– Понимаешь, – Вера гневно сверкала глазами, пересказывая этот эпизод, – Им нужна не просто победа. Им нужна победа с антуражем. Мало просто вынудить Палюрича скрыться, нужно еще и публично оговорить его…
– И что наши? – Игорь чувствовал, что если сожмет кисть так сильно, как хочется, чашка с горячим чаем попросту лопнет у него в руках.
– Из всего коллектива решили остаться в «Пробеле» только Анюта и я. Анюте дочь кормить надо, она не может позволить себе рисковать…
– А тебе? Кого надо кормить тебе? – начинал заводиться Игорь.
– На днях планирую поговорить с Вадимом. Скажу, что не могу работать под начальством таких негодяев…
– А без разрешения папочки слабо? Тебе же уже не десять лет…
– Перестань, прошу тебя. Кажется, мы сейчас снова поругаемся…
И ругались, и кидались друг в друга колющими упреками. Потом снова пугались содеянного, наскоро склеивали разбитую чашу семейного счастья, ложились спать, измотанные собственной руганью, ворочались, не засыпали. Утром Вера молча собиралась на работу, стараясь не разбудить Игоря. Опасаясь новых вспышек непонимания…
«Дожили. Единственный способ не ссориться – вообще не разговаривать. Докатились», – притворяясь спящим, думал Игорь вслед Вере. То нехорошее, что когда-то Критовский усилием воли гасил в своей душе, теперь вырвалось наружу. Собственно, оно стало уже самим Игорем. Оно завладело им целиком.
Днем Вера звонила с автомата.
– Работать невозможно. Нагнали каких-то незнакомцев из офиса. Те пытаются навести здесь свои порядки. Анюту переводят на должность начальника отдела кадров. Это, вроде как, повышение… Без Палюрича здесь душно. Все фальшиво, все пропитано взаимным подсиживанием. Какая-то дурацкая иерархия в общении.
– Так что же ты там делаешь?
– Обязательно пойду к Вадиму…
– Если пойдешь – считай мы больше не вместе…
– Но я не могу не пойти! Я должна хотя бы извиниться перед ним за непослушание… Оправдаться…
Игорь клал трубку, а потом долго пилил себя. Через силу перезванивал Вере на сотовый, хрипло просил перезвонить домой. Она перезванивала, Игорь извинялся, просил приходить поскорее.
На следующий день все повторялось по тому же сценарию.
На третий вечер Вера не выдержала. После очередного обмена любезностями Игорь ушел в киоск за сигаретами. Вернулся – Веры уже не было. На кухонном столе лежала записка.
«Так больше не может продолжаться. Ухожу тайно, боясь, что ты снова начнешь останавливать меня, а потом сам же будешь жалеть об этом. Может, наше время еще не пришло? Может, мне действительно сначала надо разобраться с прошлым, а потом уже строить будущее? Попробую разобраться. Только не звони. Не тревожь, не мешай. Попробуй, вдруг тебе без меня будет лучше? Я тоже попробую. Надеюсь, разлука чему-то научит нас. Люблю тебя. Вера».
Игорь перечитал написанное, медленно сложил листок вчетверо и аккуратно разорвал его на множество отдельных букв. Огляделся. Странное чувство. Ни одной Вериной вещи в квартире не осталось, но, тем не менее, каждая молекула воздуха была пропитана здесь ею.
Игорь пулей вылетел из дома.
«Куда бежишь?» – издевались изнутри, – «Иди, звони, возвращай. Она ведь и вправду ушла… Тайно. Захотела – пришла, захотела – ушла… Из тебя душу вытянула, пошла тянуть из кого-то другого… Ты допустишь это? Иди, звони.»
Игорь вернулся домой. Тяжело дыша, подошел к телефону. Схватил трубку, злорадно усмехнувшись. Вцепился порывисто, как хищник в застигнутую врасплох добычу. Потом вспомнил все происшедшее.
