– Извините, Максим Юрьевич. Не знал, что вы не один, – он шагнул прыгающей походкой плоскостопого человека и принялся вглядываться в Забелина в готовности улыбнуться.
– Алексей Павлович Забелин. Вице-президент банка «Возрождение». А это, позвольте вам представить…
– Не позволю, – оборвал Забелин. По походке он окончательно признал Петракова, хоть за прошедшие годы тот сильно изменился. – Сколько лет не виделись-то, Алексанр Борисович? – Батюшки – светы, Алексей Павлович! – Петраков схватил руку Забелина и с чувством потряс. – В последние дни радостные сюрпризы. Один за другим, один за другим. Так и валятся. Да как вы ушли, так и не виделись. Лет восемь, да? Я-то после вас сначала в завлабы, потом через годик вакансия в министерстве открылась.
– Помните, как мы с вами на семинарах, на конференциях сцеплялись?
– Ещё как, – Петраков с ностальгической улыбкой обратился к Флоровскому. – Мы ведь, если припомните, с Алексей Павловичем отчаянными полемистами были. А он к тому же злым. Спуску не давал. И почему-то мои работы особо резал.
– Так подставлялись, Александр Борисович. Уж больно писучим были. Но и у вас на все случаи неотразимый аргумент припасён был. Как это? … Сейчас, сейчас. «Если я что утверждаю, то так оно и есть – за мной семнадцать лет в науке».
– Теперь уж больше, – Петраков зарделся от удовольствия. – Да, какие были годы. Какие люди. А вас за очень перспективного всегда держал. Даже, теперь могу признаться, боялся, что вместо меня завлабом назначат.
– По-прежнему пописываете?
– Какое там? Одна думка – как институт на плаву удержать. Разве что отныне полегче станет. С Максимом-то Юрьевичем. Спина к спине встанем. Хотя очень нам внимания финансистов не хватает.
– Ну, очень, – намекающе встрял Максим. Не мог, зараза, долго молчать.
– Упрёк принят, – Забелин покаянно склонил голову. – Тем паче я к Максиму-то по дороге зашел навестить, а вообще-то к вам шел. Институт на плаву держать дело нелегкое. Нужна вам помощь серьёзного банка?
– Да господи! О чём разговор, – вяловато обрадовался Петраков. – Мы же без комплексов. Ради дела к кому угодно на поклон пойду.
– Тогда предлагаю пройти к вам. Есть предложения. Хотелось бы обсудить. А Максим Юрьевич пусть своими делами занимается. – Вообще-то если всерьез, так подготовиться бы, – засомневался Петраков. – Созвониться в конце недельки… Ну, да раз уж здесь, прошу, конечно. Забелин кивком попрощался с Флоровским, который, скрестив руки, умилённо взирал на смычку науки и финансов.Петраков с показным вниманием слушал Забелина. Уже не в первый раз он пытался дать понять, что совершенно не имеет времени. Но – Забелин намеков не понимал. Увлекшись, он вновь принялся расхваливать преимущества расчетно-кассового обслуживания в «Возрождении» перед любым другим банком. – Да давайте просто грубо подсчитаем экономику! – Забелин схватил со стола чистый листок. – Где сейчас ваши счета и какие ставки? Бьюсь на пари, что мы всё сделаем дешевле. А что касается качества, так это по России просто вне конкуренции! Ну, диктуйте, и через минуту выдам такую цифирь, что ахнете!
«Был ты тупо-упертым. Таким и остался», – страдающе подумал Петраков.
– Алексей Павлович, дорогой мой. Все это чрезвычайно интересно и нужно, и я в ближайшее время сам к вам с этим, но сейчас… – он полоснул себя по горлу и печально улыбнулся, огорченный необходимостью расстаться с заново полюбившимся человеком.
Дверь вздрогнула и под напором входящего Мельгунова распахнулась.
– Это всё переделать, – заключил он предыдущую фразу, возвращая бумаги кому-то позади себя. Остановился на пороге и, игнорируя глубокие кивки Петракова и Забелина, принялся с желчным вниманием переводить взгляд с одного на другого.
– Вот реагирую на вашу критику. Пришёл посмотреть на родные пенаты, – объяснился Забелин. – Заодно и с Александром Борисовичем пообщаться. Под тяжёлым взглядом Мельгунова он умолк. Неловкость утвердилась в кабинете.
– И что изволите обсуждать? – вкрадчиво, обращаясь к Петракову, полюбопытствовал Мельгунов. – Алексей Павлович предлагает сотрудничество с «Возрождением». Очень заманчиво, но у нас есть устойчивые банковские партнеры. Поэтому как раз собирался после доложить вам, – Петраков прищурился, пытаясь угадать причину неприязни академика. – Все-таки менять банки нужно осторожно.
– Вот-вот, – зло обрадовался Мельгунов. – Именно что осторожно. Именно! Посему к вечеру представьте наконец все сведения по этой… аренде. Кому, что, почём. Сколь ещё просить? И чтоб всё, будьте любезны, передать Флоровскому. Вот так-то! А Вас, господин Забелин, убедительно прошу более заботой об институте себя не утруждать. Я, надеюсь, ясно выражаюсь?! Не дожидаясь реакции, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
– Вот и планируй тут. Похоже, не получится наш союз, – Петраков со скрытым облегчением развел руки.По дороге к себе Мельгунов заглянул к Флоровскому.
– Максим, ты знаешь, что в институте Забелин?
– Конечно, я сам провел, – Максим безмятежно поднялся. – Человек хотел с нашими повидаться, институт посмотреть. Я показал. Только он потом к Петракову пошел. Наверное, и до сих пор у него? Найти?
Мельгунов пожевал губами.
– Стало быть, так. Концепцию твою я утверждаю. Не откладывая в долгий ящик, да что там? На завтра же собирай Совет и – вперед! А то, гляжу, больно много прытких развелось. На ходу подметки рвут.
.
Максим вошел в зал Совета с радостным, исполненным уверенности видом.
– Ну что, отцы командиры, будем из дерьма выбираться? – в предвкушении предстоящего выступления, едва войдя, поинтересовался он.
Но услышал его лишь сидевший в одиночестве у входа круглолицый, с тщательно разложенными по лысине волосками мужчина в вытертом вельветовом пиджаке. Мужчина внимательно разглядывал через лупу разложенные ветхие нотные листы – доктор технических наук Федор Олегович Шишаев был широко известен в искусствоведческих кругах: на досуге он писал либретто для старинных итальянских опер. В своем увлечении Шишаев продвинулся так далеко, что по воскресеньям вел специальную передачу на телевизионном канале «Культура».
– Максим Юрьевич! При женщинах-то! – не отрываясь от драгоценных страничек, посетовал он. Не удержавшись, похвастался: – Друзья из Италии прислали. Вещь у нас просто неизвестная. Фантастика!
Что касается оберегаемых им женщин, они вместе с остальными членами ученого совета сгрудились в дальнем углу, где шло какое-то энергичное обсуждение. На сей раз страсти кипели по поводу романа Клинтона и Моники Левински.
– Да что ж он, не мужик? – непривычно возбужденно вопрошал возвышающийся над остальными могучий Григорий Яковлевич Пуринашвили – когда-то знаменитый баскетболист. – Это какое счастье для страны, что у нее президент – прошу прощения у дам – с членом. Наш мормудон и рад бы, – а кроме собственной страны, никого другого э… не в состоянии.
– А я согласна с Григорием Яковлевичем! – стараясь перекрыть другие голоса, выкрикнула завитая в мелкую кудряшку женщина, в фигуре которой угадывалось прежнее изящество, – заслуженный деятель науки Клавдия Васильевна Шергова. – Зажрались они, вот что я скажу. Проблем настоящих не имеют, если всей страной уж с полгода обсуждают, имел он ее или не имел. И это, помянете меня, точка отсчета их конца.
– Нет уж, давайте не передергивать! – потребовала раскрасневшаяся, задыхающаяся Анна Владимировна Галанина. Расползающаяся талия ее была затянута тоненьким игривым пояском, и поэтому говорить она могла только короткими фразами. Судя по азарту, именно ее предыдущая реплика вызвала реакцию и Пуринашвили, и Шерговой. – С кем он там и что, – Анна Владимировна запунцовела с новой силой, будто сказала непристойность, – это не знаю. Но есть ложь под присягой. И тут происходящему иная цена. Нам пока недоступная.
– Что значит – недоступная? Кому? Вы на что намекаете?! – с удивительной остротой отреагировала Шергова.
– Что считала нужным, то и сказала. – В голосе Галаниной моментально пробудилось ответное раздражение.
– А право на частную жизнь уж и в расчет не принимаем? – желчно крикнули от окна. Судя по дребезжащему голосу, спорящие разбудили старейшего члена совета – Николая Павловича Станковича.
– Николай Павлович, господа, только не волнуйтесь, – Наташа Власова из-за голов возбужденных мэтров улыбнулась Максиму.
– А, Максим! – азартно выкрикнул согнувшийся от замучивших колик в почках доцент Рюмин. – Что в Белом доме говорят по этому поводу?
– Как раз только оттуда! Говорят, пора завязывать, а то в России из-за этого все ученые перессорились. – бодро отшутился Максим.
По укоризненному взгляду Наташи, по ставшими отчужденными лицам увидел, что шутка не принята, и оттого обозлился:
– Да что, в самом деле! Других проблем у нас нет? Есть!
– Именно! – поддержал вошедший следом Юрий Игнатьевич Мельгунов. – И не какие-то там заокеанские…Прошу рассаживаться, коллеги!.. А как раз от нас с вами зависящие. Как сделать, чтоб перестать существовать, а начать, будем говорить, жить. Для того и собрал вас. Демонстрируя значимость происходящего, Мельгунов не пошел в президиум, а уселся тут же, среди прочих, за огромным овальным столом, показав Максиму кресло справа от себя.
– Никого лишних на сегодняшнюю повестку дня не пригласил, – разъяснил он, уловив несколько ищущих взглядов, – искали Петракова. – Здесь только те, кого знаю за соратников в прошлом и – как это теперь? Да! – компаньонов в будущем!
Он требовательно оглядел приосанившихся компаньонов.
– Такие вот времена, господа совет! Но, – он поколебался, показал, что колеблется, и с тем большей силой произнес, – как ни ненавистно нам существующее время, мы не можем допустить, чтоб дело всей жизни окончательно разрушили тупые, алчные люди, пришедшие к власти! Не им торговать достоянием России. А накопленные наши наработки – это без преувеличения – великое достояние. Надо развивать, надо поддерживать молодых.