Ладно, в последний раз сегодня посмотрим за передвижениями сыщика, решил Парыгин. Около половины шестого Доценко вошел в здание на Петровке, однако шел уже седьмой час, а он и не думал выходить и ехать на «Профсоюзную», к своей дылде, как делал это на протяжении всех предыдущих дней. «Неужели я его упустил? – с внезапной тревогой подумал Евгений. – Вот черт, если он вышел через другие двери в переулок, то, может быть, именно сегодня он, нарушив привычный распорядок, как раз и встретится с теми, кто меня интересует?»
Он бегом помчался в метро и в десять минут восьмого уже был на «Профсоюзной». Дылда с красным от мороза носом еще торговала, но вид у нее был озабоченный. Девица то и дело поглядывала на часы, и недоумение на ее лице постепенно сменялось отчаянием. Без четверти восемь подъехала машина, двое крепких парней загрузили в нее нераспроданную прессу и складные столы и уехали. Девица, однако, и не думала уходить, продолжая тупо стоять на одном месте, не сводя безнадежного взгляда со ступенек, ведущих из подземного тоннеля. Все ясно, подумал Парыгин, они поссорились, и он не пришел, как обычно. Что ж, если он упустил Доценко, то нужно хотя бы понаблюдать за девицей. Может быть, имеет смысл даже познакомиться с ней. Обиженные дамочки частенько охотно рассказывают про своих кавалеров всякие гадости, в том числе и не подлежащие разглашению.
Минутная стрелка на часах сделала полный круг и пошла на второй, а дылда все стояла как привязанная. Лицо у нее стало совсем отрешенным, словно она вообще забыла, зачем стоит здесь, неподалеку от входа в метро, просто ей сказали, что нужно стоять, и она выполняет приказ. Парыгин стал замерзать, но мужественно терпел, понимая, что происходит нечто экстраординарное и случай упускать нельзя. Вряд ли тут дело в ссоре. Не стала бы она так долго ждать. Если бы они накануне поссорились, то уже в половине восьмого она бы поняла, что Доценко не придет, и спокойно уехала бы. А сейчас время уже к десяти движется, а девушка все стоит. Что-то произошло другое.
В начале одиннадцатого дылда наконец сдвинулась с места. Уставившись прямо перед собой невидящими глазами, она медленно, как автомат, спустилась по ступенькам в метро. Парыгин направился следом за ней. Она дошла до платформы, но не села в поезд, а обессиленно опустилась на скамейку. Народу в этот поздний час было немного, и ему пришлось, чтобы не светиться, встать за колонной, метрах в пяти от девушки. Поезда приходили и уходили, а она все сидела, и не похоже было, что она собирается куда-то ехать.
Внезапно Парыгин напрягся: из открывшихся дверей вагона вышел высокий парень в серой куртке из нубука, отделанной светло-серой цигейкой. В первую секунду ему показалось, что это Доценко. Девица резко поднялась и сделала шаг в сторону парня, и в тот же момент Евгений понял, что они оба обознались. Лицо совсем другое, только фигурой похож, да куртка точно такая же. Парень быстро прошел мимо, а дылда снова села на скамейку. Плечи ее опустились, губы задрожали, по щекам покатились слезы. И Парыгин с удивлением почувствовал острую жалость к этой некрасивой высокой девушке, которая вот уже три часа с лишком ждет своего кавалера, не понимает, почему он не пришел, и с ужасом думает о том, что ее бросили.
Слезы по щекам девушки уже не просто катились, они струились мощным потоком, плечи тряслись, но она отчего-то не опускала голову, не прятала лицо в ладони, продолжая вглядываться в пассажиров, выходящих из вагонов. Никто не обращал на нее внимания, люди проходили мимо, занятые своими мыслями и заботами, и ни у кого не вызывала удивления плачущая на платформе молодая женщина.
Парыгин подошел и встал прямо перед ней, но девушка, похоже, его не заметила. Евгений положил руку на ее плечо, ласково погладил.
– Не плачь, – негромко сказал он, – он не стоит твоих слез. Раз он мог так поступить, значит, нечего по нему убиваться.
Она не подняла глаз, не посмотрела ему в лицо, а обхватила Евгения руками и прижалась головой к его куртке. В грохоте приближающегося поезда он сперва не услышал ее отчаянных рыданий, и только по вздрагивающей спине понял, что девушка больше не сдерживается и дала волю своему горю.
Евгений не боялся женских слез. Он знал, что некоторые, да что там некоторые – большинство мужчин их не переносят, теряются, не знают, что делать, и от этого либо становятся агрессивными и грубыми, либо сразу идут на попятный и уступают плачущей женщине. С ним такого не происходило. В сущности, он не видел разницы между женщиной плачущей и смеющейся. И в том, и в другом случае это было физиологическое проявление сильных эмоций, а полюс, положительный или отрицательный, значения не имел. Поэтому он молча стоял перед рыдающей девушкой, не испытывая ни малейшего психологического дискомфорта, и терпеливо ждал, когда истерика закончится.
Ждать пришлось недолго, за это время успели пройти только четыре поезда. Девушка расцепила сомкнутые за спиной у Парыгина руки и полезла в карман за платком. Евгений уселся рядом с ней, просунул руку ей под локоть.
– А теперь рассказывай, кто посмел тебя обидеть.
