Поэтому я убежден, что в наше кино должен вернуться Плохой Человек. Действительно, по-настоящему плохой, не персонаж комикса или компьютерный злодей. В конце концов, «Хороший, плохой, злой» – это не просто название классической картины. Это формула, описывающая действительность: на одного хорошего человека приходится минимум пара плохих и злых. Даже в сказках это правило действует. Так что пусть на экране остаются негодяи и подлецы, так мы лучше научимся управляться с ними в реальной жизни.
Порвали Парвуса – и никто не кается
После того как я высказался по поводу «Матильды», меня записали чуть ли не в эксперты по историческому кино. Это не так. Я смотрю фильмы отчасти как обычный зритель, отчасти – как человек, кое-что знающий о кино. Так или иначе, когда меня попросили поделиться мнением по поводу двух «революционных» проектов – фильма «Троцкий», снятого Первым каналом, и «Демона революции», которого показала «Россия», – я согласился. Не берусь разбирать историческую достоверность изложенных в фильме фактов – это удел историков. Хочу вернуться к разговору о кинопроизводстве как ремесле, в хорошем смысле этого слова.
Мне было трудно смотреть эти фильмы. Потому что приходилось постоянно заставлять себя не обращать внимания на нестыковки и откровенные ляпы. Вот Сталин заявляет Троцкому: ты, мол, не можешь быть иконой революции, потому что ты еврей. Граждане, вы задумайтесь для начала: почти все руководство ВКП (б) принадлежало одной национальности; это были евреи. «Икон» другого извода там просто не могло быть. Но дело даже не в этом. Большевики со своей идеей Интернационала – они ведь сознательно не придавали большого значения вопросу национальности. Ну не было этого параметра в их системе координат! Об этом тогда никто не говорил – и тем более Сталин, будучи грузином.
Или вот: стоит на улице полицейский и среди бела дня читает подпольную большевистскую газету «Искра»! Да еще и с фотографией Троцкого. Друзья, это, конечно, хорошо, что мы далеки от знания тонкостей подпольной работы, но, если вы рассказываете о революции, поинтересуйтесь для начала, какие отношения связывали царскую полицию и газету «Искра»: полицейские и жандармы изымали ее всеми доступными способами и уничтожали, а не читали на досуге во время дежурства на улицах Санкт-Петербурга. Заодно узнайте, как ее печатали, – и тогда, возможно, вы поймете, что примитивные условия печати не позволяли помещать на страницах большевистской газеты иллюстрации и портреты.
Взять того же Парвуса: уже давно ясно, что та роль, которую ему приписывали раньше, – едва ли не главного финансиста Октябрьской революции и партии большевиков, – это миф, ничем не доказанный. Когда я работал в архивах, собирая материал для сценария своего нереализованного фильма «Великая фальшивка Октября», я увидел, что, по приблизительным оценкам, через него большевики получили примерно 100 тысяч евро – если пересчитать на сегодняшние деньги. Может быть, это не закрывает вопрос о финансировании революции в России странами Запада, но зачем телевидению поддерживать исторический миф?
О хорошем: в плане кастинга «Демон революции», конечно, сильнее – уже просто потому, что там Ленина играет Евгений Миронов – большой, настоящий актер. Разумеется, если подходить к выбору актеров с точки зрения соответствия их антропометрических данных их прототипам – тогда да, тогда первым кандидатом оказывается Евгений Стычкин: он такой же невысокий, как Ильич. А Михаил Пореченков похож на Парвуса овалом лица – и что? Разве этого достаточно? В советское время сняли десятки фильмов о Ленине; уж насколько был похож на вождя загримированный Юрий Каюров – а где теперь все эти картины? Кто их помнит?
Я застал период идеологии, которую я исповедую до сих пор: производство фильма – это большой и серьезный подготовительный период, и лишь затем – собственно съемки. Не может быть исторического фильма без упоминания в титрах серьезных консультантов, без обсуждения деталей сюжета с экспертами и т. д. Без этого исчезает бытовая правда – та тонкая материя, которая сплетается из вроде бы малозначащих, второстепенных деталей, но без которой любой, даже самый потрясающий сюжет, любая захватывающая история развалится. Я сейчас говорю не об исторической правде; это предмет исследования специалистов. Бытовая правда – это правила существования персонажа в кадре, особенности его поведения. На эти особенности могут оказывать влияние десятки факторов – пол, возраст, профессия, происхождение, воспитание, религия, национальность, привычки, окружение и тому подобное. И, что очень важно – само время.
