Ванная была оклеена обложками старых пластинок: «Роллинг Стоунз» рядом с «Битлами», а дальше «Лед Зеппелин» и «Линирд Скиннирд» — все ее детство… На потолке обнаружились патриотическая задница Спрингстина, «Аэросмит» и «Уингс».
Сидя на унитазе, она размышляла о Саймоне и его страсти. Музыка. Как давно он увлекается музыкой? Ей вдруг очень захотелось это узнать. И дело даже не в Саймоне — Клариссу интересовала не столько его личность, сколько ответ на вопрос: откуда такая увлеченность?
А знать ей хотелось потому, что сама она была лишена подобного хобби, из которого можно выжать карьеру, машину, дом, телефон, битком набитый холодильник… целую жизнь.
На столике рядом с унитазом нашлась ручка и стопка бумаги, помеченная: «Саймон Инглэнд». У Клариссы не было бумаги с именем. Должно быть, она еще не сформировалась как личность.
Взяв ручку и листок, она принялась составлять список. Список своих увлечений. Он оказался коротким.
1. Покупки.
Без сомнения, хождение по магазинам — ее первая и главная любовь. Она помнила, как щекастой девчушкой таскала за матерью пакеты в обувном отделе «Сакса», и какие хорошенькие там были продавщицы, и как повсюду пахло розами, и как милы были продавцы в галстуках, с улыбкой на губах…
Поразмыслив минут пять, Кларисса черкнула:
2. Еда.
О да, поесть она любит, а также — выпить.
3. Друзья.
Друзья — это неплохо. Если не слишком достают.
4. Сон.
Кларисса молча смотрела на список, затем вычеркнула магазины и поставила сон на первое место. Вот и все. Кларисса не сходила с ума по всему тому, что обычно так нравится людям. У нее не было любимой книги, ей не нравились почти никакие фильмы, музыка, люди, тяжелая работа, легкая работа, работа с девяти до пяти, благотворительная работа; у нее не было хобби, кроме походов по магазинам; также она не слишком любила цветы, спорт, природу, бодибилдинг, танцы, пешие прогулки, животных, теннис (если не считать теннисных костюмов), йогу, пляжи и Диснейленд.
Кларисса вообще многое не любила.
Может, с ней что-то не так?
Полюбуйтесь — женщина двадцати восьми (тридцати одного) лет от роду, которая абсолютно не интересуется окружающим миром. А ведь таких, как она, много, очень много — целая армия равнодушных. Их символом могла бы стать Моника Левински, под флагом, сшитым из пресловутого синего платья. Их всех объединял один и тот же талант — врожденная леность, готовность прогнуться перед любым влиятельным человеком и нахрапистость, свойственная лишь самым ущербным натурам.
Кларисса обозрела свое отражение в дымчатом зеркале, какое положено иметь в доме любому молодому амбициозному модному менеджеру. В зеркале она видела человека, которому нет дела ни до кого, кроме себя и собственного (комфортабельного) существования.
Ей опять захотелось писать. «Чертова беременность, — подумала она. — Только писаешь и ешь… Ешь и писаешь…»
Кларисса села и вдруг заметила пятнышко на своих стрингах (она не носила хэбэшные «бабкины панталоны» с пятнадцати лет). Присмотрелась. Точно, пятнышко. Крохотное. Всего лишь крохотное пятнышко.
Кровь.
— О черт, — сказала она. — О черт. Уже вздумал мне нервы мотать?
На туалетной бумаге обнаружилось еще одно пятнышко.
— Это в порядке вещей. Малюсенькое пятнышко. Не о чем беспокоиться, — повторила Кларисса вслух. — Вполне естественно, что я истекаю кровью!
Наверняка Саймон ее не слышит. Все заглушает телевизор, стереосистема и его мужское эго. Она напихала в стринги достаточно туалетной бумаги, чтобы сдержать прорыв плотины, отчаянно мечтая, чтобы у нее был другой доктор, а не этот нынешний, седоватый, похожий на сову, с ледяными руками и тихим голосом. Она ходила к нему с десяти лет, и это он дал ей первые противозачаточные таблетки на четырнадцатилетие. Ей требовался врач помоложе, кто-нибудь модный и современный, чтобы утешил ее и сказал, что все будет хорошо. Кто-то с теплыми руками и голубыми глазами. Кто-то, кто спасет жизнь ее ребенку.
— А ну-ка, прекрати, принцесса, — велела она своему отражению, полускрытому за наклейками «Аббы». — Я сохраню этого малыша, даже если придется заткнуть ему выход пробкой.
Кларисса выбежала из ванной, стараясь не потерять мешок туалетной бумаги между ног, и обнаружила Саймона на диване: он смолил косяк, зажмурившись, нацепив огромные наушники и кивая в такт неслышимому ритму, — истинный астронавт Голливудских Холмов.
— Саймон! — Она встряхнула его за плечи, не дождавшись ответа. — Я еду в больницу.
Он открыл глаза и заорал, забыв про наушники:
— Ты какая-то бледная!
— А ну, живее! — велела Кларисса, хватая свою сумочку. — Я истекаю кровью, ты ведешь машину!
— Черт возьми! — взвизгнул Саймон, подпрыгнул и вновь повалился на диван, словно к голове его была примотана резинка, а не провод наушников. При других обстоятельствах все это могло бы показаться до ужаса потешным.
