– Чем же тебе твоя жизнь-то не в кайф? – искренне удивился Забелин. – Учишься в престижном ВУЗе, на работе перспективы, дома в холе-заботе. Всё есть.
– Да что «всё»?! Ото всех одно и то же. Клыня, дурачок: «Все есть». Родители долдонят. Теперь вы туда же. А что есть-то? Трехкомнатная квартира без своего угла. Потому что предки прутся ко мне в комнату, когда ни попадя? Дача полугнилая? «Фольксваген» этот подержанный, – то ли отец на нем ездит, то ли тот на нем!
– И что для тебя «всё»?
– Всё – это всё! – объявила Яна – непререкаемо. – Это когда вечером выбираешь, где ночевать: в пентхаузе или в коттедже; и, когда хочешь куда ехать, то шофер распахивает перед тобой «Биммер» или «Мерин». И, если отдыхать, так выбирать меж Багамами и Бали, а не в этот гребаный Египет за триста долларов. И если идешь в фирменный магазин, то чтоб не на витрины глазеть… Да чего спрашиваете? Сами-то как раз знаете, что это такое.
– Что-то, конечно, я могу себе позволить. Хотя яхта, например, или собственный самолетик не по карману. А значит, для многих я – босяк. Всегда можно желать большего. Вопрос не в сумме, а в том, какой ценой получаешь то, что имеешь. Состояние надо заслужить, выстрадать, если хочешь. Тогда будешь чувствовать себя достойно. А если так просто – как град сверху…Я знаю многих, кто готов повеситься от тоски среди богатства, – желая свернуть разговор со стремной эротической тропы, Забелин вернулся к привычному, дружески-снисходительному тону. – Яночка, солнышко, послушай доброго совета, – не торопись получить все сразу. Нечем будет потом занять время. А времени в твоей жизни впереди – вагон.
Он попытался осторожно высвободить ладонь, которую она непрерывно оглаживала пальчиком.
– Да от тебя-то мне ничего не надо. Только чтоб вместе! – простонала Яна. Она вновь схватила его руку и, опять подражая кому-то, быстро прижала к своей щеке.
– Не отпущу больше. Моё.
В тот же миг Забелин и Яна отпрянули друг от друга и с тревожным раздражением повернулись к затянувшей свою скрипучую гамму двери.
В увеличивающемся пространстве появилась щуплая фигурка с взъерошенными волосами над бледным личиком, с облупленным, будто пересохший лук-порей, носом. В облегающих узенькие бедрышки влажных от снега джинсиках она напоминала чахлый тюльпанчик, облепленный смокшимся целлофаном.
– Слушай, я предупреждала! Чего, самая шустрая? Подождать не можешь? – обрушилась на заглянувшую Яна.
– Я давно жду, – игнорируя секретаршу, девушка обратилась к Забелину.
– Что у вас?
– Я Юля.
– А я Яна. И что дальше?! – угрожающе отреагировала секретарша. Она подошла вплотную и теперь возвышалась над маленькой Юлей, как горячащаяся статная кобыла рядом с невзрачным пони.
Но, странное дело, от невыгодного соседства этого представившаяся Юлей не испытывала ни малейшего дискомфорта.
– Я Юля Лагацкая.
И при виде напрягшегося Забелина добавила удивленно:
– Владимир Викторович предупредил, что меня будут ждать.
– То есть вы от Второва?!
– Ну да. – девушка обозначила намекающий кивок в сторону секретарши.
– Вы свободны, Яна, – получилось нарочито официально, и Забелин добавил: – В понедельник, как и все, приступите к работе.
Лицо Яны вспыхнуло торжеством, и, прежде чем выйти, она, поймав его взгляд, томно, значительно, опять кому-то подражая, прикрыла свои вздыбленные тушью ресницы.
«О Боже», – чуткий на фальшь Забелин почувствовал себя отцом Сергием, избавившимся от искушения.
– Итак, – он указал на овальный стол, – я Забелин Алексей Павлович. Вы – Лагац…
– Лагацкая Юля.
– Да. И чем могу?
Неожиданно на лице посетительницы проступило мягкое, лучиком солнца меж плотных туч, лукавство.
– Скорее я должна мочь. Ведь это вы меня ждете.
– Это я слышал. Боюсь, тут недоразумение. У нас действительно с Владимиром Викторовичем был э… некоторый разговор. Но, должно быть, мы не совсем поняли друг друга… Вы где учитесь?
Он смешался под ее внимательным взглядом. Где-то там в глубине себя она явно веселилась. Лицо, впрочем, оставалось замкнутым.
– То есть раз уж рекомендация Владимира Викторовича, я, конечно, пораскину в смысле трудоустройства. Но мне нужен был – да и теперь, собственно, – такой, знаете, матерый профи.
– Я так и поняла.
– Ну вот видите. – Забелин облегченно поднялся.
– Так когда начнем?
– Понимаете, девушка, у нас очень жесткий бюджет. – Забелин проклинал неловкое положение, в которое загнал его шеф, и непонятливость визитерши. – Секретарша уже есть.
– Я видела.
Он уловил иронию и обозлился:
– Словом, как только, так сразу.
– Дело в том, что не хотелось бы оттягивать. У меня есть хорошее предложение, но Владимир Викторович просил помочь здесь.
– Помочь, – туповато повторил Забелин, разглядывая ее расцарапанную руку. «Может, и цыпки есть».
– Котенок, – проследила за его взглядом Юля. – Забрался под диван. Мяукает со страха. Вот… вытаскивала.
– Ну да. А вам, простите…
– Двадцать три. Но фондовым рынком занимаюсь четыре года. Между прочим, когда я писала сценарий приватизации СНК, то и вовсе был двадцать один…
– Сценарий чего?! – Забелин, осторожно взяв ее за щуплые плечики, вновь усадил на диван, усевшись рядом. – То есть вы хотите сказать, что разработали программу…
– Не я одна, конечно. Но концепцию – да. Это мое.
В продолжение всей этой удивительной встречи Забелин чувствовал себя неуютно, но теперь он оказался в каком-то вовсе иллюзорном положении.
Даже среди прочих предельно коррумпированных, «прихватизационных», как их называли, процессов продажа за бесценок крупнейшей нефтяной компании прогремела как образец максимально наглого и в то же время элегантного обкрадывания государства. Определить оптимальные условия конкурса было поручено инициатору – Онлиевскому. Среди задач, поставленных им перед разработчиками, значились две ключевые. Прежде всего, само собой, взять по дешевке и сделать при этом так, чтоб никто из конкурентов, даже предлагающих гораздо большие деньги, не мог выиграть у АИСТа и чтоб все это оказалось абсолютно законно.
Разработчики пошли дальше. Они придумали, как на этом можно еще и заработать. Поэтому самым писком оказалось включение в условия конкурса положения о том, что победитель обязан внести в компанию технологическую установку по производству крекинга. То есть то оборудование, которым единственно обладал АИСТ и как раз не знал, как бы от него избавиться. А уж после того, как хлам этот был оценен в пятнадцать миллионов долларов, непонятно было, чему больше следовало изумляться – изворотливости тех, кто изобрел такие условия, или бесстрашию тех, кто их подписал.
И вот теперь подле Забелина сидела щуплая девчушка с прыщавым, плохо припудренным носиком и, непрерывно оправляя коротковатый джемперок, стеснительно признавалась, что все это сотворила она.
– Что ж вас Онлиевский-то отпустил?
– Сама ушла.
– Почему?
– Это важно? Впрочем, если хотите… АИСТ, завладев компанией, начал массовые увольнения.
– Ну и что?
– Этого не надо было делать. Я подготовила записку. Экономически сокращений можно было избежать. Чуть сложнее, правда… Меня не приняли.
– Не понимаю. Вы – аналитик. Вы свою работу сделали. При чем тут сокращения?
– Не по-божески это было.
– Однако оригинально. А то, что государство за счет ваших хитрушек потеряло несколько сот миллионов, – это по-божески?
– Да, вы правы: это тяготит. Но это иное. Не мы, так другие бы. Конкретные люди в правительстве ждали, кто им больше заплатит, чтоб обокрасть государство. Онлиевский больше украл, потому что больше заплатил. Но потом он начал обижать беззащитных. И значит, поступил против правды.
– Несколько причудливо, но канва понятна. – С таким неприкрытым ханжеством Забелин давно не сталкивался. – То есть вы идейный, так сказать, борец за правду на приватизационном фронте?
– Нет. Я работаю за деньги. И работа моя должна хорошо оплачиваться.
– Хорошо – это сколько?
– Много. Сейчас мне нужно сто двадцать тысяч долларов. Расчет, само собой, по результату.
– Почему именно?.. – Забелин поразился и астрономической сумме, и ее точности. – На коттеджик?
– Мне надо. Владимир Викторович сказал, что вы согласитесь.
– Силен он говорить. Юля, а вы замужем?
– Здесь все обо мне. – Нахмурившись, она вытащила из сумки и протянула дискету. – Вы ж все равно проверять будете. Так жду звонка?
– Вот что. Вы ведь к центру? – Что-то самое важное в странной посетительнице оставалось непонятым. – Подождите немного в приемной. Я вас подброшу. Заодно и поговорим поподробней.
– Надеюсь, это нужно для дела. – Было заметно, что вопрос о замужестве ее встревожил.
– Исключительно для дела.
«Кому ж ты для другого-то нужна?» – опасаясь быть пойманным на этой мысли, Забелин кисло улыбнулся.
После ее ухода он, поласкав пальцами полустертые кнопки электронного блокнота, извлек старый, подзабытый файл и, не отрываясь от него, набрал телефонный номер.
– Налоговая полиция России, – ответил задеревеневший женский голос.
– С полковником Осиповым можно соединиться?.. Скажите – Забелин.
Через некоторое время послышалось осторожно-удивленное:
– Какие люди! – И – без паузы: – У меня тут совещание.
– Тогда о главном. – Старый опер задал тональность, и надо было под нее подстроиться. – Нужна помощь – хочу своего человечка внедрить в один НИИ под крышей налоговой инспекции.
– Какой там у нас счет был, два-ноль в мою пользу? – припомнил полковник.
– Вроде так.
– Ладно, как не порадеть родному человечку? Будет три-ноль.
– Нет проблем. – Повесив трубку, Забелин сделал пометку: в понедельник придется добавить к двум тысячам долларов на счете полковничьей жены еще одну.
Раздался телефонный звонок, и одновременно без стука вошел Дерясин.
– Стар! – закричала трубка голосом Макса. – Я по тебе соскучился.