Зажатый меж оживленными любовниками Забелин скучал, тоскливо наблюдая, как рассаживаются на сцене музыканты. Это ж три часа муки, – безысходно подумал он. Но вскоре уже с нетерпением ждал начала. Потому что, чем дальше, тем больше ему досаждал Максим. Чувства мужчины к женщине имеют несколько степеней глубины. Человек, кем-то увлекшийся, не забывает на улицах с удовольствием таращиться на хорошеньких девушек. Влюбившийся, глядя на них, с радостью отмечает, что его возлюбленная краше всех остальных. Любящий – попросту перестает замечать других женщин. Максим пошел дальше – он вовсе не замечал никого вокруг, кроме Натальи. Каждую секунду ему требовалось что-то сказать ей, услышать ответ, да просто прикоснуться. А поскольку по инициативе Натальи они посадили Забелина меж собой, дабы вовлекать в общий разговор, то ему же теперь и доставалось. Макс попросту оттеснил его от спинки кресла и, навалившись сверху, щебетал что-то Наталье. Та изредка подталкивала его локтем, напоминая, для чего они пригласили Забелина. Максим спохватывался, делал участливое лицо, собираясь сказать что-то бодро – обнадеживающее. Но неизменно сбивался на разговор о Наталье. Причем требовательно ждал от приятеля комплиментов в ее адрес. Забелин, естественно, что-то буркал. И Максим на время отставал. Пока его вновь не подталкивала Наталья. Впрочем все влюбленые заражены общей инфекционной болезнью – эгоизмом. Любопытная болезнь – заражены влюбленные, но страдают от нее окружающие. Как ни старалась Наталья сделать разговор общим, но проходила минута-другая, и она сама помимо воли возвращалась к единственному, что ее волновало, – к ненаглядному Максику. Она вдруг ухватила Алексея за рукав, будто вспомнила что-то, что приведет его в чудесное расположение духа: – А ты знаешь, что этот дурашка додумался мне подарить? Шубу за десять тысяч долларов. Каково? Я понимаю, что у вас, у богатых, свои причуды и что на этом он не разорится, но – к чему этот шик? И, главное, куда мне в ней выйти?
Она нежно погладила приосанившегося Максима.
Забелин оценил широкий жест. На все про все у крутого богатея осталось не больше двух тысяч долларов.
Максим в свою очередь собрался поделиться какими-то новыми откровениями. Но по счастью оркестр начал.
Забелин взял программку и принялся развлекаться, пытаясь разобраться, чем отличаются друг от друга бесчисленные тромбоны, валторны, габои.
Из состояния задумчивости его вывел Флоровский, энергично ткнувший приятеля локтем.
Проследив за направлением пальца Максима, Забелин замер в изумлении.
Двумя рядами ниже, чуть в стороне, рядом с полной женщиной располагался – ошибки быть не могло – Жукович. Именно располагался. Нельзя было сказать, что он сидел. С отсутствующим, благостным лицом он подался вперед, привстав над сиденьем. Губы его были в движении. Исполнялся «Полет шмеля», и Жукович летал вместе со шмелем, двигая вслед ему головой и руками, губами воспроизводя звуки музыки. Соседка, очевидно, жена, с трудом удерживала его руку в своей ладони, привычно успокоительно поглаживая. Когда оркестр умолк, Жукович с утомленным видом откинулся в кресле.
– Никогда бы не подумал, – признался Забелин. Развязный, хамоватый Жукович и – восторженный меломан, которого он увидел. Это не мог быть один человек. Но это был он.
– Как говорится, на ловца и зверь… – Едва дождавшись перерыва, Забелин стремительно поднялся, боясь упустить Жуковича из виду. Но в сутолоке упустил-таки и долго без успеха бегал меж этажами. Максим и Наталья, расстроенные бездарно проведенным антрактом, волоклись следом. Нашелся Жукович после второго звонка в самом уголке, среди группки людей, столпившихся подле служительницы зала, которая, прохаживаясь вдоль старых фотографий, рассказывала что-то о Чайковском. Жукович навис рядом, благоговейно внимая.
– Олег! – позвал Забелин.
Тот оглянулся удивленно. Благостность смылась. Лицо стало колючим.
– Здравствуй, Олег. – Забелин проигнорировал негодующие взгляды. – Может, отойдем?
– А мне и здесь хорошо, – громко, изготовившись к скандалу, отреагировал Жукович.
– Да. Мир и впрямь тесен. Не ждал.
– Да уж понятно. Это вы – аристократы духа. А те, что ниже по должностенке, те выше цирка прыгать не моги. Мешаешь, между прочим, людям. Так что выкладывай, чего нужно, и проваливай.
– Я хотел повиниться, Олег. Тут такое дело вскрылось. В общем, виноват я, что на тебя подумал. Нашли мы виновных. Оказалось, подставили тебя тогда. Но и ты хорош – тоже толстовец нашелся. Не погнушался бы объясниться, давно бы разобрались.
Собравшиеся, перед тем проявлявшие недовольство, заинтересованно ждали продолжения.
– Вот видишь, видишь, – обрадованно затеребила Жуковича жена. – Я же говорила – всё разъяснится. Не может не раскрыться. Просто ошиблись люди.
– Ошибочка вышла, – прошипел Жукович. – По суставам по моим. По нерву! Как тогда, в восьмидесятых.
– Только не нервничай! – вскрикнула жена.
– Подлесного выпер?
– Нет. Нужен он. Дело – оно наших с тобой амбиций важней.
