не отвечает.
— Так что с органами? — поинтересовался бритоголовый.
— Пока попробуем без них. — Серебряный спрятал телефон, закурил. — Неплохо бы снять отпечатки нашей старушки и прогнать их по базе.
— Сделаем.
— Только быстро.
— Мы все делаем быстро. Что еще?
— Соседей порасспрашивать. Кто, где, когда видел ребенка и бабку в последний раз. Маша, дай фотографию сына, желательно самую последнюю.
Маша раскрыла альбом, дрожащими пальцами перелистала страницы, нашла фотографию, протянула бритоголовому. Тот, не глядя, сунул фото в карман пиджака.
— И вот еще что, Василий Игнатыч, в прошлом году в Питере был убит некто Антон Погорелов. Убийство, мне кажется, примечательное, уж больно почерк знакомый. Пусть твои люди там покопаются. Важно все: начиная с места жительства и вредных привычек, заканчивая результатами вскрытия. — Серебряный покосился на Машу.
— Неплохо бы пошерстить аэропорт и вокзалы, — подал голос Степан, — на случай, если мальчика решат вывезти из города.
— Думаю, уже поздно, — с сомнением сказал Серебряный, но, поймав умоляющий взгляд Маши, кивнул.
— Игнатыч, у тебя людей хватит?
— Были бы деньги, а люди найдутся, — ответил тот.
— Ну, тогда за дело. Держи меня в курсе.
Бритоголовый кивнул и, не прощаясь, вышел из квартиры.
— Все, — сказал Серебряный, ни к кому конкретно не обращаясь. — Белый свое дело знает. Маша, свари мне еще кофе.
— Я подожду в машине, — Степан направился к двери.
— Степа, — окликнул его Серебряный, — ты съезди пока за Аннушкой, пусть она побудет с Машей.
— Сделаю, — водитель скрылся за дверью.
— А что делать мне? — спросила Маша, когда они остались вдвоем.
— Ждать.
— Просто сидеть и ждать?
— Можешь немного поспать.
— Не могу.
— Маша, — сказал Серебряный мягко, — все, что от нас зависит, мы делаем. Колеса уже завертелись.
— Вы найдете моего ребенка? — спросила она с надеждой.
Серебряный долго молчал, а потом сказал очень серьезно:
— Я найду твоего мальчика, обещаю.
Несколько мгновений она стояла неподвижно, а потом, тихо всхлипнув, шагнула к нему.
Он оказался не готов: ни к тому, что она нарушит однажды установленные им границы, ни к тому, что он будет этому так рад. От нее пахло кофе и ванилью. Ее губы были горькими от слез.
— Машка, — выдохнул он, сгребая ее в охапку.
— Найди его, Иван. Пожалуйста!
Впервые она обратилась к нему на «ты». Запах ванили усилился. Серебряный давно заметил, что слово «счастье» ассоциируется у него с запахом ванили, с Машей…
— Все, девочка, — он слегка оттолкнул ее от себя.
Бог видит, как тяжело было это сделать. Намного тяжелее, чем несколько месяцев назад, когда он сознательно вычеркнул ее из своей жизни. Нет, не вычеркнул, уже тогда у него не хватило решимости. Он не смог расстаться с ней навсегда, но постарался свести к минимуму их контакты.
Так было нужно. Сначала для него, когда он понял, что их отношения могут зайти слишком далеко. Он струсил, смалодушничал, испугался стать несвободным. А потом — для нее, когда вдруг выяснилось, что общение с ним может стать опасно для ее жизни. Пока он окончательно во всем не разберется, Маша должна оставаться как можно дальше от него. Пусть остальные думают, что она ему надоела. Она это переживет. Она сильная девочка.
И вот сейчас, когда их связь представляет максимальную опасность для жизни обоих, он не смог удержаться. Теперь он больше всего на свете хотел оказаться несвободным. Странно, что он, дурак, так боялся этой несвободы…
— Маша, мне нужно идти. — Серебряный тяжело дышал, перед глазами плясали разноцветные блики.
«Это от бессонницы, — сказал он себе, — это только от бессонницы».
Она как-то сразу сникла, теперь уже сама отстранилась, спрятала руки за спину.