Можно, конечно, позвонить Аарону, но уж больно зла была на него Кларисса, да и гордость не позволила.
Оставался единственный выход.
Кларисса нюхнула для храбрости из открытого бутылька медицинского спирта и всхлипнула в трубку больничного телефона, набрав номер:
— Мама!
— Чё? — невнятно отозвалась мать.
Кларисса посмотрела на часы. Почти полночь.
— Mijo, что-то с Аароном? — В голосе матери зазвучала тревога.
Кларисса обиделась.
— Нет, мама.
— Он в порядке?
— Аарон в полном порядке.
— Ты уверена?..
— Господи! Мама! — заорала Кларисса в трубку. — Со мной! Со мной не все в порядке!
— О! — протянула мать. — Что ты натворила?
— Что я натворила? — Кларисса не верила собственным ушам. — Что я натворила? — Она набрала воздуха в грудь. — Я полетела в гости к Синнамон и Джо Третьему, мама, а Аарон звонил несколько раз, и, когда я вернулась домой, он разозлился, а потом признался, что его не лишали наследства, и тогда я разозлилась, а он мне нагрубил. И тогда я сложила вещи (о боже, кошка!) и сказала ему, что ребенок не от него. И поехала к Саймону (он был очень мил!). И чуть не потеряла ребенка. А теперь я в больнице и хочу домой. К тебе. Ты еще жива?
— Ребенок в порядке? — спросила мать.
— Да, мама, ребенок в порядке.
— А где Аарон?
— Ты что, не слушала? — Кларисса вздохнула. — Аарона здесь нет. Я не знаю, где он, и мне наплевать!
— Ты должна поговорить с Аароном. Он твой муж. Он должен быть сейчас с тобой. Он, а не Саймон.
— А чем тебе плох Саймон?
Мужчина, со странно вывернутой рукой и ртом, округлившимся в немом вопле, попытался ворваться в кабинет. Кларисса, жестом велев ему подождать, захлопнула дверь.
— Саймон тебе никогда не нравился.
— Я его не знаю.
— Ты никогда и не пыталась его узнать.
— Смеешься над матерью, да?
— Саймон отвез меня в больницу, а мог бы и не делать этого.
— Пф! И что? Оставил бы умирать у себя дома?
— Мама, так я могу приехать или нет?
— Сегодня приезжай, но завтра поговоришь с Аароном.
— Никогда! Я буду с ним говорить только в присутствии адвоката.
— Кстати, а где моя кредитка?
Кларисса уставилась на ногти. Маникюр! Срочно. Просто горит.
— Интересно, в «Ле Домене» еще обслуживают? — задумчиво пробормотала она себе под нос, повесила трубку и направилась к выходу, мимо человека с раскрытым ртом, привалившегося к стене.
18. Официант Ларри указывает путь
Кларисса сидела у края барной стойки на том же самом стуле, что и в канун Нового года, и дожидалась, пока к ней подойдет официант. Час ночи, а ей еще нужно принять несколько решений и разыграть свою партию. Саймона она из больницы отправила домой: важные решения лучше принимать в одиночестве.
— Мне хочется остаться одной, — сказала ему Кларисса.
— Прекрасно тебя понимаю.
Странное дело — покладистость и терпение Саймона вызвали у нее досаду.
— Ничего не говори, — раздался из-за спины голос.
Официант Ларри остановился рядом с полным подносом джин-тоников и прихватил со стойки пару салфеток.
— Мне нужен совет, — пожаловалась Кларисса.
— Не покупай никаких акций ближайшие два года, раз в день пользуйся зубной нитью и позвони матери, — откликнулся он. — Погоди, я отправлю выпивку тем алкашам и золотоискательницам. — И он указал на круглый столик с компанией из загорелых крашеных блондинок и стариков с отвислой кожей. — Подобно герпесу, я неминуемо вернусь.
Клариссе очень хотелось заказать чего-нибудь мокрого, красного и отшибающего мозги, но она вовремя вспомнила про ребенка и ограничилась клюквенны соком с газировкой.
Она закрыла глаза. Как хочется спать… Этот бар, где еще пару месяцев назад ей так нравилось бывать, стал нагонять на нее тоску. Здесь было слишком темно, слишком шумно, к тому же рядом кто-то курил.
Кларисса в полную силу ощутила себя беременной женщиной в пучине сомнительных обстоятельств. Может, уйти? Но Ларри уже стоял рядом, настроенный на треп.
— Выкладывай, — велел он. — Чем занимаешься по жизни? Я говорю не о мастурбации.
— Я не мастурбирую, — поправила его Кларисса. — Я познаю себя.
— Тогда можешь называть меня Жак-Ивом Кусто.
— Я вышла замуж.
— Ого! Скала Гибралтар. — Он взял ее за левую руку, восхищенно глядя на кольцо от Тиффани.
— За Аарона Мейсона.
— Боже, как мы быстро учимся!
— Мы разбежались. Сегодня.
— А не рановато?
— Я беременна.
— Смотри предыдущую реплику.
— Я ему сказала, что ребенок не от него.
— Ой-ой-ой-ой-ой!
— Но это неправда. То есть отец — он.
— А ты так сказала, потому что…
— Он мне солгал.
— И?
— И… он мне солгал.
— А кроме того?
— Кроме того, он мне солгал.
— У тебя есть два варианта. — Официант Ларри хлопнул в ладоши, подражая Юлу Бриннеру в фильме «Король и я». — Первый: ты возвращаешься к нему. Второй: ты к нему не возвращаешься. С тебя сорок баксов плюс налоги.
