Нет, как ни верти, нельзя запретить себе думать о жратве, о физической боли и боли душевной, а главное — нельзя запретить себе думать о женщине! Я искал телефон Маши, искал, и всё во мне зудело при воспоминании о ней. Ах! какая Маша!
Она была моей первой покупной женщиной. Я тогда позвонил в «контору дамских услуг», заказал «подругу». В то время я жил в другом доме, опасался соседей по подъезду, по лестничной клетке, поэтому то и дело бегал к двери, смотрел в глазок: было уже поздно, ночь, но вдруг в неурочный час попрётся какой-нибудь сосед или соседка выносить мусор...
Итак, я ждал свою первую проститутку. Волновался. Не мог усидеть на месте. Не знал, надо ли накрыть для приличия стол? Может, хотя бы шампанское и шоколад? Чушь какая-то! Продажную девку встречать шампанским!
Вот и долгожданный звонок в дверь. Я почему-то на цыпочках подошёл к двери, посмотрел в глазок: там стоял парень. Так и должно быть, это был развозчик — чернявый, усатый, какой-то нерусский. Открыл дверь. Парень, злоехидный, не здороваясь, тупо и грязно спросил: «Какую выбираешь?» К парню с обеих сторон подошли две девицы. Одна белявая, остроносая, худая, размалёванная, как мальвина... Я сразу и наверняка знал, что не эту, хотя вторую толком ещё и не успел разглядеть, так, глянул мельком, но был уверен — вторая лучше. Она, вторая, была в тёмной шляпке, так что тень заслоняла её лицо, полнушка, в отличие от напарницы.
— Её, — сказал я осипшим голосом, указав на шляпку.
— Деньги сразу! — строго сказал парень.
— Сейчас. — Я пошёл в комнату за деньгами, троица при этом осталась на лестничной клетке, и мне чудилось, что все соседи из всех глазков разглядывают эту пёструю компашку.
Я был тогда очень неопытен, мог бы подольше повыбирать, парню дать только предоплату... Но тогда я покорно отдал сразу все деньги. Пересчитав деньги, чернявый сказал:
— Буду ровно через два часа! — И он даже слегка подтолкнул ко мне ту, в шляпке, а белявая, которую я отверг, казалось, издевательски посмотрела на меня на прощание и беззвучно хмыкнула; возможно, мне это лишь показалось.
Только тогда, когда доставщик с белявой девицей, которая, похоже, нарочито цокала каблуками, спускаясь по лестнице, ушли и всё стихло, я, стыдясь и краснея, посмотрел на свою избранницу, тихо сказал:
— Проходите!
Язык не повернулся сразу назвать её на «ты».
Она была пьяная, раскрашенная не меньше, чем белявая. Я в первую минуту уже десять раз пожалел, что стал искать приключений на свою задницу со шлюхами. К тому же она сразу наполнила дом запахом разврата — дешёвых духов, косметики, смешанным с алкоголем, с чем-то непотребным, вульгарным и знойным. Я даже захотел её сразу выгнать. Денег мне не было бы жаль... Но любопытство. Именно любопытство, а не страсть, сдерживало меня.
— Чё ж ты пьяная на работе? — разглядев блестящие от алкоголя глазки проститутки, я заговорил по-простецки.
— На моей службе без допингу нельзя! — Она рассмеялась. Этим она давала некий повод повеселиться с ней и не воспринимать всё всерьёз. Юмор — палочка-выручалочка во всех случаях жизни.
— Как звать? — спросил я.
— Маша! — сказала она громко. — Но не с Уралмаша... — Она опять засмеялась.
— Проходи в комнату, — кивнул я и подумал: это хорошо, что она не бука.
Она сняла с себя бережно шляпку, пальто. Пальто я помог ей снять, при этом придирчиво оценил её фигуру. Ничего особенного: толстоватая, невысокая, но грудь большая, аппетитная и щечки кругленькие, очень подходящие для проститутки.
Маша прошла в комнату, села в кресло, закурила, не спрашивая разрешения. Я решил её ни в чём не усекать — я же в первый раз, может быть, у них, людей этой профессии, так положено.
Вдруг Маша опять засмеялась, казалось, ни с того ни с сего, приступом, весело, будто её прорвало.
— Сейчас в сауне шутку рассказали... — сквозь смех заговорила она. — Выпив бокал вина в рыбном ресторане, Танечка поняла, что хочет не только рыбку съесть... — Она опять засмеялась. — Правда, классная шуточка? А? — Она шумно выдохнула дым сигареты, спросила: — А вина у тебя нет? Наверняка есть, доставай. Выпьем для сугрева.
— По-моему, тебе и без вина весело. В сауне тебя, видать, поднакачали...
— А ты что думал? — простосердечно призналась Маша. — Ты за день первый, что ли? Э-э, нет, бывает, за ночь трое-четверо, а бывает, конечно, за неделю — голяк. Или один какой-нибудь скряга... Ты не верь, если кто-то тебе будет лапшу вешать, целкой прикидываться. Работа у нас сдельная... — Она рассмеялась. — А вот ещё, там в сауне один козёл рассказал... Мужик бабу снял в кабаке, привёз домой. Угостил вином. Ну, дело к сексу... Она разделась. Он берёт ружьё и говорит: «Иди в огород». А там холод, снег. Она — ему: «Ты чего, с ума сошёл?» Он ей: «Иди, а то застрелю!» Она голая вышла в огород. Он ей: «Лепи снеговика! Лепи, а то застрелю!» Она слепила снеговика. А мужик ей и говорит: «Ты пойми. Я в сексе-то не очень... Зато снеговика ты на всю жизнь запомнишь!» — Она опять смеялась.
