– То есть? – Идея мне не совсем понравилась, если учесть мотивы, пригнавшие меня в этот город.
– Ты должна будешь изо всех сил постараться!.. Подчеркиваю, изо всех сил постараться убедить людей в своей искренней привязанности ко мне. Я – твоя лучшая подруга! Ты – моя. Народишко должен проникнуться, чтобы лишить Ваську единственного шанса объяснить мою внезапную кончину моему возлюбленному папику...
Они уставились на меня в две пары глаз: мутно-голубоватых – Тарасика и бирюзово-непроницаемых – Дашкиных, ожидая ответа. Хотя думаю, что эта бестия заранее его знала. Она была уверена в нем. Она знала, что я не смогу ответить ей отказом. Не захочу начать самолично копать себе могилу.
Итак, я снова проиграла. Черт знает что! Ей даже пальцем не пришлось шевельнуть для того, чтобы уложить меня на лопатки. Просто открыла свой яркий ротик и выдала собственную теорию решения нашей общей проблемы. Что же за беда такая, ей-богу?! Ну почему она снова и снова одерживает верх надо мной?! Почему я должна глушить свою лютую ненависть к ней, напяливая на себя маску дружеского расположения?!
– Итак? – Дашка вновь обрела утраченное было самообладание и теперь уже вовсю веселилась, видя мое замешательство. – Тебя что-то смущает, милая? Не можешь подыграть мне даже ради собственного спасения? Но это же неумно! Совсем неумно. Мне кажется, что ради того, чтобы жить, можно поступиться многими принципами. И... даже той неприязнью, которую ты испытываешь по отношению ко мне.
– Неприязнью?! – Ее развязная манера говорить меня коробила. Она меня угнетала похлеще ее заливистого хохота, который застрял в моих ушах и никак не хотел выползать оттуда, чтобы дать мне хотя бы минуту передышки. – Мои чувства ты называешь неприязнью?! Ты, Дашка, либо конченая дура, либо сука похлеще той, что рисует мое воображение. Я же тебя ненавижу люто! Я никогда и никого так не ненавидела в своей жизни, как тебя!
– Даже Незнамова? – вполз в мою душу змеей ее вкрадчивый голосок. Слишком уж вкрадчивый, чтобы не заметить этого и не начать нервничать.
– Мои чувства к нему тебя не касаются! Это мое, и только мое! – Мои ладони вспотели похлеще Тараскиных. Только вот начать вытирать их о джинсы, следуя его примеру, было бы полнейшим признанием своего поражения. Посему я сидела, сжимая и разжимая кулаки, пытаясь осушить предательскую влагу. – Незнамов – это Незнамов. А ты – это ты! И даже ради собственного спасения я не смогу изобразить дружеское расположение к тебе. Вернее, изобразить так, чтобы в это поверила публика.
– Ага! Вот так ты, значит... – Дашка скривила ротик набок, сделавшись похожей на обиженного ребенка. Недолго поразмышляла и вдруг спросила: – А почему? Почему ты меня так ненавидишь? Из-за того, что твой муж меня трахал? Или из-за того, что он погиб?
Мне опять не понравился тон, которым она задавала вопросы. Было в нем что-то провокационное. Каждое слово, мелодично вытекающее из ее рта, имело подтекст.
– Витуля, не морщь так лоб, – вдруг попросила она. – Это тебя портит. Итак, за что конкретно ты меня ненавидишь?
– Тебя можно ненавидеть даже за одно то, что ты вообще существуешь! – вдруг ляпнула я помимо своей воли. – Каждый твой жест. Каждое твое слово. Поворот головы... Да все, господи, все!.. Все в тебе направлено на то, чтобы будить в людях неприязнь!
Я напоролась на ее всепонимающий взгляд и тут же осеклась. Господи, ну что я несу?! Что за гадость, в конце концов! При чем тут все это? При чем здесь уязвленное мое самолюбие, когда она спрашивает совершенно о другом?
– Ты говоришь о женщинах, дорогая, а не обо всех людях, – хмыкнула она после паузы, сопровождавшейся красноречивым покачиванием головой. – Ты говоришь о ревности. Я же спросила о другом. За что конкретно ты меня ненавидишь? Ты! Ты, и только ты. Чего не можешь простить мне: того, что твой муж изменил тебе со мной, или его смерти? – Дашка, отстань от меня, а?! Я тебя умоляю, – попросила я и прикрыла глаза.
Усталость вдруг накрыла меня, как волной, ударив тупой болью в голову. Может, виной тому было душевное напряжение, в котором я пребывала с самого утра. Может, душный день, который я провела, бродя по пыльным безликим улицам этого города. А может, бокал вина, который я все же выпила до дна. Но на меня вдруг накатило такое безразличие. Такая тупая апатия, что, зайди сейчас в дом целая толпа убийц во главе с Васей Черным, с пушками и огнеметами, я, наверное, даже не стронулась бы с места.
Лишь бы побыстрее сбросить все с себя. И это невыносимое ожидание близкого и страшного конца. И эту испепеляющую ненависть, которая за такой короткий срок сумела выжечь меня дотла. И эти дурацкие загадки, которыми, словно липкой паутиной, оплетала меня Дашка, играя интонациями голоса, как хорошо отлаженным смычковым инструментом, и подкрепляя свои слова радужным бликом хищных глаз.
