— Я понимаю. — Он изменился. Как мог человек так измениться всего за один день? Нет, она не берет в расчет прошлую ночь — прошлую ночь вообще лучше побыстрее вычеркнуть из памяти, — но ведь должны же быть какие-то причины! — Я понимаю, чем это закончится. Ты сейчас встанешь и уйдешь к себе, а завтра уедешь из поместья.
— Да ладно! — Он насмешливо покачал головой. — Ты в самом деле веришь, что я тебя послушаюсь? Я уже все решил, Марта.
Глупый… Глупый и отчаянный. Он думает, что сумеет ее защитить, думает, что она достойна его защиты. А единственное, чего она достойна, — это презрения. Марта крепко зажмурилась, собираясь с силами. Пусть лучше так. Пусть он узнает всю правду, пусть возненавидит ее, но уйдет и останется жив. Она уже дважды едва не стала причиной его смерти. Больше такое не повторится. Она тоже уже все решила.
— Арсений, я должна тебе сказать… — Слова причиняли боль едва ли не более сильную, чем его враз заледеневший взгляд. — Тебе нет нужды присматривать за мной. После того, что я тебе скажу, ты и не захочешь…
Он молчал, ждал продолжения, а продолжить не было сил.
— Это я во всем виновата.
— Да? А в чем именно? — Арсений оставался спокоен, но пальцы его с силой сжали подлокотники кресла.
— В том, что ты едва не умер, в том, что два месяца провел в коме, а потом стал вот таким… Это все из-за меня. — Сейчас главное — не останавливаться, не делать себе никаких поблажек. — Макс считал, что я побоюсь, не прыгну, а я прыгнула. Я не хотела, не думала, что там, внизу, кто-то есть. Если бы я знала… Нужно было отвезти тебя в больницу, но мы испугались. Макс вызвал «Скорую» уже по пути… — Так все бессвязно и путано. Он не поймет…
— По пути куда? — Голос Арсения звучал глухо, но ни удивления, ни злости в нем не было.
— По пути домой. Ты не о том сейчас! Это из-за меня ты чуть не погиб пять лет назад… Мы оставили тебя там умирать. Ты был без сознания, истекал кровью, а мы сбежали.
— Я выжил.
— Да, ты выжил, но какой ценой…
— А ты? Какую цену заплатила ты, Марта? — Он смотрел на нее тяжелым, немигающим взглядом, и от этого взгляда сердце покрывалось ледяной коркой.
— Я ничего не заплатила. — Все-таки она наша в себе силы сказать правду. — У меня не хватило решимости. Я просто жила, каждую секунду своей жизни зная, что тебя больше нет.
— Я есть.
— О том, что ты есть, я узнала только сегодня, увидела фотографии в кабинете Лысого, он рассказал…
— Ты не знала?
— Ната сказала, что ты умер. Это она оплачивала твое пребывание в больнице, о твоем состоянии я узнавала только от нее. Кома, кома… никакой надежды на выздоровление. Я хотела тебя навестить, а она сказала, что тебя больше нет. Понимаешь? Она даже имени твоего мне не назвала, чтобы я не смогла прийти на твою могилу. Ната сказала, что это для моего же блага, что, если я узнаю твое имя, мне будет еще тяжелее. Я не понимаю, почему она солгала… — Марта сжала виски руками.
— Думаю, Ната хотела тебя защитить. Никто не верил, что я выкарабкаюсь. Навещать бесперспективного коматозника гораздо страшнее, чем навещать его могилу. Твоя бабушка в самом деле считала, что так будет для тебя лучше. Она не хотела тебя наказывать и надеялась, что ты со временем все забудешь.
— Я не забыла. — Марта убрала руки от лица, по-ученически сложила их на коленях. — Не проходило дня, чтобы я не думала о том, что совершила.
— Я знаю.
— Откуда? Откуда ты знаешь это? Откуда тебе знать, что думала Ната? — Она только сейчас поняла, что не так в их разговоре. Он вел себя так, словно и в самом деле уже все знал… — Ты знал, что это я? — Марта резко встала, хотела подойти к Арсению, но, натолкнувшись на его пристальный взгляд, отшатнулась, отступила к окну.
— Знал, — он кивнул, потрепал Грима по голове.
Она не стала спрашивать откуда, она спросила другое:
— И вчера? Вчера ты тоже уже знал? — Ей отчего-то было жизненно важно понять именно про вчерашний день. И не про день даже, а про ночь. Как же он мог с ней… зная, кто она такая, как поступила с ним пять лет назад?! Почему до сих пор пытается ее защитить?
— Знал. — Тяжело, опираясь на подлокотники кресла, Арсений встал, подошел к Марте. Теперь он был так близко, что она чувствовала его дыхание, но пропасть, их разделяющая, кажется, сделалась только глубже.
— Прости меня. — Она коснулась кончиками пальцев его небритого подбородка и тут же отдернула руку. — Я понимаю, что прошу о невозможном, но все равно… Арсений, прости меня, пожалуйста, если сможешь.
— Уже. — Он прикрыл глаза. Лицо его в этот момент было смертельно уставшим, он даже стоять без поддержки не мог — придерживался рукой за подоконник. — Раньше, наверное, у меня не получилось бы, но теперь… Я прощаю тебя, Марта.
Ей хотелось плакать от радости и облегчения, ей хотелось целовать его измученное лицо и тонкие музыкальные пальцы. Проклятая гордость и непосильный груз условностей не позволили. Вся ее благодарность уместилась в одно-единственное слово…
— Спасибо.
— Не за что. — Арсений улыбнулся, но улыбка его была настороженной, а во взгляде читалась неудовлетворенность. — Послушай, если уж у нас ночь признаний, ты больше ничего не хочешь мне рассказать? Видишь, Марта, я сегодня добрый и всепрощающий.
Она бы рассказала. Она бы даже нашла силы для того, чтобы превратить в слова то чувство, которое зарождалось и набирало силы где-то глубоко в душе. И на условности бы наплевала, и на собственную гордость, только бы он не смотрел на нее вот так — внимательно и настороженно, как на врага. Но бездонная пропасть, их разделяющая, ширилась с каждой секундой, а чувства все никак не трансформировались в правильные слова.
— Извини. — Марта виновато улыбнулась. — Мне в самом деле больше не в чем каяться. Но теперь ты понимаешь, что нет нужды помогать такой, как я. Уезжай, Арсений. Так будет лучше.
— Для кого лучше? — Теперь Арсений держался за подоконник обеими руками, и Марте казалось, стоит только разжать пальцы, как он сразу упадет.
— Для тебя. Ты же видишь, оставаться со мной опасно.
— Да, оставаться с тобой опасно, — повторил он рассеянно, — но я попробую. Знаешь, Марта, я не привык останавливаться на полпути. Обещаю, я доберусь до правды. — Наверное, ей просто показалось, но в голосе его прозвучала угроза.
— Хорошо. Мы попытаемся добраться до правды вместе. — Теперь, после покаяния, она готова была принять любое его решение. Просто придется быть в два раза более осторожной и внимательной, чтобы защитить не только себя, но и Арсения. — