роходил митинг – возле красного знамени ожесточенно жестикулировали десятка полтора человек. Среди них он с удивлением узнал своего соседа по дому – вышедшего в отставку полковника. Милого, улыбчивого человека. С искаженным от возбуждения лицом он яростно размахивал рукописным плакатом «Фюрера Бориску – на рельсы!». Столпившиеся рядом вздымали кулаки, стараясь привлечь внимание прохожих. Но те продолжали идти непрерывным потоком, не останавливаясь и лишь чуть косясь на привычную картину, – у каждого были свои, куда более важные дела. Где-то среди снующего множества людей затерялась сейчас худенькая фигурка, несущая в себе какое-то внезапно обнаруженное, неведомое ему горе.
Через день Максим позвонил сам.
– Стар, боюсь, у нас проблемы! Вчера изложил нашу концепцию Мельгунову. В смысле, то, что ему знать положено.
– И?
– Отложил. И не могу пока уломать. То ли что-то его насторожило, то ли по жизни вами, олигархами, запуган. Но – вижу, колеблется. Как бы не начал с Петраковым советоваться. Тогда это будет беда.
– Тогда да, – согласился Забелин. Вслушался в неровное, нетерпеливое дыхание. – Есть предложения? – догадался он. – А то. Не на тебя ж рассчитывать. Надо Юрия Игнатьевича стимульнуть.
– В лапу, что ли, дать? – съехидничал Забелин.
– Безнадежно испорченный ты деньгами человек. Надо, чтоб испугался, и сам захотел. Не вникаешь?
– Кажется, вникаю, – сообразил Забелин. – Ладно, завтра ждите в институте. Но ты – тот еще интриган.– Перепроверьте. На меня должен быть пропуск, – при виде неспешно перебирающего какие-то записки институтского охранника Забелин начал терять терпение. Второй, в такой же пятнистой форме, широко раздвинув ноги, бдительно следил за посетителем из-за турникета.
Позвонил телефон, и охранник, отложив в сторону списки, принялся объясняться. Объяснялся он обстоятельно, неспешно, что-то записывая. Затем положил трубку, взялся вновь за папку с записками, задумчиво посмотрел на изнывающего подле мужчину.
– Так как фамилие? – в третий раз поинтересовался он.
– Ребята, полдня возле вас проторчать – это не слишком расточительно? – Забелин давно отвык от стояния в очередях и у турникетов проходных. – У меня, между прочим, один рабочий час под сто долларов стоит.
Лучше б промолчал. Глаза охранника расширились, и он впал в анабиоз. Только губы быстро шевелились. Парень мучительно подсчитывал. И чем дольше считал, тем более вылезали из орбит глаза. Дальнейшее молчание становилось негуманным.
– Посмотрите ещё раз, – вернул его к жизни Забелин. – Я к Флоровскому. Если нет пропуска, позвоните ему: пусть подтвердит.
– К Максим Юрьичу? – преобразился охранник. – Ну, так Вы б сразу…
Он потянулся к тоненькой, отдельно лежащей папочке с аббревиатурой «М.Ю.Ф.». Поспешно выписал пропуск, на этот раз проигнорировав зазвонивший заново телефон.
– Уж извините, что задержали. Но – порядок. Максим Юрьевич сам с нас требует. Отметить у него не забудьте, – пропуская, интимно напомнил охранник.
– Третий этаж, пожалуйста. Может, проводить? – предложил второй. Этот явно изнывал от безделья.
– Ничего, сам как-нибудь найду. Как же тут без вас? Маленькая, но удача: первый резерв на сокращение Забелин обнаружил прямо на входе.
Войдя в свеженький, с зеркалом по стене лифт, Забелин проигнорировал пылающую красную кнопку третьего этажа и нажал сразу на последнюю цифру – 10.
«Поищешь ты меня», – злорадно подумал он, ни секунды не сомневаясь, что о его приходе Флоровскому уже доложено, – похоже, успел вышколить персонал.
Выйдя из лифта на десятом этаже, Забелин замешкался, силясь понять, куда его занесло. Он оказался на загадочной территории среди множества дубовых дверей с кодовыми замками и витиеватыми вывесками, выходивших в покрытый ковром коридор. В холлах среди кожаной мебели стояли вазоны с цветами и импортные телевизоры. В дальнем углу перед витой, свежеокрашенной лесенкой на чердак висела табличка – «PRIVATE, вход в Зимний сад». Все вокруг сияло свежестью и дышало процветанием.
– Что-то ищем? – возле Забелина возник секьюрити. В сшитой по ладной фигуре форме он напоминал тореадора.
– Да вот, похоже, институт собственный потерял, – Забелин шагнул по лестнице вниз.
Девятый, восьмой, седьмой этажи, – всё те же следы преуспевания, быть может, чуть более застенчивого, – двери металлические, ковролин. Арендаторы!
И только на шестом сердце Забелина ёкнуло – повеяло гниловатым запахом Родины. Здесь начинался прежний, до боли знакомый институт с его облупленными, поносного цвета стенами и скрипящими полами, с распахнутыми разболтанными дверями. Как и прежде, всё вокруг кипело деловитостью. Озабоченно сновали сотрудники в потертых синих халатах, у подоконников, уставленных стеклянными банками, деловито курили и о чем-то ожесточенно, задиристо спорили. Забелин не решился бы, пожалуй, на пари утверждать, о чём беседуют они, зато безошибочно мог бы определить, о чём не говорят. О том же, о чём не говорили здесь семь лет назад, – о работе.
Тех немногих, что её двигали и двигают теперь, в коридорах и курилках увидишь нечасто.