— Ты анекдоты сюда приехала травить? — в моём голосе уже не скрыть было раздражения. Что за наглая шлюха? Призналась в том, что её только что имели, должно быть, несколько мужиков где-то в сауне, и теперь выгибается...
— Да нет, что вы?! — враз остепенилась она, заговорила даже на «вы». — Я приехала к вам... Я свою работу знаю... Я профессионалка!.. Выйдите, пожалуйста, на минутку из комнаты. Мне нужно переодеться.
Первая мысль, которая просквозила мозг: «Я выйду, а она у меня что-нибудь стыбзит». Но я послушно вышел из комнаты. Курил в кухне, чувствуя неловкость своего положения.
Минут через пять Маша позвала меня:
— Входите, мой господин!
Я вошёл в комнату, увидел её и слегка растерялся. Она была одета, или, правильнее, раздета, или, точнее, разодета — истинно как проститутка. В чёрных чулках в сеточку, со швом, с чёрным поясом, приспущенный с груди лифчик, тоже чёрный и ажурный, глаза язвительно и завлекательно горячи, а губы накрашены ярко-красно. Чёрные вьющиеся волосы отблескивали на свету; причём свет она успела подобрать: выключила люстру, зажгла бра над кроватью.
— Ну, мой господин, — тихо, вкрадчиво, развратно произнесла Маша и положила руку мне на брючный пояс. — Где тут, что тут у вас? — Она тихонько опустилась передо мной на колени.
...Оплаченные два часа истекли быстро. Но и насытился я ею быстро. Маша — не с Уралмаша — уехала. Я на клочке бумаги записал её «личный» телефон, а не конторы. И всё мечтал повторить нашу встречу, но дела закрутили, и Маша — не с Уралмаша — растворилась где-то на просторах Отчизны, одаривая шальной похотью и своими анекдотами других клиентов. Я даже временами скучал по ней, по другим её «коллегам» — нет, а по ней скучал, может, потому что с ней впервые испробовал жуткий животный вкус исступления. Машу не забыть никогда. Маша — как наркотик. Я помнил о ней чувственно, осязательно даже. И теперь мне хотелось, жадно хотелось этого наркотика, я рыскал по записным книжкам, ведь клочок, на котором был записан её телефон, сунул куда-то в книжку. Хотя чушь, разве сохранился номер, разве может быть эта Маша несколько лет на одном месте? И всё же я упорно искал, хотел найти, хотел найти Машу — не с Уралмаша. Сейчас она подошла бы мне в самый раз! Под весёлое настроение! Я не чувствовал действия таблетки, я уж и забыл о ней. Но мне маниакально хотелось женщину. И в этом был какой-то решительный настрой, весёлый и куражливый.
Наконец я сказал: «Стоп! Машу не достать... Поехали к Полине! Не выгонит... Повинюсь, привезу букет цветов, шампанского... А там видно будет». Что-то дико заныло, засвербело внутри. Мучительно захотелось плотской любви; представил, как с букетом роз примчусь к Полине, разбужу её, растрясу, заберусь в тёплую постель... Нельзя запретить себе думать о женщине! Это невозможно! Точно так же, как голодному невозможно запретить думать о жратве... Я даже, грешным делом, подумал о своей бывшей Анне, хотя ещё много лет назад дал зарок на эту тему: даже в мыслях к ней не притрагиваться... А что?! Сын сейчас в клетке, можно заехать и утешить Анну... Как-никак, немало прожили вместе.
Ночь. Тёмная, весенняя ночь. Ни луны, ни звёзд. Невидимое тёмное покрывало над головой. Тепло, ночью не прихватывает, и дух весны превосходно чувствуется. Я ехал и блаженно улыбался. А ехал я вроде бы к Полине... Но на развилке повернул на проспект Ильича. Немного в сторону от направления. Пока ещё не хотел признаваться сам себе, но ехал я на «весёлый угол». Я ещё не решил твёрдо, не понимал своих намерений, но объяснение для них приготовил. Я мужчина, в силе, холостой, мне нужно это! Полмира мужчин этим пользуется!
На этой улице, в конце проспекта, в городе всегда отирались проститутки, поэтому у горожан и название здешнему месту было красноречивое. Сутенёр или сутенёрша подходили к обочине дороги сразу, как только маячили включённые фары машины. Мне не хотелось общаться с сутенёром или с суте-нёршей, мне хотелось подцепить девочку-одиночку, вышедшую без прикрытия, без посредников. Таких, поговаривали, лупили конкурентки, да и под защитой работать было безопасней, хотя защита, конечно, была призрачной, ведь уличной девке никогда не известно, в чьи лапы попадёт. Маньяк, убийца... «Свят, свят, свят...» — я рассмеялся.
Брать уличную шлюху — это, конечно, неприлично. И всё же в этом-то есть особый кайф... Мог бы найти в Интернете какую-нибудь «элитную», но разве они чем-то отличаются от уличной? Снова — смех.
Вот она! Одинокая девушка! Я мысленно возрадовался, что обойдусь без шального примирения с Полиной. Правда, одинокая девица стояла не там, где должна стоять. Возможно, она и есть индивидуалка, ловящая клиентов ещё до «весёлого» развратного угла. Она торчала на остановке автобуса, которого, скорее всего, и не предвиделось.
Когда я приблизился, она подняла руку. Что это? Проститутки руку не поднимают... Всё же я остановил машину, приспустил окно, оценил девушку.