Однажды, когда пришла успокоенность и чувство благодарности к Лиле за её неистощимую ласковость, я сказал:
— Наверное, твой муж Сергей здорово ревновал тебя? Ты необыкновенная.
— Он мне сказал: ревновать тебя, Лиля, себе дороже. С ума сойдёшь... — ответила она. — У него был друг, этому другу я нравилась. Он этого и не скрывал. Так однажды Сергей позволил мне с его другом вместе поехать в командировку.
— Он так подстроил?
— Нет! Он просто не запретил ни ему, ни мне...
— И что было?
— Ничего не было. Он был его настоящим другом. Он просто меня поцеловал в щёку и сказал: как жаль, что Сергей его настоящий друг. Они вместе ликвидаторами были... А вообще-то, если бы его друг был понастойчивее, я бы... — Тут она рассмеялась. Как всегда, заразительно и достаточно громко, смех её, словно звон колокольчика, разлетелся по номеру. Потом Лиля, словно спохватившись, сказала:
— Всё! Я должна сейчас уйти.
— Куда? — недоумевал я.
— Сегодня день рождения у администраторши. Меня пригласили. Ну, так просто, посидеть. Девичник... Я обещала, так что надо прийти посидеть. Она добрая женщина.
Когда Лиля ушла, я долго лежал на кровати без движений. Я не очень понимал: когда, как она успела сблизиться с администраторшей? Всё же очень легко Лиля умела сходиться с людьми. Всех подкупала её искренность... Но я чувствовал и некоторую загадку в Лиле. Если в своих прежних любимых женщинах я в основном видел, кто они, что они, то в Лиле ещё не разобрался. Иногда она была и вовсе без тормозов.
Ночью того же дня, после девичника (но был ли это исключительно девичник? — ломал я голову), Лиля позвонила мне по сотовому и спросила:
— Валя, ты правда меня любишь? — Голос её был заигрывающе-весёлый, с явной пьянцой.
— Такими вещами в моём возрасте не шутят.
Она рассмеялась.
— А теперь выйди на балкон и крикни так, чтоб я тебя услышала... Я тоже на балконе стою...
Я не стал оправдываться перед Лилей: мол, извини, люди уже спят, не раздумывая, вышел на балкон и, заглушая в себе всякий разум и осмотрительность, выкрикнул в глухую ночь:
— Я тебя люблю!
Она, безусловно, это услышала на балконе соседнего корпуса. Другие тоже услышали...
Как-то раз, когда курортный роман у нас был в разгаре, а дней до моего отъезда оставалось мало, мы сидели в одном из популярных сочинских ресторанов: хотелось иметь и такую страничку в своём отдыхе. В этот вечер много и мило говорили, шутили, танцевали. Даже приняли участие в каком-то розыгрыше призов в развлекательной программе. Лиля была в тот вечер очень красивой, она и не могла быть иной, она уже крепко загорела, загар ей очень шёл, особенно в белом тонком сарафане на просвет, вся притягательно шоколадная, сексуальная.
Мы пили из бокалов французское вино, ели жареную сёмгу с богатым гарниром. Говорили о ерунде, но о такой ерунде, которая впоследствии чего-то стоит:
— Лилечка, кем ты мечтала стать в юности?
— Все мечтали стать какими-то знаменитыми, а я... А я мечтала стать официанткой... Я ещё школьницей подрабатывала официанткой в летнем кафе. Мне нравилось.
— За тобой, наверное, многие ухаживали — вот и нравилось.
— Ну, и такое случалось. Но в этой работе есть что-то привлекательное. Мне ведь хотелось быть официанткой на большом круизном судне...
— А кто ты сейчас?
— Работаю в салоне красоты. В общем, парикмахерская. Мы её с подругой держим. Я упустила время, не получила хорошего образования, а теперь за книжки садиться не хочется. Поздно...
— Но всё равно о чём-то мечтаешь?
— Свой ресторан иметь... Такой же, как этот. — Она рассмеялась довольно громко. Кое-кто из зала на нас даже оглянулся.
Я смотрел на неё откровенно-влюблённо: она яркая, обаятельная, она действительно как кошка — ласковая, щедрая, обворожительная. Истинная женщина! И вдруг я почувствовал счастье... Я же мечтал всю жизнь об этом. Сидеть на берегу моря в ресторане с красавицей, пить хорошее вино, слушать музыку. Да, я счастлив! Я люблю эту красавицу, я свободен, я никому не изменяю, никого не предаю, мне некого опасаться. Это полнокровное счастье!
— Валя, давай поменяемся с тобой местами, — вдруг попросила Лиля; мы сидели друг против друга.
— Почему? — удивился я.
— Ты только не оборачивайся... Напротив сидит усатый кавказец. Он слишком пялится на меня...
— Может, набить ему морду?
— Нет, нет! Что ты! — Лиля рассмеялась.
— Может, просто ты сама строишь ему глазки, а он цепляется? — шутливо сказал я, но внутри меня обожгло ревностью. Я давным-давно не испытывал этого лютого чувства.
Лиля опять безоглядно-громко смеялась.
То, чего я боялся, — конец моему отдыху и расставание с Лилей, — произошло как-то внезапно. Однажды я проснулся утром, вспомнил, что вчера у нас с Лилей был последний вечер... На душе стало муторно, хоть плачь. Я сегодня улетаю, а она ещё остаётся здесь на несколько дней. Может, продлить путёвку? Нет, санаторий мне уже поднадоел. На завтрак я решил не ходить, перекушу в аэропорту, всё равно придётся тупо убивать время в ожидании посадки. Сейчас зайду к Лиле, повидаюсь и... Нет, наперёд загадывать не буду! Пусть всё идёт как идёт.
Я осторожно постучал в номер к Лиле. За дверью раздался голос Кирюши:
— Войдите.
— Где мама?
— Она ушла к администратору. Сейчас придёт.
— Я уезжаю. Давай руку. — Я пожал руку Кирюши. — Рука у тебя твёрдая. Спортом занимаешься?
— Немного. Стрельбой... Папа у меня мастер спорта по стрельбе.
Я вышел из номера: не хотел прощаться с Лилей при сыне. Дождался её в коридоре.
— Я уезжаю, — сказал я.
— Мне проводить тебя? — Она смотрела на меня растерянно, тоже, наверное, не зная, как вести себя со мной сейчас, что мне нужно.
— Давай здесь простимся. Где познакомились, — сказал я, обнял Лилю в сумраке коридора, поцеловал, потом прошептал: — Спасибо тебе. Я позвоню. — Я хотел сказать ей, что люблю её, но почему-то не посмел, — значит, точно люблю...
Я уходил от неё, будто в забытьи, в некой полудрёме, ещё не понимая, что происходит. Где, когда состоится наша новая встреча? Мы даже не договорились. Созвониться — да. Но что такое звонок!
И в такси я ехал в недоумении. Как так, почему так быстро, неожиданно всё оборвалось? Дорога была скоростная, прекрасная, отделанная к Олимпиаде, да и всё вокруг казалось свежим, прибранным, чистым и прозрачным. Погода баловала, и на побережье было полно загорающих и купающихся.
В аэропорту было немноголюдно и опять же светло, просторно и чисто. Ну, почему, почему я так холодно и быстро простился с Лилей, отказался от того, чтобы она меня проводила? Меня обжигала обида на самого себя. А ведь у нас с Лилей всё было так серьёзно. Как в первый раз... А расстались так: «Позвоню! — Позвони!»
Больше медлить было нельзя, пора идти на регистрацию. Тут во мне всё заныло, загудело в висках. Мучила жестокая мысль: стоит только улететь — и Лилю я больше никогда не увижу. А впрочем, куда я тороплюсь? Почему улетаю? Ведь дома никто не ждёт. Работа не убежит.
Я пошёл к стойке, где сдают билеты.
— Вы сдаёте перед самым вылетом — процент возврата очень маленький, — предупредила кассирша.
— Всё равно. Я не могу улететь сейчас.
Ах, не мальчишество ли это? Блажь? Придурь? Но поверх всего во мне бурлило счастье, оно всколыхнулось и заполняло меня точно так же, когда я впервые признался Лиле в любви. Никакой здравый смысл уже не мог остановить меня.
Я опять мчался в такси. Я безумно любил её, ревновал, я хотел её видеть, быть с ней, жить с ней, никогда не расставаться.
Время было уже послеобеденное, все процедуры, как правило, закончены, и Лиля должна была быть с сыном у себя в номере. Я осторожно постучался.
— Вы? — Кирюша с удивлением открыл дверь.
— Да, — пролепетал я. — Рейс перенесли по техническим причинам. А где мама?
— Она ушла.
— Куда?
Кирюша пожал плечами.
— Неужели она тебе не сказала?
Он посмотрел на меня с сожалением:
— Зря вы вернулись... Вы её не удержите. Папа говорит, её никому не удержать... Она с директором санатория в кофейню ушла.
Я вышел из номера. Сердце бешено колотилось, отдавалось в висках, горело от ревности, в ушах шумело от отчаяния. Но я собрал волю в кулак. Хотя бы ненадолго. Нет! Стоп! В кофейню не пойду! Всё! Хватит! Какой дурак! Поверить цыганке! Скорее прочь, чтоб никто меня здесь больше не увидел.
С другой стороны, мне стало даже как-то легче, понятней и проще. Ну вот, открылись глаза, и никаких обязательств и морок. Свободен по-прежнему! И счастлив, что имел красивую женщину! Теперь пусть с ней спит... Но я оборвал свои мысли. Стоп! Не надо ныть! Проехали! Правда, «проехать» в этот раз не получалось. Но и опошлять ничего не хотелось. Она просто такая. Открытая, доступная, и Бог ей судья.
На этот раз я поехал на вокзал. В кассе купил билет на ближайший поезд... Сперва до Ростова, как раз и к сослуживцу Петру Калинкину заеду, залью свою и радость, и печаль с армейским другом. В дорогу я всё же захватил бутылку коньяку. Со мной в купе ехала семья. Отец, мать и дочка. Предложил им выпить за удачно проведённый отдых. Они согласились. Мы выпили, я расслабился, успокоился слегка. Я одновременно был счастлив и несчастен. Я был пьян и трезв. Я был ещё молод и стар. Потом я забрался на верхнюю полку и спал как убитый до самого Ростова.
Петра Калинкина найти оказалось проще простого. Адрес у него остался прежним, так что плутать по городу не пришлось. К тому же он жил недалече от вокзала, и таксист даже на меня покосился с подозрительной иронией: чего, мол, пешком пару кварталов пройти не можешь... За три минуты мы доехали до дома Петра. А в дом заходить не пришлось. Пётр был во дворе, в окружении дюжины казаков в форме, штаны с лампасами, некоторые — в защитного цвета комбинезонах. Дородный, головастый, с окладистой чёрной бородой, Пётр выделялся из этой казаковой массы и ростом, и осанистостью. Он что-то говорил окружающим, и все были возбуждены, словно он травил им анекдоты. Увидав меня, Пётр онемел, вытаращил глаза. Потом всплеснул руками и бросился ко мне навстречу. Мы крепко обнялись. Глаза Петра аж заслезились от радости.