Более подробно тот же вопрос разбирается в работе одного из последователей Фюстель-де-Куланжа, Жанне, посвященной специально общественному строю Спарты [37]. Жанне вносит существенные коррективы в гипотезу Фюстель-де-Куланжа о происхождении сисситий. Признавая связь этого института с древнейшими формами греческой религиозной жизни, он в то же время указывает, что коллективные обеды приобретают свое нормативное значение лишь на определенной ступени развития общества, а именно при переходе от семейно-родовой организации к государству (узкие рамки семьи, по мнению Жанне, препятствуют развитию этого обычая)[38]. Типичной является в этом смысле эволюция спартанского государства. Ликург, не уничтожая старые гентильные организации, существовавшие в Спарте (филы и т. д.), лишил их, однако, прежнего политического значения, сделав основой армии и всего государства сисситии, уже не связанные с родом [39]. Поскольку гражданские права каждого спартиата зависели теперь от регулярности его взносов в фидитий, Спарта в результате реформы Ликурга превратилась, как полагает Жанне, в аристократию, покоящуюся на цензовом принципе, как и большинство архаических греческих полисов, а также ранняя республика в Риме (ближайшую параллель реформе Ликурга, по мнению Жанне, представляет собой Сервиева конституция)[40].
Сисситии, созданные Ликургом, играли двоякую роль, будучи, с одной стороны, первичными подразделениями спартанской армии, а с другой, служа средством сохранения политического равновесия внутри господствующего сословия [41].
Работа Жанне содержала ряд новых и по тому времени довольно глубоких мыслей. Однако, свое дальнейшее развитие они получили лишь много лет спустя - в первые десятилетия XX века. Вместе с тем одно из выдвинутых в этой книге положений было подхвачено и в ближайшие же годы использовано в полемике между сторонниками «общинной» и «патриархальной» теорий. Это была мысль о тождестве сисситии с боевыми единицами спартанской армии [42].
Вскоре после выхода в свет книги Жанне к вопросу о сисситиях снова возвращается Фюстель-де-Куланж в своем «Этюде о собственности в Спарте»[43]. В этой работе, идя по стопам Грота, французский историк подвергает критической ревизии всю античную традицию о ликурговом законодательстве и равенстве спартиатов. Фюстель-де-Куланж пытается доказать, что в Спарте не было государственной собственности на землю [44], что отсутствие настоящей монеты не препятствовало развитию торговли [45], что, наконец, система фидитиев не имела никакого иного назначения, кроме чисто военного [46]. Как и Жанне, Фюстель-де-Куланж, отказываясь от своей прежней трактовки, приходит к выводу, что сисситии не были первобытным институтом. Их создателем был Ликург. Однако, в отличие от Жанне автор «Этюда» представляет реформу Ликурга упрощенно, склоняясь в общем к старому тезису Грота об уникальности общественного строя Спарты.
В 90-х годах XIX в. концепция Грота - Фюстель-де-Куланжа получила свое дальнейшее развитие в книге Р. Пёльмана «История античного социализма и коммунизма»[47]. На первых же страницах этой работы Пёльман прямо указывает, что его книга направлена против Моргана и Энгельса, против их учения о переходе от первобытного общества к классовому [48]. Главным объектом своей атаки Пёльман избрал первобытный «коммунизм» (он не проводит здесь какой-либо грани между взглядами основоположников марксизма, с одной стороны, и сторонников «общинной» теории, а также разного толка вульгаризаторов марксизма, с другой). Значительная часть первого тома посвящена анализу свидетельств древних авторов о проявлениях коллективизма в экономике ранней Греции.
Общественный строй Спарты и дорийского Крита, естественно, не мог здесь быть обойден молчанием. Говоря о сисситиях, Пёльман верно подмечает слабость аргументации сторонников «общинной» теории именно в этом пункте. Рассматривая коллективные обеды вообще как производное от коллективной собственности на землю, они забывают об историческом своеобразии дорийских сисситий и ставят их на одну доску с «патриархальными» трапезами рода или большой семьи, хотя источники не дают для этого оснований [49]. Пёльман подчеркивает, что сисситии в Спарте и на Крите были не экономическим, а политическим институтом, так как равенство граждан было не самоцелью создателей этих государств, а лишь средством с помощью которого они рассчитывали обеспечить их устойчивость [50]. Развивая далее эту мысль, Пёльман указывает, что хотя меры, подобные сисситиям, установлению железной валюты, ограничениям купли-продажи земли и т. д., можно расценивать как вторжение государства в право частной собственности граждан, тем не менее, в конечном счете, эти меры способствовали укреплению частной собственности и ее дальнейшему развитию [51].