Приемная была битком набита, но, по счастью, не подстреленными гангстерами и избитыми женами — в этой клинике не принимали с улицы. Кларисса протянула страховой полис, выданный отцовской компанией, молясь про себя, чтобы тот еще действовал.
Затем им пришлось ждать. Кларисса была уверена, что вот-вот истечет кровью до смерти. Каждые две минуты она бегала в дамскую комнату, но не обнаруживала ни потоков крови, ни ошметков тканей, просто пятнышки. Настоящая пытка…
Только теперь она поняла, насколько ей небезразличен этот ребенок.
Саймон задремал в зеленом пластиковом кресле, на глазах у Клариссы, которая до сих пор не могла поверить, что он оказался таким отзывчивым.
Полтора часа спустя ее приняла врач. Женщина. Даже скорее девушка — молодая и на удивление хорошенькая.
— Какой срок? — спросила она Клариссу.
Та невольно поморщилась, вспомнив первую брачную ночь.
— Два месяца.
— Небольшие выделения? — уточнила девушка. В карточке про это все было написано. Клариссе показалось — нет, она была уверена, — что врачиха моложе ее.
— Вы врач?
— Дежурный.
— Живете здесь?
Докторша на мгновение смутилась.
— Нет, я… — Она опять уставилась в карту.
Кларисса пожала плечами.
— Да, кажется, это так называют. Похоже на… капельки растаявшего шоколада…
Врач подняла голову и заморгала.
— Думаю, нет причин для беспокойства, — сказала она, наконец. — Сейчас посмотрим…
Кларисса вдела ноги в стремена.
— Кто ваш гинеколог? — спросила врачиха, согревая в ладонях металлический инструмент.
— Мой гинеколог… Черт, у меня его нет. Можете посоветовать кого-нибудь посимпатичнее?
— На перинатальном осмотре были?
— В смысле — до того как забеременеть?
Кларисса чувствовала себя полной идиоткой. Ощущение не из приятных. Хуже того, она чувствовала себя некомпетентной. Она уже показала себя никудышной матерью. Ее собственная мать хотя бы дождалась, чтобы Клариссе исполнилось три года, прежде чем проявить свою никудышность.
Врачиха внимательно взглянула на нее, вздохнула:
— Доктор Кац. Очень толковый. Отличный специалист. Я дам его телефон.
— Ладно, — согласилась Кларисса. — Он холост?
Да когда же эта девчонка закончит изучать ее потроха? Клариссе так и хотелось спросить, не потеряла ли она там кольцо или браслет.
— Похоже, все в порядке, — сообщила врач. — Не вижу следов разрывов или угрозы выкидыша.
Кларисса вытерла глаза.
— А вот вам не мешает привести нервы в порядок. И доктору Кацу покажитесь, чем скорее, тем лучше.
— Обязательно.
— И не тревожьтесь.
— Я и не тревожусь.
Лгунья. Кларисса уже чувствовала, что входит в мир вечных тревог.
— Спасибо, — сказала она, хватая докторшу за руку. — Если это будет девочка, надеюсь, она вырастет такой, как вы. Как вас зовут?
— Элсбет.
— Ладно, надеюсь, она будет такой, как вы, но только с нормальным именем.
Доктор Элсбет развернулась и вышла вон.
Кларисса смотрела на закрытую дверь, гадая, какие пути привели доктора Элсбет к ее нынешнему положению и с какой стати хорошенькой девушке сидеть дома одной и учиться годами напролет, чтобы стать врачом, когда можно просто выйти замуж за богача и устроить себе роскошную жизнь.
Просто?
Быть может, не так уж это и просто?
Быть может, путь, избранный Клариссой, — точнее, путь, который другие выбрали для нее, — на самом деле оказался не таким уж легким?
Кларисса перебрала в памяти этапы своей жизни:
1. Рождение. Она родилась прехорошенькой. Это подтверждали фотографии.
2. Первые шаги. Зернистая видеопленка задокументировала это событие, в то время как отец на заднем плане распевал: «Вот идет Мисс Америка».
3. Первая диета в возрасте пяти лет. Результат — пожизненное отвращение к деревенскому сыру… И к деревне в целом.
4. Учеба и выбор будущего:
а) в младших классах мать отговорила ее заниматься математикой, хотя у Клариссы явно были способности;
б) в тринадцать лет отец сказал ей, что она никогда не станет «Девушкой Плейбоя», если будет и дальше играть в футбол;
в) в четырнадцать с половиной мать принялась таскать ее по модельным агентствам; новые непрекращающиеся диеты.
5. В восемнадцать отец заявил Клариссе, что она не способна сама о себе позаботиться и ей нужно найти богатого мужа. Двенадцать лет она его искала. Двенадцать лет… куда дольше, чем нужно, чтобы выучиться на доктора. И каковы результаты?
В том тесном кабинете с голыми стенами, пропахшем медицинским спиртом, Кларисса дала клятву, что позаботится и о себе, и о ребенке. Она прекратит слоняться без дела, найдет какое-нибудь занятие (по возможности с высокой зарплатой) и, конечно, начнет с того, что займется своими бровями, пока они не срослись окончательно.
А пока… Пока ей нужно жилье.
Сперва Кларисса подумала напроситься к Саймону, но потом поняла, что это глупость. Аарон непременно узнает, и тогда при разводе — прощай, алименты! К тому же ей была неприятна мысль, что по ночам придется просыпаться рядом с Саймоном, зная, что целлюлит расползается по всему ее телу, от лодыжек до подмышек.