— Откуда же…
— Ну и живите спокойно. Вы не виноваты, это главное. Можете даже на суд не приходить, доказательств более чем достаточно.
— Обязательно приду! Чтобы осветить ход процесса в печати И показать читателю, какими методами пользуются отдельные представители нашей славной милиции при добывании доказательств!
Я чеканил общие слова, чувствуя, однако, гигантское облегчение. Торпеда прошла мимо! Подумаешь, матросы обосрались…
— Лучше не надо, — поскучнел мой собеседник. — Собственно, вы могли бы сразу понять: ну разве предполагаемому убийце присылают обычную повестку? Да я бы давно за вами наблюдение установил, телефон прослушивал, отправил бы взвод спецназа, чтобы арестовать… надо думать головой! Вы же журналист!
— Теперь буду думать.
Мы выложили свои припасы в прихожей. Пока Стас занимал туалет и мыл руки, я сидел на низеньком стульчике, впитывая тепло дома. Замерз очень.
Помню ли я эту сирену, спросил меня Стас. Конечно, помню. Уже десять дней ни минуты не переставал о ней думать.
Она сказала: заходите, даже если ничего не получится. Я поежился. Туда зайди один раз — и останешься навсегда. Вурдалачье логово!
Нет, не навсегда. На время. А потом она увидит еще кого-то и решит, что ты ей больше не нужен.
Стас вылез из ванной.
— Звоню спасателям, прошу позвать Гошу — говорят, нет его пока, и неизвестно, когда будет, — сказал он. — Что-то неладно. Надо бы сходить, проведать.
— Без меня.
Я зашел в освободившуюся ванную и увидел на раковине только что распечатанный кусок мыла. Обертка лежала рядом — «Виолетта». Я взял мыло задрожавшими руками, и оно выскользнуло на пол. Я поднес руки к лицу и сразу вспомнил, как пахла кожа Виолы, ее волосы в тот день, когда…
Сразу все вспомнил.
Хлюпая ботинками, я поднялся по лестнице в гору, медленно пошел вдоль подковы Которосльной набережной. Снова был май, пиво кончилось, бутылку я выбросил. Дождь тоже перестал. Солнце без предупреждения ударило из-за тучи, и мокрый асфальт внизу задымился, ветерок погнал по нему волны пара. Это было чудесное, редкое зрелище.
И было вовсе неудивительно встретить сейчас, когда сирень цвела и пахла безумием, моего знакомого следователя. Он сидел, держа спину очень прямо, на одной из лавочек. Как солдат из роты почетного караула. От такой позы легко устать. Тщательно, со рвением исполнял он свой бессмысленный ритуал.
В петлице коричневого пиджака следователя гнездилась сирень. На лавочке стояли две бутылки пива — очень кстати. Казалось, он кого-то ждет. Уж не меня ли? Значит, пиво — приманка. Одежда его была сухой — только что пришел.
Следователь приветствовал меня кивком головы, я ответил тем же. Молча он сделал приглашающий жест. Я опустился по другую сторону пива.
Следователь избегал смотреть мне в глаза.
Понятно.
Мы молчали минуты две. В неподвижности мне сейчас оставаться было трудно, требовалось движение, но я терпел. Надо было убедиться-то.
Наконец он словно бы спохватился.
— Прошу вас, угощайтесь.
Я взял одну бутылку, достал нож, который всегда при мне… Бутылка устало испустила дух.
— Вам открыть?
— Спасибо, я сам, — сказал следователь. — Дайте мне…
Я передал ему нож и глотнул пива.
Хорошо.
Посмотрел вперед, на панораму Даманского острова. Там на берегу кто-то уже купался. Скоро здесь будет весело…
Почему следователь в перчатках? Ведь такая теплынь, вон люди купаются… Я взглянул на него еще раз и увидел, что он аккуратно укладывает мой нож в целлофановый пакетик для вещественных доказательств.
— Это как понимать? — спросил я скалясь. — Снова спектакль разыгрываете?
Он покачал головой.
— Нет. На этот раз все очень серьезно.
И убрал мой нож куда-то к себе во внутренний карман.
Глотнув пива, я сообщил доброжелательно:
— Я его очень хорошо отмыл. Да и ведь сколько времени прошло…
— Это заблуждение, — мягко возразил следователь, — что нож так легко отмыть от крови. Для этого нужны специальные растворы, а вы его наверняка в воде прополоскали, и все, так ведь? О, на этом многие, многие попадаются. Экспертам не составит труда… Так что, молодой человек, я считаю дело завершенным. Мне все ясно, кроме одного. Зачем вы ее убили?
— Пожалел, — сказал я честно. — Да, пожалел… Ну и что вы собираетесь делать теперь со мной? Отпустите?
— Арестую. Мы следим за вами уже неделю, мои ребята здесь. Лучше не пробуйте бежать.
— Ага, — кивнул я. — Ждите больше.
И, вскочив с лавки, перемахнул чугунный забор. Покатился вниз по крутому склону.