– Черта с два, Витка, ты от меня отделаешься, – молниеносно среагировала злодейка, уловив мой настрой по безвольно свесившимся рукам, по моим устало прикрытым глазам и по моей пораженческой интонации. – Черта с два!
Я не могла видеть, а лишь услышала, что она сорвалась с кресла и подскочила ко мне. Минуты две шумно дышала над моей головой. Затем опахнула меня теплой волной, наклоняясь еще ниже, и вдруг сипло прошептала мне в самое ухо:
– Я виновата перед тобой, дорогая. Виновата, что трахалась с этим уродом на твоих глазах, хотя совсем и не желала этого. Но я не имею никакого отношения к его гибели. Слышишь?! Да открой ты глаза наконец!
– Зачем? – попыталась я улыбнуться, хотя мне было совсем не до веселья. – Я и так знаю, что ты красивая...
– Я не имею никакого отношения к его гибели, Витуля! – каким-то слишком уж жалобным, непохожим на ее собственный голосом произнесла она и, почти касаясь своими горячими губами моего уха, прошептала: – Потому что его вообще никто не убивал. Никто!
– Это был несчастный случай, – так же шепотом закончила я за нее, а внутри вдруг все напряглось, сжалось в горячий комок. – Ты это хотела сказать мне?
– Нет, дуреха, – продолжила она свой шепот, обволакивающий мой мозг паучьей патокой. – Это не было несчастным случаем, потому что не было вообще ничего.
– То есть?
Мне было страшно открыть глаза. Страшно продолжать слушать ее. Хотелось закрыть уши и не знать того, что она была готова вот-вот открыть мне. Влить мне в голову очередную порцию своего сладкозвучного яда, отравы, лишающей надежды на исцеление. Никогда не почувствовать себя свободной от той правды, которую мне так дико хотелось узнать.
– Его никто не убивал, твоего Незнамова. Он жив и здоров, этот твой ненаглядный мерзавец-альфонс, – добила меня Дашка и, выпрямившись, процокала каблучками и села на свое прежнее место. – Можешь открыть глаза и продолжить жить, если сможешь, узнав это. Ты ведь у нас дама с принципами. Для тебя узнать о том, что он жив, куда страшнее того мрака, в котором ты жила весь последний год...
Открыть глаза... Продолжать жить...
Ее слова отдавались в моей голове жутким грохотом, каким-то чудовищным металлическим скрежетом, не рождая абсолютно никаких чувств. Время и место для самоанализа были неподходящие. На глазах у Дарьи я не могла этим заниматься. Если судьба подарит мне время, попытаюсь сделать это наедине с собой. Теперь же необходимо выторговать у судьбы это время...
Глава 11
Когда-то в раннем детстве мне очень полюбился один из вестернов про отчаянную троицу бесшабашных друзей, нагловатой манерой бесстрашия заставлявших дюжину врагов складывать оружие. Помню, они шли по улицам, плотно прижавшись плечом к плечу. Сунув большие пальцы рук за широкие ремни, увешанные с ног до головы оружием. Надвинув на самые глаза широкополые шляпы. И сам черт им был не брат. Они были бесстрастными рыцарями. Люди замирали с широко раскрытыми ртами, глядя им след. Понять их беззаботную неустрашимость обыватели не могли.
Что-то похожее происходило и сейчас. Только теперь нас было двое. И шли мы не по какой-то там улице городка на Диком Западе, а по проспекту Ленина, чудом сохранившему свое название в горниле демократических переустройств. Звук наших шагов скрадывался шумом налетевшего ветра, но, казалось, нас слышат даже небеса. Люди замирали с открытыми ртами, завидев Дарью в сопровождении незнакомой дамы. Витрины магазинов, мимо которых лежал наш путь, отражали и десятки любопытных глаз, замерших в тревожном ожидании.
– Надо было на машине ехать, – в который раз попеняла я ей, сжимаясь под перекрестным огнем множества взглядов.
– Нет, дорогая. Нужен эффект, понимаешь? Эффект, который должен помешать Ваське Черному от меня отделаться и с тобой расправиться. Своим выходом мы ему спутали все карты. Видела, как ребятишки засуетились, когда мы вышли из дома рука об руку. Кое-кто просто зубами щелкнул, язык прикусив. Представляю его реакцию... Наверняка наш хачик себе все волосы на интимных местах подергал от досады. Глупое животное. Глупое, безмозглое животное...
Дашка грациозно вышагивала по асфальту, придерживая подол искрящегося вечернего платья двумя пальцами. Как она ни старалась, но переодеть меня во что-нибудь более или менее приличествующее ситуации ей не удалось. Я сказала, что мне плевать на то, как воспримут мое появление в джинсах в их элитном ресторане. И удивительное дело, впервые с момента нашего знакомства я не чувствовала себя рядом с ней гадким утенком. Невзирая на то, что кроссовки мои были пыльными, джинсы вытертыми, а футболка отчаянно нуждалась хотя бы в утюге, я высоко несла голову и совсем не замечала видимых преимуществ вышагивавшей рядом красавицы.
И дело было в том, что мы с ней впервые были по одну сторону баррикады. Впервые с того дня, когда мы были представлены друг другу, у нас с ней определился общий враг и наметилась вполне обоснованная опасность лишиться жизни.
Никогда бы не подумала, что мое спонтанное решение разыскать ее будет иметь такие последствия.
– Кстати, Даша, – я скосила на нее глаза и, как было отрепетировано заранее, улыбнулась как можно лучезарнее. – А почему ты не попыталась приручить этого зверя?