Ну, вот, например: зачем раз в неделю Крузенштерн собирал всех офицеров команды, они все одевались в парадно-выходные мундиры и потом музицировали в кают-компании? Да, понятно, они все были воспитаны в интеллигентных семьях, восприняли традиции флотского офицерства. Но все же: в чем был смысл этих собраний? Прошла неделя моего плавания, но пока я далек от понимания.
Понедельник, 26 августа
Мы уже второй день стоим в Бресте. «Мира» нет. В смысле – он есть, но его нет в порту. Он как-то неожиданно быстро «отвалился» от нас, буквально через полчаса после выхода из Бремерхафена, и больше мы его не видели. У них все нормально, связь есть, но в Бресте «Мир» будет дай Бог если сегодня вечером. Вот, пожалуйста: парусник, пусть и суперсовременный – против моря и ветра. Чуть не так заложишь паруса – и привет, будь любезен скорректировать расстояния и сроки. Море – это серьезно. Даже если нет шторма.
…Продолжаю вечером. «Мир» пришел.
Вокруг нас – фантастическое зрелище: лес из парусов. В Бресте раз в четыре года проводится «Парад парусов» – грандиозный международный фестиваль парусных судов. Ничего подобного я не видел.
Четверг, 30 августа
Мы снова в море. Качает. Морской болезни у меня вроде бы нет, но таблетки пью.
…Продолжаю вечером. Еще одна зарисовка. Сижу я сегодня днем в каюте, открыв все три окна. Дышу морским ветром. Ко мне заходит капитан Новиков и говорит:
– Юрий, вы бы закрыли окошки.
– Зачем, если я так долго и непросто шел к этому – возможности вдохнуть воздуха дальних странствий?
– Ну да, ну да. А на ночь вы собираетесь их закрывать?
– Ой, вряд ли: ветерок, хорошо так, свежо – люблю свежий воздух.
Он говорит:
– Я бы на вашем месте прикрыл.
При этом он закрывает иллюминатор, завинчивает такие специальные вентили.
– Лучше бы еще и это прикрыть. – И задраивает вдобавок стальную «ставенку» в палец толщиной.
Сижу, недоумеваю: зачем?!
– Понимаете, – спокойно объясняет мне капитан, – на море всякое бывает. Может просто прийти одна волна – безо всякого серьезного шторма, и у вас будет в каюте по колено воды.
– А можно хотя бы вот этими стальными шторками окошко не закрывать? – я еще надеялся, что мне удастся воспользоваться всеми преимуществами каюты командующего.
– Выбьет окошко-то, – отвечает мне капитан Новиков.
Прекрасный человек, мы до сих пор поддерживаем отношения.
Пятница, 1 сентября
Сегодня я наконец разрешил серьезную загадку, которая мучила меня все это время. В моей каюте стоит стул – обыкновенный, ничего необычного, к полу не привинчен. Все время, что мы были в море, он никогда не стоял на четырех ножках – только на двух. Понятно: крен, качка. Но я заметил одну таинственную закономерность: когда стул откидывается назад и стоит на задних ножках, упираясь в стенку, в каюте начинает пахнуть какашками. Когда же он становится на передние ножки и упирается в стол – запаха нет.
Сегодня я понял, в чем дело. Канализация на корабле подчиняется закону сообщающихся сосудов. И когда барк накреняется на один борт, для неинтеллигентных запахов открываются все пути; крен на другой борт прекращает эту «вентиляцию». Не могу сказать, чтобы я гордился этим своим открытием, но стало как-то полегче.
Суббота, 2 сентября
Качка усиливается. Глотаю таблетки.
Воскресенье, 3 сентября
Здравствуй, морская болезнь. Из позитивного: я понял, почему Крузенштерн собирал людей в кают-компании. Чтобы люди разговаривали друг с другом. Думаю про ребят, которые сейчас на барке. Четырнадцать месяцев в открытом море. Ты живешь на корабле, который только с берега кажется большим, а «изнутри» – полное ощущение, что ты заперт в каком-то маленьком отеле, изолированном от всего мира пансионате – как у Агаты Кристи, только участников сюжета побольше. В таких условиях у людей должно быть, во-первых, дело, во-вторых – общение. Иначе можно свихнуться. В кругосветках такое происходит регулярно, мне уже рассказали пару случаев.
У бездельника на таком корабле шансов нет: точно тронешься умом. Я придумал для себя занятие: собираю курсантов, офицеров и рассказываю им о театре, о кино, травлю анекдоты в курилках – развлекаю и себя и их. Кто-то смеется, кто-то нет, все люди – разные. Опять же: вспоминаю записки Крузенштерна. У него тоже компания подобралась непростая. Граф Резанов, например. Тот самый, который «Ты меня на рассвете разбудишь…» – «Юнона и Авось», «Ленком», Марк Захаров, прекрасный Караченцов… В жизни, выясняется, был тот еще персонаж. Матросы даже просили его: если уж не можете без походов по портовым борделям, то хоть крест предварительно снимите – стыдно.
Потом Крузенштерн и Резанов рассорились настолько, что граф жаловался властям, мол, Крузенштерн взбунтовал против него экипаж, и требовал для адмирала смертной казни. Как-то обошлось.
