Так получилось, что свой жизненный путь он уже богато описал несколько ранее. И про жуткую жизнь на фронте, куда к нему на месячишко-другой приезжала посидеть под бомбами молодая жена. И про письма антисоветского содержания, которые он через цензуру рассылал друзьям и знакомым – чтобы сесть самому и посадить других. И про невыносимые условия содержания в лагерях – в тепле, на придурочных должностях и в камере на троих. Ну и главное, конечно, про добровольную работу в лагере тайным осведомителем, читай – стукачом, о чём никто из поклонников Творца почему-то не знает.
Плюс мне всегда были интересны мощные параллели, проводимые Солженицыным между тем, как сидел Достоевский, и как сидел лично он, Солженицын. При этом, понятно, приговорённый к расстрелу Достоевский отбывал срок в санатории, а Солженицын – в самом настоящем аду. О чём подробно в своих произведениях и сообщает – не соображая, что городит. Зоркому глазу, конечно, видно – кто на самом деле как сидел, да только граждане с тюремным опытом книжки Солженицына почему-то не читают. А прокомментировать не мешает.
Я считаю, это прекрасно – работать с первоисточниками. Ведь кто может рассказать о себе больше, чем сам автор? Тем более такой умный.
РГ: Если не секрет, что сказал Александр Исаевич, прочитав свою биографию?
Сараскина: Этим секретом мне поделиться радостно. Он читал книгу по частям. В ней восемь частей – пролог, сорок одна глава и заключительный раздел «Вместо эпилога». По мере того как они писались, делал редкие замечания на полях, всегда только по конкретным фактам. Таков был наш уговор, и герой книги ни разу его не нарушил. Прочитав все до конца, он сказал мне замечательно добрые, благодарные слова. Записал их на пленку, которую передал мне. Я буду ее хранить как талисман.
И это правильно. Ибо всё остальное, что не соответствует светлому образу Гениального Творца – надо просто сжечь.
Из общения в Комментариях:
– Как ты относишься к жизнеописанию другого сидельца – Георгия Жженова?
– Нормально. А что? Он, кстати, сидел в камере, где у меня кабинет был.
– А почему его творчество сейчас так пошло в массы?..
– А где оно пошло в массы, не расскажешь? Где он продаётся адскими тиражами? Где массы его читают?
– Если там черным по белому написаны факты, его не украшающие, и если многое – ложь?
– Я правильно понимаю: в массы идёт только то, где факты и правда?
– Под «пошло в массы» понимаю всеобщее признание Солженицына, хотя есть немало других писателей, которые могли бы поиметь такую известность.
– Мне, камрад, не совсем понятно: всеобщее признание – это что? Ты вот, к примеру, сколько его книг прочитал? Подозреваю, что ни одной. Сколько прочитали твои друзья? Тоже, подозреваю, ни одной. Я вот прочитал минимум три, но среди моих знакомых никто не смог дочитать даже «Архипелаг». Ты не про «всеобщее признание» говоришь, а про раскрутку на Западе ровно одного произведения.
– С какого хрена Солженицын получил такую мега-раскрутку на Западе и ее эхо в нашей стране?
– Много ли ты читал статей и книг Политковской? С какого хрена она так раскручена на Западе и в нашей стране?
– Кстати, не могли Вы дать краткое пояснение на эту тему?
– Могу.
– Кто тут замешан, как Вы думаете?
– Всемирный жыдо-масонский заговор.
– Помню, Владимир Владимирович лично к Солженицыну на квартиру приезжал, поздравлял (с днем рождения, кажись) – чем не признание?
– А у нас возле универа памятник Сахарову поставили – чем не признание?
– Признание. Сахаров – не последний ученый был. Памятник возле универа поставлен вполне обосновано.
– А Солженицын – офигенный писатель. Тоже обоснованно.
– Если вспомнить, что сей гражданин кроме всего прочего пережил рак 4‑й стадии…
– А ну как грыжу?
– Дима, ты как считаешь: чтобы иметь мнение о писателе, обязательно его произведения читать? Или это не связанные вещи? Где-то у тебя похожая мысль звучала, не помню, где именно.
– Вообще, конечно, следует решительно отделять автора от произведения. Но если автор – пидор (в плохом смысле), то это практически невозможно.
– Сразу ма-а-ленький вопрос: как ты относишься к «шестидесятникам», конкретно к Визбору? Или его творчество тебя не интересовало никогда?
– К шестидерастам? Никак. С Визбором знаком мало, слышал пару песен.
– Дмитрий Юрьевич, а Вы в гражданско-правовых процессах принимали участие?
– Нет, я только в пытках и расстрелах.
– Если да – то в каком качестве?
– Дежурным палачом.
