Битва за определение того, что им руководило, не стихала целые выходные. Голоса из «мейнстримной» команды твердили, что он психически нездоров, как будто это все меняло, как будто весь мир делится на две страны – «нормальных» и «ненормальных», и у них нет ни общих границ, ни общей культуры. А между тем психическая болезнь – не такой уж сильный разграничивающий фактор. Очень многие люди с ментальными расстройствами добры и эмпатичны. Но по многим другим статьям, в том числе несправедливости, ненасытной жадности, экологической безалаберности, безумие и злонамеренность – это суть нашего общества, а не только издержки некоторых его слоев. В своей замечательной авторской колонке 2013 года антрополог Таня Лурманн отмечает, что если голоса слышит шизофреник в Индии, то они, скорее всего, велят ему прибраться дома; американца же они будут побуждать к насилию. Все дело в культуре. Или, как говорила моя приятельница, следовательница по уголовным делам: «когда человек начинает терять связь с реальностью, больной мозг с упорной одержимостью цепляется за то, чем полна атмосфера вокруг, то есть за болезни культуры, где человек живет».
Убийцу из Айла-Виста не раз называли «девиантом», словно бы подчеркивая, что он ничуть не похож на всех нас. Но примеров такого насилия полно везде, и особенно оно заметно в условиях пандемии ненависти к женщинам и агрессии против них. В конечном итоге именно такие споры о том, чем считать мужское стремление убивать, могут стать переломным моментом в истории феминизма: здесь всегда шла и продолжает идти битва за право называть и определять, говорить и быть услышанной. «Битва за рассказ» – так называют этот спор в Центре нарративных стратегий (Center for Story-Based Strategy), ведь победа или проигрыш во многом зависит от того, каким языком и каким нарративом вы пользуетесь.
В 2010 году медиа-критикесса Дженнифер Познер так сказала о другой резне, учиненной мужчиной-женоненавистником: «Мне до смерти надоело, что раз за разом приходится писать в разных вариациях одну и ту же статью или пост для блога. Но приходится – ведь суть всех этих преступлений есть насилие по гендерному признаку. Если оставить этот мотив без внимания, мы не только не сможем явить полную и точную картину событий, но и сами лишимся возможности анализировать. Также мы утратим контекст, необходимый для того, чтобы понимать природу насилия, распознавать предупреждающие „звонки“ и принимать меры, чтобы избежать подобных трагедий в будущем». Убийца из Айла-Виста стрелял и в женщин, и в мужчин, но главной его целью, похоже, были именно женщины. Очевидно, он решил, будто секса у него нет из-за неадекватности девушек, которые якобы что-то ему должны. Так он рассуждал, жалея себя и чувствуя себя ущемлённым в правах.
#YesAllWomen
Отец одного из погибших, Ричард Мартинес, выступил на национальном телевидении с проникновенной речью, требуя ввести контроль за оборотом оружия и обвиняя в бесхребетности политиков, поддавшихся лобби производителей оружия. Рассуждал он и о более широких причинах сложившейся плачевной ситуации. Много лет Мартинес был государственным защитником в округе Санта-Барбара, так что на его памяти было множество случаев насилия против женщин, несанкционированной стрельбы и психических заболеваний – в этой сфере подобное неизбежно. Как и мать Кристофера Майклза-Мартинеса, заместительница окружного прокурора, он хорошо знал, что творится на подотчетной им территории, еще до того, как они потеряли детей. Причиной бесконечной череды проблем были оружие, токсичная маскулинность и необоснованные претензии, но также и нищета, стереотипы и привычка решать эмоциональные проблемы в стиле фильмов-боевиков. А прежде всего – ненависть к женщинам.
Как утверждает одна из участниц феминистского дискурса, последовавшего за этими событиями, одна девушка под ником «Кей» решила запустить в Твиттере хэштег #YesAllWomen («#ДаВсеЖенщины») в субботу после трагедии. (После этого она подверглась нападкам и была вынуждена выйти из публичной дискуссии.) К вечеру воскресенья по всему миру появилось полмиллиона твитов с тегом #yesallwomen. Словно прорвало плотину. Возможно, так и случилось. Этот хэштег подразумевает, с каким адом и ужасом приходится сталкиваться женщинам, и критически обыгрывает стандартный мужской ответ на заявления женщин об угнетении: «Not all men» – «не все мужчины (такие)».
Точно так же мужчины говорят: «Ну я же не такой», – или переводят тему разговора с реальных трупов, жертв, агрессоров – на защиту зоны комфорта окружающих мужчин. Как сказала мне одна возмущенная женщина – «Ну и чего они хотят? Конфетку за то, что не бьют, не насилуют и не угрожают?» Женщины постоянно находятся в страхе насилия и убийства. Иногда это важнее, чем забота о чувствах мужчин. Или, как написала пользовательница Твиттера Дженни Кью: «Конечно же, #NotAllMen – не все мужчины – мизогины и насильники. Дело же не в этом. Дело в том, что все женщины – #YesAllWomen – постоянно боятся тех, кто ими является».
Многие женщины (и мужчины тоже – но в основном женщины) оставляли хлесткие, блестящие комментарии.
• #YesAllWomen – потому что стоит мне написать твит о феминизме, как я начинаю получать угрозы и скользкие мерзости. Я не должна бояться говорить вслух.
• #YesAllWomen – потому что гораздо больше мужчин возмутилось этим хэштегом, чем тем, что происходит с женщинами.