Понедельник, 4 сентября
Надо быть честным: я на грани. Накопилась тяжелейшая усталость, постоянно тошнит. Кухня ни при чем – корабельная кухня прекрасная! Жалею, что не могу теперь оценить.
Заставляю себя выползать на палубу и снимать.
Вторник, 5 сентября
Шторм, восемь баллов.
Что такое оказаться на палубе корабля в шторм? Это – как в кино: в какой-то момент корабль начинает заползать по огромной волне вверх. Он ползет, ползет, и, если ты стоишь ближе к носовой части – ты просто не видишь воды. Нос корабля торчит прямо в небо. Еще мгновение, похожее на невесомость, какой-то тонкий баланс нарушается – и бушприт протыкает темную водяную стену. На палубу летят тонны воды: только держись. В какой-то момент начинается жуткий гул – ощущение, как будто над тобой взлетает сверхзвуковой самолет.
Ко мне подходит боцман. Тоже Юра. Милейший, интереснейший человек, с серьгой и переломанным носом, без одного зуба во рту – настоящий такой боцман, морской бродяга.
– Юрия Вячеславович, прошли бы вы в каюту.
– Ага. Юр, а что такое гудит сейчас?
– Понимаете, какая штука: когда скорость ветра превышает двадцать метров в секунду, начинает звучать вся снасть. Все тросы, в том числе металлические, начинают вибрировать, как струны. Дует здесь, в общем.
Я, конечно, как дебил (теперь я понимаю, что другого цензурного слова не подобрать) еще побегал по палубе с фотоаппаратом. Куда деваться – заранее договорился с ребятами из ProLab, будем делать альбом и выставку. Не представляю пока, как разобраться со всем тем, что я привезу, но тут я спокоен: пролабовские меня еще ни разу не подводили – помогут. Лишь бы камеру не утопить.
Четверг, 7 сентября
Шторм начинает стихать. Два дня в восьмибалльном шторме – для меня это перебор.
Спасение пришло откуда не ждали: из туалета. В моей каюте есть туалет. Это не обычный корабельный гальюн. Это именно туалет – начисто лишенный каких бы то ни было морских атрибутов. Тут нет иллюминатора, в потолок вмонтированы галогеновые светильники, стоит обычная «сухопутная» раковина, ванна, унитаз и биде.
Мой способ борьбы с морем оказался прост и гениален. Когда вчера мне стало совсем невмоготу, я закрылся в туалете, опустил крышку на унитазе, сел на него, заткнул уши, чтобы не слышать гула снастей, и уставился на биде. Я всеми силами пытался представить себе, что я дома. Помогло! Теперь вся надежда на мои «антикорабельные» медитации.
Воскресенье, 10 сентября
Я на суше! Сегодня я попрощался с «Крузенштерном» и его командой и сошел на берег. Пообещал, что провожу их сегодня вечером, когда они отправятся дальше по маршруту.
Понедельник, 11 сентября
Вчера я проводил «Крузенштерн». Вечером приехал в порт и вместе с толпой зевак смотрел, как эта белая махина отходит от причала. Самое грандиозное, что я видел в своей жизни, – это как ставят паруса на «Крузенштерне». К концу плавания у меня уже болел затылок оттого, что я постоянно ходил по палубе, задрав голову, – смотрел вверх. Странно, но я до сих пор не встретил ни одного фильма, где показали бы эйфорию этого момента – когда в небе, как облака, оживают огромные паруса.
Это совершенно фантастическая форма существования материи и пространства. Люди, карабкающиеся по вантам в небо. Орущие боцманы. Ругань, крики. Потом только я сообразил, что все их крики снизу, с палубы – они же не слышны там, наверху. Их иногда даже в трех метрах не слышно – когда ревет океан за бортом. Но эти крики, ругань, эти разинутые рты боцманов – все это совершенно необходимые вещи для управления кораблем. Эти команды не слышат, но их ощущают. Даже я их ощущал, стоя далеко внизу, на причале.
После этой картины осталось полное впечатление, будто я побывал в опере или послушал симфонию.
Оперное либретто мне, пожалуй, не по зубам, а вот сценарий свой я доделаю. Потому что теперь я навсегда запомнил, как воет снасть огромного парусника под напором тугого морского ветра.
P.S. Этим заметкам уже несколько лет. До сих пор не оставляю надежду на то, что удастся поставить фильм. Надежды на российский кинематограф нет, есть надежда на неравнодушных людей.
Кино. Затерянный мир
«Матильда». «…И сердце биться перестало»
Когда я посмотрел этот фильм, у меня возникло одно желание: срочно пересмотреть «Летят журавли», «Апокалипсис сегодня», снова увидеть те ленты, благодаря которым я заболел кино, из-за которых я в него влюбился по уши. Потому что то, что я увидел, показало мне голую и горькую правду: российское кино сегодня балансирует на грани катастрофы. Оно подошло к самому краю, за которым – адовы глубины пошлости, бескультурья и профанации.
Я посмотрел «Матильду».
Любому режиссеру, в том числе и мне, стоит помнить, что случаи, когда звезды на небе сходятся – встречаются творческие личности, талантливые люди, идеи которых понятны и созвучны, они работают вместе, и происходит чудо нового творения, – такие случаи происходят нечасто. Бывают неудачи. Они случаются у всякого. По моему мнению, так произошло с «Матильдой».