Когда я начинал работать над «Казусом Кукоцкого», я понимал, зачем я иду слушать курс акушерства и гинекологии – притом, что на фильме работали консультанты-врачи. Я как режиссер считал необходимым сформулировать свое собственное отношение к среде, которую я собирался показать. Мне надо было понять, как живут студенты-гинекологи, о чем они говорят друг с другом, какие у них отношения с профессурой, вообще, как они овладевают своим ремеслом. И главное, как эти люди смотрят на женщин – своих пациенток. Конечно, для любого режиссера это мегазадача, потому что таких мелочей – миллион. С этим может справиться только очень профессиональная команда. Такая, какая была, к примеру, у Тарковского или у Алексея Германа – старшего. Смею надеяться, что те люди, с которыми мы сегодня вместе работаем в кино и театре, – это такая же команда. Каждый из ее членов, делая на своем месте свое дело, работает на один, главный результат: когда зритель потом приходит в зал и смотрит фильм или спектакль, он не отвлекается на нестыковки и шероховатости, он смотрит и видит – главное. И беда, если эта задача не решена.
Сейчас создатели фильмов на исторические темы почему-то перестали уделять этим мелочам должное внимание. Нынешние российские фильмы на историческую тему – странное явление: это костюмированные шоу с элементами фэнтези. При этом ни хорошие актеры, ни большие бюджеты не спасают их от всепоглощающего «Матильда-style» – какого-то поверхностного, невнимательного, легкомысленного отношения к предмету рассказа.
Но – вот фокус: маленькие, незаметные на первый взгляд детали способны сыграть с вами злую шутку – если вы не обращаете на них внимания. И если в фильме нет бытовой правды, про историческую можно тем более забыть. Вот про нее и забыли.
«Матильда. Продолжение», или «Довлатов. Спасибо, что живой»?
Первая ассоциация, которая возникла у меня после просмотра: еще одна «Матильда». На сей раз – уже про 1960-е. Создан еще один фильм-реконструкция, в котором присутствуют имена, важные для истории страны. Но если «Матильда» – это неудачная попытка воссоздания реальности, о которой мы знаем только по историческим документам, то «Довлатов» – это наша недавняя история, это события, которые для меня лично происходили будто вчера. Хотя, конечно, в довлатовских книгах описано не мое время, но отголоски его до меня долетали, и я слышал их вполне отчетливо.
Что главное в фильме, который назван по фамилии человека? Наверное, сам человек, сам главный герой, Сергей Довлатов – сложная личность, талантливый писатель, мятущийся человек, видный мужчина. В фильме об этом нет ни-че-го. Есть человек в пальто с похожим овалом лица и бородой. Но любой, кто знаком с Довлатовым по его книгам, сразу понимает: не то. Как в «Высоцком»: вроде портретное сходство – те же морщины, та же шея; но кому нужна эта похожесть, если внутренне это совсем другая личность?
В фильме есть и Бродский. Я ненавижу слово «персонаж», но здесь употребляю его специально. Потому что и Бродский, и Довлатов, и остальные – они не герои фильма, они персонажи, максимум. Это не живые люди, не настоящие герои. Что же эти персонажи, как можно их охарактеризовать? Как они живут? Они не пьют, не обращают внимания на женщин; в их жизни нет никаких творческих споров, никаких стремлений, никакой дружбы «против кого-то» – ничего. Чем они живут, откуда они берут впечатления, какими эмоциями они подпитываются, чтобы создавать свои произведения, – непонятно. Хочется увидеть, как рождался и чем питался знаменитый довлатовский юмор, его ироничный взгляд на жизнь, но как-то неясно, откуда вообще эта ирония и этот юмор взялись. По пространству экрана, которое в большинстве случаев состоит из комнат и коридоров, блуждают фигуры. Это Очень Серьезные Писатели, все мысли которых как будто заранее отлиты из бронзы, – настолько они серьезны. И получается, что перед нами разворачивается почти мультипликационная картина – на экране действуют люди-памятники. Про них даже нельзя сказать, что они ожили, – нет, их анимировали, заставили двигаться и произносить глубокомысленные фразы.
А где настоящий, живой Довлатов? Где наблюдательный автор и талантливый рассказчик, человек тонкой душевной организации и большой чуткости? Где человек, который видел зону, который был знаком с «кухней» советских редакций? Где красивый мужчина, который нравился женщинам? Где, в конце концов, «тема алкоголя», игравшая, к сожалению, в жизни писателя свою особую роль? Где то «темное русское пьянство», которое, по словам Эрнста Неизвестного, было в случае Довлатова «формой самоубийства»? Нет его. Довлатов-памятник трезв как стеклышко. О чем же тогда он писал?! Где та жизнь, о которой он писал? Где та полнота существования, которую ощущаешь даже сегодня, читая его книги, – то комическая, то трагическая, то переходящая границы всех жанров, определений и эпитетов?
Все кинематографисты знают: если ты берешь на роль человека из массовки, он не сыграет. И никакое внешнее сходство не поможет, ведь кино – это не ожившая фотография. Для того, чтобы сыграть героя (тем более такого сложного, как Довлатов), нужен темперамент, нужна энергия, нужен сопоставимый талант. Я уже не говорю о сопоставимом масштабе личности. Конечно, в истории кино были Феллини и Герман-старший, которые могли взять на главную роль человека с улицы. Но они умели построить работу так, что даже такой человек в результате выдавал нужные эмоции, нужное настроение и попадал в точку.