А я ведь от нее сначала ушел, пальцем не тронул. Когда она сказала мне, что больна СПИДом… Бродил где-то до ночи, пил водку… привыкал к новому положению вещей. А потом думаю: ну что ж, раз так, пойду к ней обратно. Чего уж теперь-то гоношиться, в самом деле? Победила, стерва. Иди к ней, бери свое. За все, как говорится, уплочено. И пошел. Уже темно было, а там на улице один фонарь на всю округу. Никто меня не видел. Я потихоньку через забор перелез… только к двери — а оттуда Гоша выходит, шатается, не видит ни хрена в темноте. Как он Виолу нашел? Наверное, проследил за нами, это было нетрудно. А может, просто знал. В общем, стою в палисаднике и почему-то чувствую себя рогоносцем. И закипаю медленно. Потом внутрь вошел, вижу: она там на кровати лежит, спит, или в отключке… Что он с ней творил… Только если думал, что отомстил ей — дурак. Она-то поимела гораздо больше. И лежала с такой загадочной улыбкой. Трахнула нас всех. Ну и я подумал: вот, самое время ей сейчас… Достал нож. Да и разошелся что-то… когда отпускаешь тормоза, такое иногда бывает…
Люди, сидевшие на соседних лавочках, видели, как в доску пьяный парень (и куда только смотрит милиция?), который долгое время разговаривал сам с собой, плавно поводя в воздухе руками — вдруг сорвался с места, перелетел через ограждение и покатился вниз по склону. Думали — убьется, здесь все-таки очень круто… Но парень внизу легко вскочил на ноги, отряхнулся мощным звериным движением и рванул к реке. Прямо в одежде он вбежал в воду и поплыл вперед, к острову. За три минуты пересек Которосль, выскочил из воды и скрылся в зарослях. Ободранный и гордый.
Все, теперь его не взять.
Люди сошлись во мнении, что о пьяных Бог заботится гораздо больше, чем следовало бы.
Пепел ждет зерна
Прошлый век, девяносто шестой год, лето.
Подбегает ко мне на заводе начальник (назовем его, к примеру, Васей) и говорит:
— Значит, читаешь?
— Ага.
— А что читаешь?
— Да вот, «Бориса Годунова»…
— У тебя работы нет?
— Есть.
— Так чего ж ты херней занимаешься? Или к поступлению в Литературный институт готовишься?
Я говорю:
— Вообще-то это не херня, а Пушкин. И я в самом деле готовлюсь поступать в Литературный.
Тут у него глаза стали больше моих.
До экзаменов оставалось не более месяца — и готовиться, в принципе, было бесполезно. Однако я все же успел прочитать кое-что из русской классики восемнадцатого-девятнадцатого веков. Решил: а что, съезжу, на умных людей посмотрю, пообщаюсь. Может, и до экзаменов-то дело не дойдет…
Этот месяц я почти не спал, глушил кофе по-черному, читал каждую свободную минуту.
В институтском общежитии мне в соседи достались двое: мужик лет сорока и парень — мой ровесник. Мужика звали Анатолием, он писал стихи, а приехал с севера.
— Откуда именно? — полюбопытствовал я, расстилая на койке рваный и грязный матрац.
Я поднял брови в знак уважения.
Парня звали Олегом.
— Юрмала, — просто сказал он и брезгливо придавил каблуком голодного таракана, атаковавшего его баул.
— Знаю! — обрадовался я. — Прибалтика! У меня ведь там дед служил. В частях НКВД. За «зелеными братьями» охотился…
Олег промолчал. Как выяснилось, он писал и стихи, и прозу. Будучи по рождению русским, говорил с легчайшим местным акцентом и считал себя чуть ли не настоящим латышом.
— А ты откуда? — спросил меня Анатолий.
— Да тут недалеко, — сказал я, беря пример конспирации с него самого. — Четыре часа на электричке.
Первым экзаменом оказался этюд. Нужно было подтвердить, что ты — это именно ты, и никто не писал за тебя работу, присланную на конкурс. Следовало проявить свое художество во всей красе.
О чем я там писал, сейчас уже не помню. Помню только, что вышел из аудитории после пяти часов изнурительного корпения над бумагой с чувством глубокого неудовлетворения собой. В голове же сидела лишь одна мысль: «Ну, вот и все!»
В знаменитом институтском дворике возле памятника Герцену ходил раздосадованный Анатолий, курил одну сигарету за другой.
— Как дела? — спросил я.
Он ответил непечатно.
— И у меня то же самое.
В это время появился Олег — доброжелательный и невозмутимый, как сто индейцев.
— Написал?
— Написал. По-моему, неплохо получилось.
«У-у, бандеровец!» — подумал я.
Анатолий отвернулся и сплюнул.
Олег сразу же уехал в общагу, готовиться к другим экзаменам. Мы с Анатолием от безнадеги поехали в Третьяковскую галерею и бродили там часа три, пока не оттоптали себе ноги.
Эта ночь тянулась долго и тоскливо. Назавтра должны были вывесить оценки.
Мы с северным поэтом огребли по трояку. Латыш получил твердую четверку. Он сразу стал посматривать на нас как на вчерашних людей, с которыми уже не обязательно поддерживать отношения — им недолго осталось. Да мы и сами это понимали.
— Значит, берем водочки? — решительно сказал я, отозвав Анатолия в сторону.
Он долго смотрел на меня, беззвучно, словно в забытьи, шевеля губами. Может, сочинял стих? Наконец подвел итог:
— Две бутылки. И пиво. Рыба у меня есть…
Анатолий оказался организационным гением. Вскоре уже почти весь этаж в общаге был вовлечен в вечеринку, скромно начавшуюся в нашей комнате с двух бутылок водки. Люди приходили с вином, рассказывали о своих бедах, курили, исчезали, на их место являлись другие. Оказывается, тройки получили процентов семьдесят всех поступавших. Мы с Анатолием воспрянули духом. Не все еще потеряно!