– Зачем? – всхлипнула она, вытирая нос. – Защищать меня будете?
– Ну, это не обязательно. Ты человек самостоятельный, если надо – сама себя защитишь.
– Чего же вы хотите?
– Хочу, чтобы ты не плакала и не расстраивалась. Хочу, чтобы ты улыбалась, потому что у тебя милая улыбка и хорошие зубы, а от слез у тебя нос краснеет, и это не очень-то красиво, согласись.
– Откуда вы знаете, какая у меня улыбка?
– А я у тебя несколько раз журналы покупал. Не помнишь?
Она отрицательно помотала головой и снова высморкалась. Теперь, после рыданий, она была не просто некрасивой – почти уродливой, с заплывшими глазами, опухшим лицом и красными пятнами на щеках.
– Так что случилось? Он не пришел?
Она кивнула, уткнувшись глазами в пол.
– И ты думаешь, что он уже никогда не придет?
Снова кивок, сопровождаемый коротким всхлипыванием.
– И для тебя это трагедия? Ты сильно к нему привязана?
Еще один кивок.
– Ну что ж, значит, тебе придется смириться с тем, что любовь не всегда бывает взаимной. Ты взрослый человек, и я никогда не поверю, что это первая в твоей жизни неразделенная любовь. Ты ведь уже проходила через это, правда?
Парыгин нутром чуял неладное. Девушка не вступала в разговор, хотя после истерики женщины обычно успокаивались и с каждой минутой становились все более общительными, начиная с возрастающим гневом обвинять «этого подонка» во всех смертных грехах. А эта, наоборот, с каждой минутой, казалось, все больше уходила в себя, закрывалась в своей раковине. Это Парыгина совсем не устраивало, не для того он мерз черт знает сколько времени на улице и стоял на платформе за колонной, чтобы в результате познакомиться с молчуньей, из которой надо слова клещами тянуть. Такая и не расскажет ничего путного. Надо ее расшевелить, не дать замкнуться окончательно.
– И я через это проходил, поэтому знаю, как тебе сейчас больно. Знаешь, я ведь давно за тобой наблюдаю. Мне часто приходилось бывать в этом районе, и я всегда покупал у тебя газеты или журналы. Только ты меня не замечала, не обращала внимания. Однажды я уже совсем было набрался храбрости и хотел заговорить с тобой, а к тебе подошел такой высокий красавец, подарил тебе цветы, и я понял, что у меня шансов нет. Может быть, тебе это покажется удивительным, но я даже в свои годы иногда бываю робким. Смешно, да?
Она не улыбнулась, но голову все-таки повернула. Уже что-то.
– Вы кто? – спросила она невыразительным голосом.
– Меня зовут Евгений Ильич. А тебя?
– Анна.
– Тебе есть куда поехать ночевать?
– Домой, – коротко произнесла она.
– А там кто? Родители?
Снова кивок. Ну-ка, Парыгин, напрягись, включай смекалку, она опять перестала разговаривать и начала уходить в себя, давай, тормоши ее, сделай так, чтобы она встряхнулась.
– Тогда домой нельзя, – решительно сказал он. – По себе знаю, хуже нет, чем в таком состоянии, как у тебя, показываться родителям. Они же всю душу вынут. Близкая подруга есть?
– У меня есть где ночевать.
– Ты пойми, – горячо заговорил Евгений, – тебе нельзя сейчас ехать туда, где живут твои знакомые, друзья или родственники. Они замучают тебя вопросами, дурацкими советами и унизительной жалостью, и тебе станет еще тяжелее. Нужно место, где никого нет. Есть такое?
Она опять кивнула.
– Тогда поехали, я тебя отвезу. Пойдем, пойдем, – он встал со скамейки и потянул ее за руку, – поймаем машину и поедем.
Анна послушно поднялась и пошла рядом. Парыгин крепко держал ее под руку, у него было такое впечатление, что она ничего не видит под ногами и может в любой момент споткнуться, особенно на ступеньках. Он вывел ее на улицу, встал у самой кромки тротуара и поднял руку. Машину удалось поймать почти сразу. Евгений буквально втолкнул Анну в салон, потому что она так глубоко ушла в себя, что, похоже, не видела ничего вокруг.
– Куда едем? – спросил веселый паренек, оборачиваясь назад, к пассажирам.
Парыгин сжал локоть девушки, стараясь причинить ей боль, чтобы вернуть к действительности.
– Аня, куда ехать? – тихонько спросил он.
– А? Да… На Мосфильмовскую.
Несмотря на молодость, водитель оказался опытным и осторожным, по скользкой дороге не гнал и правил не нарушал. Несмотря на умеренную скорость, доехали они быстро. Парыгин расплатился и помог Анне выйти из машины. Она молча, не сказав ни слова благодарности, пошла к подъезду, Евгений так же молча шел следом, словно было само собой разумеющимся, что он проводит ее до самой квартиры. Выйдя из лифта, девушка долго искала в кошельке ключ. По тому, как неуверенно и неумело она открывала замок, Парыгин понял, что это чужая квартира и бывать здесь Анне если и приходилось, то нечасто. Вместе с ней он вошел в маленькую тесную прихожую.
– Чья это квартира?
Анна, будто не слыша вопроса, сделала шаг и села на табуретку, стоящую рядом с вешалкой. Плечи ее опустились, глаза уткнулись в покрытый дешевым линолеумом пол.