• #YesAllWomen – потому что если ведешь себя с ними вежливо, то «заводишь», а если слишком грубо – рискуешь нарваться на насилие. И в любом случае ты сучка.
Потрясающий был момент: волна прокатилась по всем соцсетям, в том числе появились миллионы постов и в Фейсбуке, и в Твиттере. Последнее очень важно, потому что именно в Твиттере женщинам, заговорившим вслух, чаще всего начинают поступать угрозы изнасилования и убийства. Как пишет Астра Тейлор в своей новой книге «Люди в Интернете» (The People's Platform), свобода слова используется как аргумент в защиту агрессивных высказываний, которые сами по себе пытаются отменить чужую свободу слова, заставить других испугаться и замолчать.
Видная современная феминистка Лори Пенни пишет: «Когда появились новости об убийствах, когда в цифровой среде начали их осмысливать и обсуждать, я чуть не написала редактору с просьбой о коротком отпуске, поскольку получила несколько особенно диких угроз изнасилования и жутко испугалась. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя. Но вместо этого я в тоске и в ярости пишу сейчас эти строки. Не только от имени жертв бойни в Айла-Виста, но и потому, что идеологию и речь новых мизогинов продолжают воспринимать как что-то обыденное… Меня достали требования посочувствовать насильникам, звучащие всякий раз, стоит мне попытаться заговорить о жертвах, живых и мертвых».
Слова – наше оружие
В 1963 году вышла знаменитая книга Бетти Фридан «Загадка женственности», где она пишет: «Эта безымянная проблема – а именно то, что женщинам в Америке не дают полностью реализовывать свой человеческий потенциал, – гораздо сильнее сказывается на физическом и душевном здоровье нации, чем любая известная науке болезнь». В последующие годы упомянутая проблема получала разные названия – мужской шовинизм, а затем сексизм, мизогиния, неравенство, угнетение. Выход видели в «освобождении женщин», «эмансипации», «феминизме».
Сейчас эти слова поистрепались, но тогда были свежи как никогда. С момента выхода манифеста Фридан феминизм продвинулся вперед отчасти за счет того, что давал имена разным явлениям. К примеру, термин «сексуальные домогательства» (sexual harassment) зародился в 70-х, впервые был использован в юридической среде в 80-х, был признан Верховным судом США в 1986 году, а широкую популярность получил тогда, когда в 1991 году Анита Хилл решилась выступить против своего бывшего начальника Кларенса Томаса, баллотировавшегося в члены Верховного суда. Следственная группа, состоявшая из одних мужчин, отнеслась к Хилл насмешливо и агрессивно, а немало мужчин – членов Сената и других организаций даже не поняли, что в этом такого, когда начальник говорит тебе сальности и требует сексуального обслуживания. Или просто заявили, что такое невозможно в принципе.
Многие женщины возмутились тогда. Как и выходные после Айла-Висты, этот момент стал переломным, когда изменился сам дискурс, когда те, кто понял, о чем речь, наступали на тех, кто не понимал. Многие смогли открыть глаза и изменить образ мыслей. Некоторое время люди даже клеили на бамперы машин стикеры с фразой «Я верю тебе, Анита». Сегодня сексуальные домогательства гораздо реже встречаются на работе и в учебе, а их жертвы имеют больше возможностей себя защищать, отчасти именно благодаря смелому выступлению Хилл и той лавине обсуждений, которое оно за собой повлекло.
Совсем недавно появилось множество выражений, подразумевающих право женщины на жизнь: скажем, «домашнее насилие» вместо «битья жен», когда закон начал (слегка) интересоваться этой темой. До сих пор в США каждые девять секунд бьют женщину, но благодаря героическим феминисткам 70-х и 80-х у жертв теперь есть доступ к юридическим мерам, которые иногда даже срабатывают, теоретически могут ее защитить, а также – еще более теоретически – отправить насильника за решетку. В 1990 году журнал Американской медицинской ассоциации писал: «По данным исследования канцелярии Главного санитарного врача США, домашнее насилие является главной причиной травм, полученных женщинами в возрасте от 15 до 44 лет, – чаще, чем автоаварии, разбойные нападения и смерть от рака, вместе взятые».
Решив проверить эти данные, я зашла на сайт Коалиции против домашнего насилия штата Индиана, где посетительниц предупреждают о возможном контроле истории их браузера и предлагают номер горячей линии по вопросам домашнего насилия. На этом сайте женщинам сообщают, что насильник может решить наказать их за поиск информации или за то, что они признали своё положение домашним насилием. Вот так обстоят дела. Наверное, сильнее всего из прочитанного в последнее время меня потряс очерк в журнале Nation о печально известном убийстве Кэтрин (Китти) Дженовезе в нью-йоркском Квинсе в 1964 году. Автор материала, Питер Бейкер, напоминает нам, что некоторые соседи, наблюдавшие из окон за творящимся преступлением, вероятно, решили, что имеет место не зверское нападение незнакомца, а просто мужчина разбирается со «своей» женщиной. «Нельзя забывать, что в те времена насилие, осуществленное мужчиной в отношении жены или подруги, часто считали семейным делом. Нельзя забывать и о том, что с точки зрения законов 1964 года мужчина не мог бы изнасиловать собственную жену». Такие термины, как acquaintance rape (изнасилование знакомым мужчиной), date rape (изнасилование на свидании) и marital rape (изнасилование в браке), еще предстояло изобрести.