«Вера права. Возможно, разлука поможет осознать. Ей – не мне. Для меня все давно уже осознано. Нужно ждать. Пусть воюет со своим прошлым, пусть решается. Нельзя мешать. Нужно верить в неё и ждать… Есть вещи, которые человек должен совершать сам. Но, Господи, почему же без неё так невыносимо? Куда же деть мне себя теперь?»
Игорь схватил телефон за горло и со всей силы отшвырнул врага в дальний голу коридора.
После этого спокойно вышел из квартиры и снова направился в киоск. Нужно было забыться. Никогда раньше не помогавший способ – напиться вчерную – отчего-то казался сейчас единственным спасением. Страшно хотелось рассказать все Палюричу. Кому-то близкому, но не из равных… ВасьВась – большая мудрая скала. Он помог бы. Он понял бы и нашел чем поддержать. Но, увы, доступ к Палюричевскому оптимизму теперь был строго ограничен. Игорь к числу избранных, имеющих этот доступ, больше не относился.
– Может, поехать в офис и набить морду Орлику? – отчего-то вслух поинтересовался Игорь сам у себя, – А что, пару раз успею садануть, пока охрана появится…
К счастью, эта мысль быстро исчезла, сменившись другой, менее агрессивной.
«Для чего же все-таки Орликам понадобилось так поступать? Что за мотивы могут быть у подобных махинаций?», – и эти мысли Игорь тоже принялся гнать, – «Не думать. Не искать. Отключиться. И Вере и Палюричу сейчас можно помочь только одним – невмешательством. И как бы умудриться не разбиться вдребезги об это свое бездействие? Как бы выжить?»
Это была та, самая мерзкая, разновидность бодуна, когда мир делается невыносимо гадким и бессмысленным. Игорь безутешно страдал. Собственно, физические последствия вчерашнего еще не пробудились: голова не гудела, жажда не мучила… Но жить уже не хотелось.
Вот вечно так! У всех бодун, как бодун, а у Игоря какое-то извращение: ощущение полнейшей безысходности бытия, помноженное на сомнительные угрызения совести. Вроде и не делал вчера ничего такого предосудительного, а все равно сам себе противен… И от этой собственной омерзительности становилось невыносимо. Ох, лучше б подкачивало физическое состояние!
Хотя пить и не хотелось, Игорь накинул куртку и отправился к ближайшему киоску. От одного вида пива сделалось тошно. С поистине мазохистическим наслаждением Игорь сорвал крышку и влил в себя добрых полбутылки обжигающе холодной кислятины.
– Пей, пей! – мысленно прикрикнул он на себя, – Нормальным людям от этого легче становится. А ты чем хуже?
На миг Игорь представил, как смотрится со стороны. Зрелище получалось отвратительное. Нет, не одинокий волк, по-мужски топящий в горькой свою суровую печаль, неподвижно застыл сейчас возле киоска с подозрительной надписью: «Отечественное пиво – вода». Жалкий мальчишка, не вызывающий ничего, кроме легкого презрения, втянув шею с куском подбородка в костлявые плечи, с отвращением потягивая пенистую жидкость из отечественной бутылки. Игорю сделалось еще стыднее и обиднее за собственную непрезентабельность.
«Хорошо, что Вера всего этого не видит» – мелькнула и тут же была выслана из сознания привычная мысль о Ней.
– Надпись видел? – раздался прямо над ухом знакомый голос, – Я так думаю, они тире не хотели ставить. Это уже кто-то из наших постарался. Так?
Игорь вздрогнул и поднял глаза. Скотина-Стас, галантно придерживая дужку очков, склонился в приветственном поклоне.
«И когда только этот проныра успел подойти? Как же я его не заметил? М-да… Реакция на нулях. Сейчас меня можно прямо голыми руками…»
После этих мысленных обрывков Игорь вдруг ощутил, насколько рад обществу хоть какого-то живого человека. Все-таки вчерашний вечер заставил опасаться одиночества. И даже хорошо, что встретился Игорю именно Стас. Не добрый весельчак Жэка, не кто-нибудь из дружественных соседей, а именно Стас. Скотина-Стас, который из-за этой своей скотинистости не заслуживал, чтобы его стеснялись или пытались перед ним рисоваться. Перед Стасом можно было не бояться выглядеть свиньёй. Лучшего собеседника Стас и не заслуживал.
Игорь даже приободрился. Что ж, заодно появилась возможность высказаться. Не век же за глаза думать о бывшем однокласснике гадости. Теперь, когда заботы о собственном моральном облике Игоря не волновали, он мог, наконец, дать волю чувствам. Опуститься до низких разборок, до грязной мышиной возни, но зато высказать Стасу всё, что думается.
Игорь пристально глянул в глаза бывшего одноклассника и вдруг ощутил, как окружающий мир куда-то поплыл. Пришлось приложить нимало усилий, чтобы плавание завершилось, а у Стаса снова стало четыре, включая очки, глаза, а не восемь. О подборе красивых слов праведного гнева в такой ситуации и речи быть не могло, поэтому Игорь просто скорчил презрительную мину и многозначительно бросил:
– Как ты мог!?
Стас вздрогнул и побледнел. Отчего-то складывалось впечатление, что он давно ждал этого вопроса. Ждал, и не знал, что будет отвечать. Ну, конечно. Одноклассничек не мог не предвидеть, что Марийка откроет Игорю имя предателя. Стас, видимо, сначала сообщил Марийке о Вере, а потом сам испугался содеянного, и принялся придумывать себе оправдание перед Игорем.
– Как ты мог, Стас?! – продолжил Игорь, заметив, что его слова оказывают должное воздействие, – И не делай вид, что ты не понимаешь, о чем я. Я всё прекрасно знаю. Как ты мог?! Ведь мы же с тобой и с Жэкой за одной партой…
Мир опять куда-то поплыл и Игорь сбился. Несмотря на то, что картина сидения втроем за одной партой истине никак не соответствовала, Стас сник на глазах.
– Не знал, что ты так быстро до всего докопаешься, – сквозь зубы произнес скотина-Стас, наконец, – Хотя, вру. Знал. Ты ведь всегда был ужасно догадостным.
Несколько минут царила тишина. Игорь пытался собраться с мыслями и сфокусировать зрение. Похоже, взгляд у него вышел уж слишком ужасным.
– Не смотри ты на меня так! – не выдержал Стас, – Понимаешь… Есть в человеке такая штука – амбиции. Слышал о таком? Тому, у кого они гипертрофированы, это приносит значительно больше неудобств, чем всему его окружению, вместе взятому… Понимаешь?
Игорь честно помотал головой в знак отрицания. Он действительно ничего не понимал.
– Это потому, что с тобой такого не происходило, – Стас сощурился и заговорил горячо, с видом невменяемого, – Амбиции – это значит, что любой намек на деградацию приносит тебе неимоверную боль. Агрессию, злобу, беспокойство… Как же так – я, такой великий, посланный, чтобы добиться всего, – и вдруг деградирую? Но это не самое страшное… Дальше – хуже. Сначала деградацией для тебя служит любой шаг назад, даже не назад, а в сторону. Ну, не к своей цели, в смысле… Потом пугало усовершенствуется. Оно кричит уже, что не просто шаг назад, а любая остановка в развитии – есть деградация. И тогда ты начинаешь лихорадочно двигаться. Но и тут пугало не упокаивается. Оно заявляет, что отсутствие ускорения в темпах продвижения к цели – есть деградация. И тогда ты начинаешь сходить с ума. Бежишь, задыхаясь, все увеличивая темп, но зная прекрасно, что еще чуть-чуть, и дальше будет уже некуда ускоряться… И тогда пугало настигнет тебя и собственные амбиции изобьют вусмерть, изотрут в порошок твою личность, превратив тебя в ничтожество. А это так болезненно. Ух, как болезненно. Понимаешь?