стали от ненависти к женщинам.
Вспомним «безымянную проблему» Бетти Фридан – и поймем, что ее мир кардинальным образом отличался от нашего, ведь у женщин тогда было куда меньше прав, в том числе и права голоса. В то время заявить, что женщины должны быть равны мужчинам, значило занять маргинальную позицию. Теперь же маргинальным выглядит обратное утверждение, а закон преимущественно на нашей стороне. Наша борьба была и будет долгой и трудной, порой неприглядной, а негативно реагировать на феминизм продолжают активно, резко и повсюду; но до победы им далеко. Мир очень глубоко изменился, и ему предстоит измениться еще больше. В те выходные, полные скорби, самоанализа, обсуждений, мы увидели эти изменения собственными глазами.
2014
Глава 9Ящик Пандоры и полицейские-добровольцы
Нередко историю борьбы за права женщин и феминизма излагают так, будто речь идет о человеке, который должен был дойти до последнего рубежа или не смог сделать достаточно, чтобы добраться до него. В период вокруг 2000 года многие люди, казалось, утверждали, что феминизм проиграл или что времена его прошли. С другой стороны, в 1970-е прошла замечательная феминистская выставка под названием «Ваши пять тысяч лет позади». Это была пародия на воззвания радикалов к диктаторам и тоталитарным режимам: ваши (столько-то) лет позади. Но был в этом и важный смысл.
Феминизм – это попытка изменить нечто очень старое, очень распространенное и глубоко укоренившееся во многих, а то и в большинстве, культур по всему миру, в бесчисленных учреждениях и почти во всех домах нашего мира. Именно в последних, полагаем мы, все начинается и кончается. За последние сорок-пятьдесят лет произошли фантастические изменения. И если все не изменилось навеки и не останется таковым навсегда – это совсем не свидетельствует о провале. Путь женщины – это путь длиной в тысячу миль. Через двадцать минут после первого шага ей заявят, что впереди у нее еще девятьсот девяносто девять миль и до цели ей никогда не добраться.
Просто нужно время. На пути будут веховые камни; однако по этому пути идут очень многие в своем собственном темпе, иные пытаются остановить тех, кто движется вперед, – а кто-то идет назад или даже еще не выбрал направление. Порой и в нашей собственной жизни мы движемся не туда, терпим неудачи, продолжаем, пробуем вновь, теряемся, иногда можем сразу прыгнуть на большое расстояние, находим то, о чем и не подозревали, что ищем это; и все еще поколение за поколением несем в себе противоречия.
Дорога – идеальный образ: ее легко себе представить. Однако он может вводить в заблуждение, давая понять, будто история изменений и преобразований – это нечто линейное, словно бы Южная Африка, Пакистан, Швеция и Бразилия всегда двигались синхронно, в унисон. Мне нравится еще одна метафора – не прогресса, но необратимых изменений. Это ящик Пандоры или, если хотите, джинны в бутылках из восточных сказок. В мифе о Пандоре обычно делают акцент на опасном любопытстве женщины, открывшей кувшин – да, именно кувшин, а вовсе не врученный ей богами ящик, – и тем самым выпустившей на волю все зло мира.
Иногда акцент делают на том, что осталось в кувшине, – это надежда. Но сейчас мне интереснее всего то, что, подобно джиннам, мощным духам из арабских сказок, силы, освобожденные Пандорой, уже не вернутся обратно в кувшин. Адам и Ева вкусили плодов древа знания – и уже не обретут прежнего неведения. (В некоторых древних культурах Еву превозносили за то, что благодаря ей мы обрели человечность и сознание.) Пути назад нет. Можно отменить репродуктивные права, которые женщины получили в 1973 году по результатам судебного процесса «Роу против Уэйда». Тогда решением Верховного суда США были легализованы аборты – вернее сказать, постановили, что женщина имеет право распоряжаться собственным телом, что исключало возможность запрета абортов. Но нельзя так просто отменить идею о том, что у женщин есть определенные неотъемлемые права.
Интересно, что, доказывая законность репродуктивных прав, судьи ссылались на Четырнадцатую поправку – поправку к конституции США, принятую в 1868 году, после Гражданской войны, и утверждающую права и свободы тех, кто до войны был рабами. Взглянем же на движение против рабства – в его рядах состояло много женщин и звучали феминистские идеи, – которое и стало основой для Четырнадцатой поправки. И посмотрим, как более века спустя эта поправка служит именно женщинам. Фразу «цыплят по осени считают» можно понимать и в том смысле, что за плохие деяния всегда воздастся; но иногда возвращающиеся птички – это благо.
Выпустить джинна
А вот идеи, однажды выпущенные на свободу, уже не вернутся в кувшин или ящик. Революции чаще всего порождены именно идеями. Можно пытаться отменять репродуктивные права, как и поступают консерваторы в своих ответных речах на выступления президента «О положении страны», но убедить большинство женщин в том, что им не полагается права распоряжаться собственными телами, вам не удастся. За переменами в сердцах и умах следуют и реальные изменения. Иногда это они носят юридический, политический, экономический, экологический характер; но происходят они не обязательно, ведь большое значение имеет баланс власти. Так, к примеру, большинство опрошенных американцев хотели бы видеть в действии экономическую политику, весьма отличную от нынешней. Большинство выступает за радикальные меры против изменения климата в большей мере, чем корпорации, ответственные за соответствующие решения, и люди, их принимающие.
Но в социальной сфере воображение – это источник большой силы. Особенно впечатляющие события происходят в сфере прав геев, лесбиянок и трансгендерных людей. Менее полувека назад человек, хоть немного отличающийся от строго гетеросексуального, считался либо преступником, либо душевнобольным, либо и тем и другим и подлежал жестокому наказанию. И от такого отношения не только не было защиты – нетипичного человека ждало преследование и изоляция по закону.
Перемены в этой сфере, произошедшие в наши дни, часто представляют как историю изменений в законодательстве: как результат конкретных кампаний, направленных на изменение законов. Но возможными они стали благодаря переменам в умах людей, постепенно сведшим на нет невежество, страх и ненависть – иначе говоря, гомофобию. Среди американцев гомофобия проявляется все меньше и все реже – чаще она свойственна пожилым, чем молодым. Это происходит благодаря изменениям в культуре, а также тому, что множество квир-людей «вышли из шкафа» и смогли стать сами собой в обществе. Сейчас, когда я это пишу, молодую лесбийскую пару выбрали королевами выпускного бала в южно-калифорнийской школе, а двух парней-геев признали самой симпатичной парой школы в Нью-Йорке. Быть может, это обычные школьные игры в популярность, но еще совсем недавно подобное было бы невозможно в принципе.
Важно отметить (как уже отметила я в эссе «Похвала угрозе» в этой книге), что сама идея возможности брака для двух людей одного гендера стала реальной лишь потому, что феминистки вывели брак из той иерархической системы, в которую он был заключен, и определили заново как отношения равных. Тех, кого пугает идея равноправия в браке, обычно не устраивает и идея равенства в гетеросексуальных парах. Освобождение – «заразный» процесс: вспомним, что «цыплят по осени считают».
Гомофобия, как и мизогиния, до сих пор имеет чудовищный размах, просто не столь ужасный, как, скажем, в 1970 году. Искать способы ценить свои достижения, не впадая в самоуспокоенность, – это задача непростая. Для этого нужна надежда, мотивация и сосредоточенность на грядущем результате. Если твердить, что все уже хорошо или что лучше уже не станет, – это пути в никуда. Любая из этих двух позиций подразумевает, что дальше дороги нет, а если есть – следовать ей не нужно или невозможно. Нет, нужно. Можно.
У нас впереди еще очень долгий путь, но оглянуться и посмотреть, сколько мы уже прошли, – это ценно. Раньше домашнее насилие было по большей части невидимо и ненаказуемо – пока феминистки не предприняли героическую попытку заговорить о нем и тем самым с ним покончить. Хотя на сегодняшний день именно оно является поводом для большинства обращений в полицию, борются с ним очень так себе. Однако сама мысль о том, что муж имеет право бить жену и это всё дела семейные, – навсегда ушла в прошлое. Джиннов больше не загнать в бутылку. А ведь именно так и устроены революции. Первым делом они совершаются на уровне идей.
Недавно выдающийся мыслитель-анархист Дэвид Грэбер написал: «Что такое революция? Мы привыкли считать, что знаем ответ. Революцией считали захват власти силами народа с целью преобразования самой сути политической, общественной и экономической системы страны, обычно основываясь на одной и той же мечте о справедливом обществе. В наши дни, если повстанческие армии врываются в город или в результате массовых волнений свергаются диктаторы, никакие подобные идеи революции обычно не сопутствуют; реально происходящие глубинные социальные преобразования, такие как, скажем, распространение феминизма, принимают совершенно иную форму. Нельзя сказать, что революционным мечтам конец. Но современные революции редко предполагают, что их можно реализовать, совершив некий современный аналог взятия Бастилии. В подобные моменты полезно бывает взглянуть в глубь уже известной истории и задаться вопросом: а впрямь ли революции были тем, что мы думали о них?»
Нет, говорит Грэбер. По его мысли, революция – это в первую очередь не захват власти отдельным режимом, а прорыв, порождающий новые идеи и институции, и то влияние, которое он распространяет. «Русская революция 1917 года стала мировой, обусловив в конечном итоге возникновение „нового курса“ и европейских социальных государств, а также породив коммунизм советского толка». Значит, обычное утверждение о том, будто русская революция породила лишь несчастья, не соответствует реальности. Грэбер продолжает: «Последней в этой череде стала мировая революция 1968 года, которая, как и в 1848 году, охватила почти все страны, от Китая до Мексики, причем нигде не происходило захвата власти – и тем не менее все изменилось. Эта революция была направлена против государственной бюрократии, при этом выступая за неразделимость личного и политического освобождения. Одним из самых долгоживущих ее последствий, вероятно, станет зарождение современного феминизма».