Он проталкивался среди озабоченных людей, пытаясь отыскать прежних знакомых и, к разочарованию своему, не находил, – похоже, за эти годы институт действительно обновился полностью. Остались лишь, если верить Максу, всё те же неунывающие, непотопляемые старики.
– Лёшка, ты? – Забелин быстро, замирая от предчувствия, обернулся. Перед ним стоял стеснительно улыбающийся старый институтский приятель. – Как поживаешь, дружище? – Забелин мучительно вспоминал его фамилию. – Куда пропал? За столько лет ни разу не позвонил. – Да всё как-то некогда.
– Семья как? Люда?
– Люба её зовут. Сейчас лучше.
– Как исследования?
– Вожусь по чуть-чуть.
– Завидую. А я вот ушёл – как отрубил. Сначала опыты какие-то во сне ставил, а потом, как с ушами влез, то – ничего. И сны кончились.
– У вас, у банкиров, свои заботы, – снисходительно посочувствовал тот.
– Алексей Павлович! – к ним спешил Максим. – Шпионишь, где ни попадя, лахудра. Гоняйся за тобой по этажам. Но от старика Макса еще никто не уходил.
Как обычно, игнорируя окружающих, он обхватил Забелина за плечи. – А, и ты здесь, завлаб! Вовремя попался. Не забыл, что к завтрашнему дню обещал закончить?
– Да, да, конечно. Еще увидимся как-нибудь, – приятель, фамилию которого Забелин так и не вспомнил, пожал ему руку и поспешно удалился, – подальше от начальства.
– Ты что, опешил? Или – головокружение от успехов? – Забелин недобро пригляделся. – Мы ж с ним в соседних кабинетах…
– Нет больше ни Васек, ни Дусек. И нет Максиков. Чему-чему, а этому меня американы обучили. Если хотим достичь цели, с дисциплины начинать придётся.
Жужжение, разорванное появлением заместителя директора, начало нарастать. Но тут Флоровский остановился посреди коридора и негромко, вроде для собеседника, но другим, идущим вовне голосом произнёс:
– Ничто, как видишь, не меняется. Не надо даже труда, чтоб сформировать резерв на сокращение. Все бездельники налицо.
Они ещё не дошли до лифта, как жужжание стихло. Обернувшийся Забелин обнаружил совершенно очистившийся коридор.
– Не стоит обольщаться, – Максим пропустил друга вперед. – Через десяток минут статус– кво восстановится. Бездельник – он неистребим и непотопляем.
– Да, нерешаемая управленческая задача, – Забелин вспомнил о необратимо распухающем в последние годы Банке – несмотря на бесчисленные грозные приказы о сокращении.
Боковая дверь с надписью «Финансово-плановый отдел» открылась, и в коридор вышел богатырского роста пожилой мужчина с крупным залысым лбом.
Забелин испуганно вздрогнул, но мужчина, равнодушно кивнув обоим, пересёк коридор и зашёл в противоположную дверь с табличкой «Главный бухгалтер».
– Видал? – кивнул вслед Максим. – Налоговая крутится.
– С чего бы?
– Вроде плановая проверка. А там, кто знает. Может, какую бомбу под институт Петруччио подложил. А мужик, похоже, въедливый. Доставучий. Копает по-черному. Я тут с ним пару раз даже сцепился. Астахов фамилия. Не слыхал?
Забелин отрицательно покачал головой.
– А вот и моя келейка. Прошу – в смысле умоляю.
Они остановились перед дверью из знакомого Забелину дуба, на которой красовалась позолоченная металлическая пластина «Заместитель директора, начальник департамента ценных бумаг, кандидат технических наук Флоровский Максим Юрьевич». Ниже – часы приёма.
– Всё-таки департамента. М-да, скромность – это не твой диагноз.
В объёмистой келейке Забелин увидел примерно то, что и ожидал, – закруглённый с угла деловой стол и кожаная мебель.
– Похоже, арендаторов начал трясти?
– Так – пощипал. Что там трясти? Поднимался наверх, – значит, сам все видел. По моим прикидкам, две трети площадей в аренде. А в балансе знаешь, какие от них доходы? Вот такусенькие, – Максим состроил дулю.
– Стало быть, наличкой Петраков получает.
– Это несомненно. Вот бы кого тряхнуть. Да не подступишься. Бухгалтерию он свою посадил. Так что всё под мраком неизвестности. Наощупь чувствую, что stink. В смысле дурно пахнет. А вот за вымя чтоб подержать, тут вникнуть требуется. Эх, мне б финансиста дельного внедрить, чтоб все потроха его… Но хитрован. Я, как представили, ждал – скукожится, сделает жуткую нюню. А тут такой друган – аж мороз по коже. Любимое словечко – «чем помочь». Ох, вредный, чую, живчик. Ведь понимает, что не погулять я сюда с Бродвея заскочил, что на его место целю. А вот весь в лучезарности. Залобызал! Просто-таки как корова телёнка. Может, ориентацию перепроверить?
– Ты, главное, сам не расслабляйся, Максик. Помни – он тебя тоже прокачивает. Большие интересы за ним вырисовываются. Так что, перехожу к плану «б»? Иду к Петракову? – С Богом! – Максим отечески перекрестил его. – А я через десять минут организую, чтоб стуканули Мельгунову, – он посмотрел на циферблат, больше чтобы продемонстрировать новый хронометр. Но идти Забелину самому не пришлось, потому что в дверь как раз принялся просачиваться, слегка робея, пятидесятилетний мужчина с нежно – розовощёким лицом. Пробивающиеся из-под толстенных линз глаза его были Забелину знакомы.