– Вот как?! Так, стало быть, вновь ошибочка?! – Жукович вырвался из слабых женских рук. – Твари! Твари вы все! Поглотители хреновы! – не модулируя больше голос, закричал он. Заинтригованная толпа меломанов при первых признаках бузы брызнула врассыпную.
Лишь утонченный экскурсовод оставалась на месте, восторженно впитывая в себя редкий в ее жизни скандал.
Наталья выступила вперед:
– Будет же вам, Олег. С вами поступили жестоко. Если хотите, могу сама за всех публично извиниться. Но – истерика в общественном месте. Вы все-таки мужчина.
– А ты кто такая, чтоб меня хорошим манерам учить? – скривился Жукович. – Мужик, остынь, – Максим предостерегающе нахмурился. Но вогнавшего себя в раж Жуковича остановить было уже нельзя.
– Сами твари продажные и в других то же выискиваете. Небось, когда Петраков был наверху, так не брезговала. А теперь власть поменялась, пожалте – под другого легла. И опять вся из себя образцово-показательная. А почему и нет? Все вы шлюхи, что мужики, что бабы: от кого сосете, у того и сосете. Кулак Флоровского с разворота угодил ему в челюсть, и Жукович, попятившись, сел задом на кафельный пол. – Опять?! Опять бьют! – с каким-то мазохистским торжеством закричал он. Жена бросилась на колени, обхватила его голову руками. – Не смейте. Его нельзя бить, – с ненавистью глядя на Забелина, произнесла она. – Он же – хрупкий. – Вижу, – подтвердил пасмурный Забелин. – Успокойтесь, никто его больше не тронет. Олег, я все-таки предлагаю встретиться и поговорить.
– Встретиться? Это теперь так называется, – поднимаясь, прохрипел Жукович. – Понравилось встречаться. Мало двух, так еще разок захотелось. Это уж, наверное, чтоб наверняка добить. Валяй тогда уж сразу с колом, – увлекаемый в сторону женой, не унимался Жукович. – Я встречусь. Я с вами в другом месте встречусь. В суде! И денежки, что мне причитаются, до копеечки выплатите. До центика!
– Заплачу, – тихо подтвердил обескураженный Забелин.
Он встретился с требовательными глазами экскурсовода и почему-то ей пообещал:
– За все заплачу!
И женщина сурово кивнула.
Максима и Натальи рядом не было.
Он нашел их у гардероба. Максим стоял отрешенный. Наталья, оглаживая его руками, несвязно бормотала:
– Максим, я сама хотела сказать. Все собиралась, собиралась. И – мучилась. Ты должен понять. Ведь по-настоящему всегда был только ты.
Она еще раз заглянула в его опустошенное, неприступное лицо:
– Господи! Кто ты вообще такой, чтоб я перед тобой еще и оправдывалась. Ишь, утонченность ему, гурману, подавай. А Наташенька и рада подыгрывать, воздушность неземную изображать. Так получи!..
Не сбавляя тона, на все фойе, она матернулась и устремилась к выходу. – Догони! – Забелин дернул Флоровского за рукав. – Ты знал?
– Догони, говорю, пока не поздно! – Забелин тряхнул его за плечи. Голова Флоровского безвольно дернулась. – Значит, знал, – без выражения определил он.
– Что ж ты делаешь-то? – Забелин метнулся за выходящей Натальей, догнал на улице, обхватил за плечи:
– Наточка!
– Доигрались! Так и знала, что доиграюсь.
– Правильно ты ему влепила.
– И что с того? – Наталья зло освободилась. – Ведь я-то опять приросла. И не знаю, как теперь без него.
– Да все так же. Как послала сейчас, так и посылай. Гноби гада презрением! Он же идиот. Перемучается и – сам приползет. Только не уступай. Дай время, чтоб сам. И тогда он твой. Поверь мне. Только перетерпи.
– И как долго?
– Да пока туфли лизать не начнет.
– С вашей-то бешеной гордостью?
– Что гордость? Найди мне кто сейчас Юльку, я б себе коврик у ее ног расстелил.На следующий день Максим съехал от Натальи. Теперь он либо ездил на ночь в Перово, где снял двухкомнатную квартирку, либо ночевал у Забелина. Причем поначалу уговоры помириться с Натальей пресек решительно. – Только не надо впустую тереть слова, – устало попросил он. – Я что, хуже тебя все понимаю? И что козел последний – тоже. Но – сидит вот тут и…как подумаю, так бурлит прямо. Кому оно надо?
Но чем дальше, тем чаще он поворачивал разговор таким образом, чтобы Забелин упомянул Наталью. В нем нарастала потребность высказаться и выплакаться. Поделиться накопившейся болью, услышать участливое слово. А главное – говорить и говорить о ней.
Забелин непонимающе отмалчивался. И раздраженный его тупостью Максим замыкался в себе.
Наталья в свою очередь на работе общалась с бывшим любовником сухо-нейтрально.
Но в чем они оставались едины, – время шло, но никто не решался открыть правду Мельгунову. Так что Забелин подумывал уже сделать это сам.Глава 10 Дефолт
И тут грянул дефолт. Что-то давно носилось в вялом от жары воздухе. Кем-то предугадывалось, другими предчувствовалось, большинством – ощущалось как неизбежность прихода грозы в парящее небо. Но жара стояла столь давно и с ней так свыклись, что надеялись, может, само рассосется. Не должно бы, конечно. Однако вдруг. Но не рассосалось. Грянуло разом. Без всяких загульных, намекающих кучевок.