– Погоди-ка. Данусей, да?
– Это в «Крестоносцах» Сенкевича такая была героиня, вся из себя чистая-чистая. Так вот он и теперь на ту Данусю молится. Водрузил меня на какой-то пьедестал, чтоб грязь не коснулась, и всё не надышится. А я-то давно не Дануся. И когда-то да узнает. И что тогда? Вот что страшно – когда в тебе не тебя любят.
– Похоже, и здесь у нас с тобой интересы совпадают. Я ведь тоже заинтересован этого фантазера – как бы это мягче сказать?.. – заземлить.
– Так все-таки он прислал?
– В этот раз нет.
– Нет? – Наталья встревожилась. – Тогда что-то и впрямь важное? То-то гляжу, ты какой-то весь из себя при значении. С чем пришел, Алеша? Не молчи.
– Да не молчу я. Это я так сам себя уговариваю начать. Короче, Ната, есть у меня сведения, что Петраков скупил у сотрудников часть акций. Правда ли это?
Теперь молчала озадаченная Наталья. Забелин заторопился:
– Ты, может, не в курсе, но Макс попросил меня помочь разобраться в ситуации. Вот и… помогаю. Ну, согласись, мы ж должны иметь информацию.
– Не Петраков. Институт скупил, – нехотя подтвердила она.
– То есть? И Мельгунов в курсе?
– Нет. И знаешь, что нет, раз спрашиваешь.
– Предполагаю. Но тогда кто? Почему тайком? Для чего всё?
– Что всё?! Да у Юрия Игнатьевича, как Макс говорит, тараканы в голове. Его от слов «рыночная экономика» трясти начинает. А делать меж тем что-то надо было. Институт просто валился. Нужны деньги – их нет.
– И Петраков в роли спасителя. Самой-то не смешно?
– Какой есть. Вы-то чистенькие да умненькие разлетелись. А он, плохонький да неказистый, уж два года тянет.
– Тянет – это точно. Ладно, общность интересов я еще с грехом пополам могу переварить. Но на кой черт в постель к нему лезть было?! – бухнул Забелин.
Ресницы Наташи вздрогнули, и глаза начали расширяться, будто от атропина.
– Да как ты?.. – Но, приглядевшись к сконфуженному лицу Забелина, сникла. – Ну, вот и все, – пробормотала она. – За что боролись, на то и напоролись. И кто поделился?
– Считай, сам дошел.
Она промолчала, склонившись.
– Максим, он тоже?..
– Нет. Да и не должен. Согласна? Ты уж прости подлеца за бестактность. Но, как узнал, до того обидно стало. Такая гордячка была. А тут – плоскодонке какой-то.
– О! Еще один Флоровский на мою голову. Много времени утекло с тех пор. И не так лет, как событий. Ты ведь уж не застал, как это по три месяца с ребенком без копеечной зарплаты. Поначалу все диковинными ожиданиями жили, что государство встрепенется, поймет, какие мы незаменимые. Юрий Игнатьевич Чапаем по Москве летал: то в министерство, то в Академию наук. Планов-то у него громадье было. И так, видно, всех достал, что решили от нас отвязаться, – объявили об акционировании. Вроде как по просьбам трудящихся. То-то радости, то-то ликования было! Друг другу только что не «сэр». Как же – собственниками стали. Любимые словечки – «приватизация», «компаньоны». А на поверку ни что это, ни что с этим делать, никто не знал. Тут Петраков и появился. Он один что-то делал. Один среди всех! Ему помощь была нужна. Да и мне – так устала – хотелось хоть к какому-то плечу прислониться.
– Прислонилась.
– Не тебе судить! – вспыхнула в ней прежняя Наталья. – Я в отличие от тебя да дружка твоего сладкоречивого никого не сдала. Ни-ко-го! Да что в самом деле? Вы-то вон, выпендрюжники, оба в этих «бабках». Как вы их там заработали – тоже, должно быть, та еще песня. Так какое у вас право брезговать мной за желание хоть какой-то резерв в этой жизни иметь? Ведь до позапрошлого года за границей не была. А тут… Египет, Анталия. Сын хоть от бронхита избавляться начал.
– А институт?! Или не знала, что Петраков твой его задарма слить готовится? Только не говори, что нет.
– Нет! Наоборот, может, потому и… сблизилась, что у него у единственного хоть какая-то идея была – собрать большой пакет акций и продать по большой цене крупной компании. Во-первых, чтобы возобновить финансирование исследований. Заплатить сотрудникам. И потом, он считал, что один крупный владелец, если уж заплатит, так станет наводить порядок. Не мы одни. Вся страна так считала. Вот и расторговались. Конечно, и сама заработать хотела, чего там?
– Ну и как, продали с выгодой?
Наталья поникла:
– Я отказалась регистрировать сделку по продаже акций. Когда увидела смехотворную цену, отказалась.
– Вот как? И что было дальше?
– Да на этом всё, собственно. Саша… Петраков настаивает. Объясняет, что это какая-то схема, минимизация каких-то налогов. Еще что-то такое. А я… не верю уже ничему. Полагаю, поначалу он и впрямь как для всех лучше хотел. А потом то ли не смог, то ли изуверился. Да и деньги шальные закрутились… Чего разглядываешь? И мне перепадало. Такая вот Дануся получилась. Сказать – сколько?
– Скажи лучше, как вы вообще скупку ухитрились организовать в такой тайне? Что никто ничего?
– Не узнали, потому что не хотели. – Наталья отвечала, но все больше погружалась в свои, пугающие ее размышления. – Мельгунову я сказала – есть возможность поощрить увольняющихся через схему залога акций. Ну, Юрий Игнатьевич – он же стратег, в детали не вникает. Считает, да и правильно, что отпущенного ему времени едва хватит на науку. В общем, махнул, как всегда, – «Комсомольцы, вперед!» – и забыл. А скупали у тех, кого сокращали. Для них это было как выходное пособие. Просто люди при увольнении получали деньги и что-то подписывали. Никто и не разбирался. А поскольку сокращали по подразделениям, то и утечки практически не было.
– Кредит под скупку взяли в «Балчуге»?
– Да, – она больше не удивлялась его осведомленности. – Я потому и не регистрирую. Кредит в полмиллиона! И вдруг – эти же акции продаем за семь тысяч. Не укладывается. Вот и требую договор этот переделать, хотя бы чтоб долг «Балчугу» закрыть. Недавно опять поссорились.
– Веселая диспозиция. Ты будешь смеяться, но только и мы с Максом тоже институт скупить хотим и тоже чтоб организовать эффективное управление.
Наталья лишь головой озадаченно мотнула:
– Всё те же слова, слова, слова.
– Непросто тебе, – посочувствовал Забелин. – Но кому-то придется довериться. Полагаю, ты и сама догадалась, что сейчас скажу. Мы, и Максим с нами, хотим скупить контрольный пакет института в интересах банка «Возрождение» и на самом деле – на его деньги. Но здесь мы сами ситуацию контролируем. Я, Макс, ты, если с нами. И акции оформлять будем на компанию, вами же созданную. То есть без вас никто ни одного решения провести не сможет. Как говорят в рекламе, почувствуйте разницу. Можешь, конечно, пока не поздно, доложить Мельгунову. Он это дело живенько пресечет. Только тогда еще через полгодика и пресекать будет нечего. Выбор за тобой.
– Да, собственно, выбор уже сделан. При встрече с Палием. – Палий?
– Это президент банка «Балчуг». Я думала, ты знаешь, – удивилась Наталья. – Такой седой бобер. Александр Борисович нас в ресторане познакомил. Вот он как раз очень настаивал, чтоб я подписала. С угрозами даже. После этого я Петракову сказала, чтоб на меня больше не рассчитывал. И как на любовницу – тоже. Это еще до вашего появления произошло. Так что, считай, – позиции до тебя определились. Словом, я сегодня же потребую от Александра Борисовича…
Забелин, прерывая ее, удрученно вздохнул.
– Что-то еще? – зло догадалась она.
– Понимаешь, Натка, сегодня Петракова отстранят от права подписи. Макс уже поехал к Мельгунову. Ревизию провели. Так вот, наворовал твой Сашок за последний год преизрядно.
Она отвела взгляд, не удивившись. – Но вся загогулина в этом договоре на девять процентов акций. Формально он есть, и Петраков вместе с теми, на кого работает, могут потребовать через суд его зарегистрировать. Можно, конечно, оспаривать, но дело это темное и долгое. Имея эти акции в кармане, «Балчуг», конечно, пойдет на аукцион и любую цену даст, чтобы выиграть. После этого еще чуть взвинтят и недостающие два процента легко доберут. И это будет финиш – институт, считай, в чужом кармане. Такой вот расклад.
– Что ты от меня-то хочешь?
– Надо заставить Петракова отдать договоры.
– Вот пусть и отдаст.
– Конечно. Тебе.
– С чего бы это? Если я сама не раз того же требовала.
– Так и… не требуй больше. – Забелин доверительно принялся поглаживать ее руку. – Скажи, что возмущена отстранением его, поторгуйся и согласись зарегистрировать. А уж когда принесет…
Не помогла рука. Вырвавшись, Наталья вскочила с выражением гадливости.
– Похоже, опять за правду пострадаю, – всплакнул Забелин. Но Наталью этим не остановил.
– Так это все шантаж! Завербовать меня решил. Я, мол, ничего не скажу Максиму, а ты за это будешь доносить. Потом, наверное, и на Макса надо будет стучать. Как это называется? Держать на крючке? Так вот запомни: от Саши, – она теперь с аппетитом, не убавляя голоса, назвала Петракова по имени, – я видела только хорошее. Деликатнейший, в отличие от вас, горлопанов, человек. Голоса ни на кого не повысил. И если даже… не поддержу его, то честно, в глаза! Потому что любит он меня. Ты-то, импотент нравственный, и забыл, что это такое значит. И платить за это дешевкой… Да за кого ты меня принимаешь?
– Сядь, дуреха! – Забелин дернул Наталью так, что она рухнула на скамью.
К их разговору прислушивались на соседней скамейке – две броско одетые девушки в распахнутых кожаных плащах.
– Совсем страну детективами запоганили! Я с ней, как с другом. Мог бы – сам сделал. Сказано же – Петраков твой сливает институт. Всех наших с любовью сли-ва-ет! Между прочим, при твоем содействии. И что на самом деле аморально – остаться чистенькой и дать возможность выкинуть всех на улицу или помочь этому же добытчику не сесть в тюрьму? Потому как если я даже институт и не сумею отбить, но уж на нары – это я ему обеспечу! Прокуратура любит, когда ей доказательства как нарезанные деликатесы преподносят. Посажу! За всех, кого сдаст с твоей помощью!