Со всеми этими положениями Пёльмана можно было бы согласиться, если бы мотивировка, которую он им дает, не была бы совершенно абстрактной и антиисторичной по своему характеру. Так, отмечая зависимость спартанского образа жизни от политической обстановки, сложившейся в этом государстве (резкое численное превосходство рабов над свободными), Пёльман из этой совершенно правильной мысли делает явно неправомерный вывод, определяя Спарту как особый «военный тип общества» (kriegerische Gesellschaftstypus), «необходимым коррелятором» которого является «государственный социализм»[52]. Говоря об ограничительных мерах спартанского государства в отношении собственности, Пёльман усматривает в них действие некоего общеисторического закона и ставит в параллель сисситиям и железной монете социальное обеспечение, налоговую систему и т.п. приемы вмешательства современного буржуазного государства в экономику [53]. Все это говорит о том, что постигнуть историческое своеобразие дорийских учреждений было не в большей степени доступно Пёльману, чем его оппонентам, сторонникам «общинной» теории. Модернизируя Спарту и Крит в духе государственно-монополистического капитализма конца XIX - начала XX вв., он в то же время превращает их в совершенно изолированное явление в рамках греческой истории [54].
Нападки Пёльмана на Моргана и Энгельса означали, по сути дела, принципиальный отказ от использования этнографии при изучении античной истории. Нет надобности говорить о порочности этой позиции в тот период, когда союз обеих наук уже принес и продолжал приносить блестящие плоды. Свидетельством этого наряду с моргановским «Древним обществом» и другими работами может служить книга немецкого ученого Генриха Шурца «Возрастные классы и мужские союзы»[55]. Несмотря на ряд недостатков, присущих этому исследованию, известную наивность и ограниченность его общей концепции, труд Шурца, несомненно, представлял собой ценный вклад в тогдашнюю науку об обществе. Шурц первым из европейских ученых обратил внимание на институт мужских союзов, играющий очень важную роль в жизни отсталых народов почти всего земного шара. Он собрал, обработал и обобщил огромный материал полевых исследований, проводившихся в разное время в различных частях света. Не будучи последователем Моргана и полемизируя с ним по ряду вопросов, Шурц тем не менее разделял его воззрение на историю человечества как на процесс в принципе единообразный у всех народов и рас. Рассматривая мужские союзы как явление универсальное по своей природе, он стремился найти их следы не только у современных, но и у древних, уже исчезнувших народов, среди которых, как показал Шурц, не составляли исключения и греки. Используя материал, собранный в незадолго перед тем вышедшей книге Цибарта «Греческие союзы»[56], Шурц обнаружил в жизни греческих полисов реликты таких первобытных институтов, как возрастные классы (эфебия, объединения νέοι и т.п.)[57], мужские дома (лесха, пританей)[58], инициации [59] и т. д. Но ни в каком другом районе Греции эти институты не были представлены столь полно и в столь отчетливой, выпуклой форме, как в Спарте. Это государство с его необычайно развитой системой возрастных классов, с систематически практиковавшимися здесь коллективными обедами взрослых мужчин в специально отведенных для этого помещениях и разнообразными формами испытаний подростков и юношей представляло собой, по образному выражению Шурца (((53))), «настоящий музей древних, повсеместно уже исчезнувших из культуры обычаев».Эта мысль, высказанная в книге Шурца лишь мимоходом без обстоятельной аргументации и анализа источников, тем не менее открывала перед исследователями истории дорийских государств широкие перспективы, предоставляя в их распоряжение богатейший материал для сопоставления и позволяя тем самым облечь лишь схематически, абстрактно восстановленную дорийскую племенную общину в живую плоть и кровь фактов. Сближая дорийские сисситии и агелы с мужскими союзами и возрастными классами папуасов, африканских негров и североамериканских индейцев, Шурц наносил серьезный удар по теории общества «военного типа», выдвинутой Пёльманом