Невидящим взором глядя в бокал, Кларисса решила, что ее жизнь — это все же не кино, и, может, хватит изображать из себя наивную девочку из хора?
— Чем бы ты хотел заниматься? — спросила она.
— Сплетнями.
— Я не о том. У тебя есть какая-нибудь страсть?
— У геев полно страстей. Как говорится, нога вечно на педали акселератора.
— Я серьезно, — сказала Кларисса. — Ты смог исполнить свою детскую мечту?
— Боже, конечно, нет. Я давно передумал быть машинистом, хотя форма мне по-прежнему нравится.
— Официант, от вас никакой помощи. За что я вам плачу?
— Ладно, малышка. Слушай, мне казалось, что я хочу быть актером. Таланта у меня нет, но на сцене классно. И что? Этот бар, этот зал с фальшивой позолотой, с мерзким бежевым ковром, — он выбросил руку, точно сэр Лоуренс Оливье, играющий Гамлета в, Шекспировском театре, — и есть моя сцена. А клиенты — грустные, скучные, гетеросексуальные… они и есть мои зрители. Надеюсь, в этом стакане нет алкоголя?
— Не помню.
— А кто помнит? Попробуй женьшень. Пятьдесят миллиграммов.
— Нет, я не помню, чего мне хотелось в детстве. У меня будет ребенок, а я не могу вспомнить, чего хотела от жизни. Может, я вообще толком никогда ничего не хотела. У тебя нет таланта, а у меня, похоже, нет цели. Образец бессмысленности, да и только.
— Недостаток честолюбия, — объявил официант. — Ну-ка, посмотрим. Что ты любишь больше всего на свете, независимо от того, платили бы тебе за это кучу денег или нет?
— Ходить по магазинам.
— Тогда попробуй устроиться продавщицей. Хамства в тебе достаточно, чтобы претендовать на самый модный бутик.
— Э, нет. Кларисса Альперт никому не прислуживает. Без обид.
— Какие обиды. Я тоже не прислуживаю. Это они… — вновь шекспировский жест, — прислуживают мне.
Кларисса окинула взглядом сцену. Пожалуй, в этом был какой-то смысл.
— Мне нужна свежая идея, официант Ларри. — Кларисса понятия не имела, как его зовут на самом деле, и не хотела этого знать. К чему портить идеальный, сложившийся образ мудрого официанта печальной реальностью? — Я уже почти допила свою газировку и не уверена, что у меня хватит денег на второй стакан.
— Модный листок.
— На какое место?
— Ты можешь работать в модном журнале. Кстати, ты так и не сказала мне, что пьешь.
— Содовую с клюквенным соком. А что делают люди в журнале?
Такое Клариссе никогда не приходило в голову. Она ничего не знала о работе в журнале. Ей казалось, они материализуются из воздуха, уже с красивыми фотографиями красивых людей в дорогой одежде и без угрызений совести.
— Да чего только не делают! Стоит открыть «Харперс», «Вог», «Эль» или любой другой журнал — и ты увидишь там целые списки имен, не хуже чем на мемориале в честь вьетнамской войны. Клянусь Кельвином Кляйном!
— Мне это и в голову не приходило. — Кларисса задумчиво закусила губу. — По-твоему, я могла бы стать редактором? Чем они занимаются?
— Нет, сердце мое, только не редактором. Внештатным корреспондентом, — поправил он.
— А в чем разница?
— Редактор мало получает. Тощая, бледная тетка, как труп недельной давности, слепая как крот, смолит без передыху и работает, детка, работает до одури. Внештатному корреспонденту не платят вообще ничего или почти ничего. Она среднего телосложения, не курит из-за детей, работает очень-очень мало, но постоянно говорит об этом. Это все равно как почетная степень — просто титул, и ничего больше. Самое подходящее для тебя занятие. Господи, и почему я не надел сегодня сандалии? Ноги отваливаются.
У Клариссы голова шла кругом. Шанс лицезреть свое имя напечатанным где-нибудь помимо просроченного телефонного счета привел ее в восторг.
— Мне всегда хотелось иметь титул, — заявила она. — Только до сих пор я не знала какой!
Кларисса принялась выписывать прямо на запотевшей стенке бокала: Кларисса Альперт Мейсон; К. А. Мейсон; Кларисса А. Мейсон; К. Алъперт-Мейсон…
— Ты гений, мой личный Эйнштейн. — Она бросилась официанту на шею и внезапно застыла: — Аарон просто помрет, если я устроюсь на такую работу! Где нужно подписаться?
— Во-первых, не нужно ничего делать только ради того, чтобы произвести впечатление, пусть даже на своего мужа. Во-вторых, детка, ты ведь переспала с половиной Лос-Анджелеса. Подумай сама. Я только дал тебе толчок. На этом моя задача завершена. — И предложил: — Налить еще? Не могу больше с тобой болтать, а то Слухач засечет.
Слухачом он звал старшего бармена. Кларисса отказалась, соскользнула с табурета и сквозь продымленную толпу, поглощенная мечтами о литературной карьере, вышла на ночную улицу.
Но прежде чем уехать, она порылась в своем чемодане.
И где-то посреди Сансет-бульвара, опустив верх кабриолета, выбросила через плечо розовую свадебную папку.
Кларисса барабанила в дверь (было два часа ночи), запертую на все засовы, пока, наконец, из щелочки не раздался сердечный материнский совет: