– Почему на улицу?
– А ты и впрямь решила, будто «Балчуг» за бесценок институт скупает, чтоб науку двигать? Здание ему нужно, на котором заработать можно. А всех остальных живо повыкидывают. И Петраков твой тишайший свой выбор сделал.
– И что ты, наконец, от меня хочешь?
– То единственное, что, кроме тебя, никто не сделает. – Деланное Забелинское безразличие улетучилось. – Петраков должен принести договоры тебе. И он принесет, потому что «Балчугу» тоже позарез нужно их зарегистрировать. Пока не зарегистрируют, не смогут ими голосовать. А в твоем кабинете с ним встретятся мои люди.
– Да ты с ума сбрендил, Забелин!
– Никакого смертоубийства. Самое страшное – отберут и при тебе порвут договоры. А скорее деликатненько предъявят доказательства его хищений и сам все отдаст. Главное, чтобы принес.
– Это всё?
– Почти. Дальше техника. Все эти же договоры перепишем на ваш «Лэнд». Само собой, как ты и хочешь, по цене кредита.
– А если он договоры вернет, то как с тем, что… ну, украл как бы?
– Покрою. Договоры эти – его индульгенция.
Слишком легко и охотно это у него вырвалось. Усмехнувшись, Наталья поднялась, потянулась, демонстрируя все еще изящные очертания.
– Ладно, пойду. Спасибо, Алексей Павлович, за приятную прогулку и за разговор доверительный. А вы, оказывается, гибким стали.
– Это уж как дело потребует. Но запомни: ни об этом, ни о том, что за вами «Возрождение», никто знать не должен, – поспешно, с тревогой удерживая ее, напомнил Забелин.
– А какую мне кличку положим?
– То есть?..
– У агента обязательно должна быть кличка, чтоб его не спалить. Давай так: ты – «бугор», я – «регистр».
– Да полно дурачиться. Постой, куда ты?
– Чао, – Наталья вгляделась в девиц по соседству, что-то в них определила, сделала волнообразное движение сумочкой и, усиленно вращая бедрами, направилась к выходу из сквера.
– Так Макс ничего не знает! – крикнул вслед Забелин. – Договорились?!
Молчание было ему ответом.
«Будем считать, договорились. Тем более ничего другого и не остается».
– Закурить не угостите? – перед Забелиным остановились те самые вслушивавшиеся в их разговор девушки. Они стояли подле него, расставив высокие сапоги, так, что короткие юбки натянулись на бедрах.
– Не заморозите?
– А ты согрей. – Они давно обратили внимание на интересного, в приличном прикиде мужика, и уход его скандальной бабы показался очень кстати.
– Нет, девочки, я сегодня не по этой части, – огорчил их, поднимаясь, Забелин. – Может, как-нибудь в другой раз.
– Будем ждать, – со смехом послышалось из соседней аллеи.
Он присмотрелся: в темнеющем сквере накапливалась жизнь – недавно министр внутренних дел громогласно объявил, что переселит проституток с Тверской на Котельническую набережную. Не дожидаясь официального указания, законопослушные проститутки принялись заблаговременно осваивать новую территорию.Глава 6 Великая сила случайности
Виктор Николаевич Астахов, все еще не решаясь поверить в удачу, в который раз, в силу привычки к тщательности, прошелся по составленной им компьютерной разграфке. Ошибки не было: только что волею случая он обнаружил документы, не уничтоженные, очевидно, по забывчивости их обладателя. А может, и не по забывчивости? За время знакомства с Александром Борисовичем Петраковым – улыбчивым хозяином этого кабинета – у Астахова составился образ бесконечно петляющего зверя. Кажется, что ни одно предложение в разговоре тот не закончил восклицательным знаком. Зато многоточий было в избытке. Такой человек ничего никогда не выбрасывает. В этом он видит свою силу. Но в этом же, – Астахов еще раз огладил найденную в нижнем ящике стола под пустыми картонными папками пачку векселей, – и его слабость. Приятная, что говорить, оказалась слабость. И дорогая! Вот она, великая сила случайности. Полез искать чистые листы бумаги. А окажись они на столе?
Он покачал документы на руке, мысленно оценивая их вес в долларах, удовлетворенно потянулся, еще раз глянул на часы, прикидывая, стоит ли немедленно позвонить Забелину или отложить звонок до утра. Выходило, что до утра. Во-первых, на часах оказалось аж около девяти вечера, а во-вторых, Астахов хорошо запомнил последнее совещание, на котором приготовленный им эффект был так беспардонно скомкан самим Забелиным. Нет, слишком важна сегодняшняя находка, чтобы суетиться. Да и самому не мешает сначала разобраться. Векселя на огромную сумму, выписанные институту, – это ж переворачивает весь баланс. Но незарегистрированные, спрятанные от посторонних глаз. В чем смысл? Надо успокоиться и все проанализировать уже дома.
Он запустил на принтер распечатку одной копии сенсационной выборки и тут же уничтожил файл. Оставалось решить, куда спрятать обнаруженное. Хорошо бы в сейф к Флоровскому. Но тот еще в семь заходил попрощаться. Астахов услышал звук открывающегося на пустом этаже лифта, быстро сунул векселя в запасной карман пиджака, поскольку времени дотянуться до лежащего на углу стола портфеля не было.
– Ба! Фининспектор! Все бдите? – В кабинет вошел Александр Борисович Петраков. Его радушная улыбочка, как и всегда, производила впечатление несколько тягостное, глаза за толстыми линзами очков едва угадывались.
– Извините! Меня тут на сегодня в ваш кабинет определили. – Астахов сделал движение подняться.
– Да какие меж нами счеты. Пользуйтесь. – Петраков удержал Астахова в кресле. – Тем паче теперь это и не очень мой кабинет. На днях освобожу. Снимают меня, если слышали.
– Слышал, – поколебавшись, признался Астахов.
– Вот такие дела. Работаешь, знаете, работаешь. Не жалеешь себя. За идею.
Петраков прервался, сообразив, что «за идею» перед налоговиком, который перед этим выпотрошил твое исподнее, – это перебор. Конечно, не совсем все выпотрошил – о списке запрашиваемых документов ему ежедневно докладывала главбух. Но и упирать на собственное бескорыстие не приходится. И хоть не рассчитывал застать въедливого налоговика в своем кабинете, да еще так поздно, момент договориться выглядел подходящим.
– А вы, слышал, вроде тоже закончили? Актиком, должно быть, скоро удивите?
– Акт еще составить надо.
– Понимаю, понимаю. Все свести, обсчитать. Определить, что на кого подвесить. – заметив некоторое смущение налоговика, Петраков радостно потер ладоши. – На меня-то много, поди, накопали?
Неудовлетворенный квёлым движением плеча, расстроился:
– Потому что работал много. Кто работает, тот всегда рискует. Согласны?.. Согласны. По глазам вижу. Да и как может быть иное? Другое дело – за риск и плата должна быть рисковая. Вот взять вашу, будем говорить, профессию… Вы позволите?
Астахов наконец поднялся и, воспользовавшись этим, Петраков незаметно перебрался в освободившееся кресло у стола.
– Профессия-то у вас непростая. Тут и знания нужны, и сила воли. Я про соблазны всякие. Есть ведь?
– Есть. – Астахов сконфуженно огладил несуществующий животик. – Я вот сладкое люблю.
– Сладкое. – Петраков хохотнул. – Ну, скажете. Хотя по большому счету все мы, мужики, сластены. И ничего в этом, к слову, зазорного. Жизнь! Было бы здоровье да мани на сладости. Вам, простите, сколько платят?
– Немного.
– То-то что. А ведь задумывались – соответственно ли психоневрологическим, так сказать, затратам? Будем говорить прямо.
– А будем? – При последнем слове Астахов несколько оживился. Но ненадолго.
Петраков вновь хохотнул:
– И так знаю: не по уму платят. Ведь какое усердие вы незаурядное выказали, чтобы всю нашу хозяйственную деятельность, так сказать, поднять. То вскрыли, о чем и сам подзабыл… А что думаете? Слежу. И с уважением. И ведь понимаю дальнейшее. Я о выводах.
– А что с выводами? Обсчитаю. Да и заключу.
– О! Хитрите. – Александр Борисович аж пальчиком потряс. – Тут ведь главное – угол зрения. Есть операция. Есть результат. А есть оценка результата.
– Ну. Это уже не к ревизору.
– Ой, и лукавый! Как раз к вам. Ведь тут как подать. Как подадите, так и сжуют. Улавливаете?
– Тонкий вы человек, Александр Борисович. Слушаю, слушаю, каждое слово вроде понятно, а вот общий смысл не могу уловить. Вы со мной как-нибудь попроще. Сделайте скидку на возраст.
– Работа моя тонкая… была. По краю ходил, чтобы институт тащить. Операции финансовые неоднозначно расценены могут быть… Понимаете? Да понимаете. Иначе б не работали. Потому и важно, как результат подать. А чтобы правильно подать, необходимо мои разъяснения получить.
– Да, конечно. Как только акт будет готов, я попрошу вас, как и других, дать необходимые письменные…
– Нет, нет, нет! Именно что не после и именно что не письменные. Ведь согласитесь, я ту подоплеку знаю, что, может, и ваш взгляд на предмет, так сказать, описания переменит. Вот в чем штука! А тогда и описание само несколько иначе может повернуться… То есть фактец, он есть. А вот с чем его, простите за каламбурец, съесть, это-то и требует объяснений. А уж последующие, будем говорить, читатели, да мы ли с вами не знаем? Вашу трактовку тиражировать дальше и будут. Как некую, знаете, заданность.
– Вы, Александр Борисович, что-то мне предложить хотите?
– Уж сразу и предложить. – Петраков засмущался. – Просто разговор у нас такой добрый вышел. О мотивации.
– О мотивации?
– Хочется, знаете, чтобы люди друг друга понимали. А того паче – себя. Предположим, нашли вы в моих действиях нарушения.
– Если совсем начистоту, нарушения – это мягко сказано. – Разговор продолжался с полчаса и за это время не продвинулся, так что Астахов начал испытывать раздражение. К тому же, разговаривая, Петраков периодически приоткрывал ящик стола, и Астахов уже почти не сомневался, что в кабинет поздно вечером он вернулся именно за теми самыми бумагами, что жгли внутренний карман астаховского пиджака.
– Да, правы! Был поверхностен. Налоговый кодекс так и не удосужился в текучке беспрерывной почитать, – повинился Петраков.