– А что тогда скажете про «Двести лет вместе»?
– Я себя обычно позиционирую как эксперта с мировым именем – разумным людям сразу понятно, что в ироническом смысле. А в Солженицыне никакой иронии нет – он на полном серьёзе считает себя таковым. Данный опус – очередное тому подтверждение.
– Насколько правдоподобно там он писал?
– Это его точка зрения. Лично мне не интересная.
– Спасибо за ответ, принял к сведению. Читать, видимо, не буду.
– С точки зрения энтомологической – прикольно.
– Шаламов, на Ваш взгляд, как человек и писатель?
– Я с ним не был знаком, потому что за человек – абсолютно без понятия. Произведения – атомные, написано отменно. Однако это не документалистика, если ты про это.
– Раз Солженицын сотрудничал с администрацией, значит хороший зек был, полезный.
– Отличный. Мы таких любим.
– Дмитрий Юрьич, можно вопрос: а что видно зоркому глазу по поводу сидения Достоевского?
– Тяжко ему сиделось, без дураков. Дворянину среди крестьян – это полный пэ, не говоря уже об остальном.
– И как ты к нему относишься?
– Нормально. Больной, конечно, был, но без этого творец – не творец.
– Дмитрий Юрьевич, а как ты относишься к вопросам типа «как ты относишься»?.. Не достали ли тебя они?
– Куда деваться?
– Надеюсь, что тебе воздастся за терпение, ибо нас (молодежь)просвещать – дело хлопотное.
– Я терпеливый, как санитар из дурдома!!!
– Из комментариев в «Тупичке» и твоих ответов стало ясно про «шестерство».
– Я такого не говорил, камрад.
– Но вопрос – как и откуда черпать знания?
– Они как в армии, камрад – от сержанта, т. е. от взрослых и знающих камрадов. Каковые вызывают у тебя безусловное уважение, чья точка зрения тебя интересует, к чьему мнению ты прислушиваешься.
– Как правильно строить мнение о произведениях?
– Надо много читать, дабы можно было сравнивать. Только так.
– Вот тут рассказик надыбал В. Алмазова. Называется «Сука ты позорная». О том, как однажды, году в 79‑м, автор обсуждал с бывшими колымскими зэками «Архипелаг ГУЛАГ». Что скажешь?
– Лагеря все были трудовыми. Т. е. народ там работал. А это значит, существовали нормы выработки, за которые сталинские упыри спрашивали по всей строгости. Вот представь, ты директор завода, но по прихоти вчера расстрелял сто рабочих. Кто план выполнять будет? И что будешь делать ты, когда за невыполнение плана придут расстреливать тебя?
– Дворянином-то Достоевский был, но он не был рожден дворянином. Папа его был доктор для бедных и произведен во дворянство. Так что Достоевский классический разночинец по классовому происхождению.
– Я правильно понимаю – это всё в корне меняет? Я правильно понимаю, что на основании написанного тобой, крестьяне относились к нему совершенно иначе? А если нет, поделись: к чему ты эту херню тут написал?
– Дмитрий, а Вы к творчеству Василия Шукшина, писателя, как относитесь?
– Строго положительно. Мега-талант.
– Гоблин, а кого еще, по-твоему, можно поставить в один ряд с такими великими людьми современности – Солженицыным и Сахаровым?
– Ставить их надо на дно выгребной ямы.
– Хм, признаться, что дал согласие сотрудничать с органами – это довольно смело, тем более для человека, позиционирующего себя как «борца с режимом». Не находишь?
– Это ты меня как коллегу спрашиваешь, я правильно понимаю? Или это ты задаёшь вопрос как лох чилийский, не имеющий представления о предмете?
– И потом, если он действительно реально не сотрудничал, а только поддался на давление?
– Это как?
– Какое тогда имеет значение какая-то бумажка?
– Это о чём?
– Да и многие ли из тех, кто сейчас подтявкивает тут, на форуме, нашли бы в себе смелость устоять?
– Да никто, конечно. Все до единого кругом – предатели, стукачи да твари вербованные.
– Я сильно сомневаюсь. В том числе и за себя…
– А я за тебя не сомневаюсь. С двух предложений видно – аморальная гнида, способная на всё.
– Конечно, если следовать уголовной философии, то да, типа запомоился. Но разве имеет значение для нормального человека мнение уголовников?
– Дол…б ты.
– Ничего не поделаешь, да, я – дебил. Представьте себе.
– Сначала не мог представить, а теперь – смог.
– За что парень, с которым ты говорил выше, удостоился такой чести?
– Угадай с трёх раз.
– По моему мнению (предвижу ответ: малолетнего дол…ба) это были нормальные вопросы нормального человека, не замороченного милицейскими и уголовными тонкостями.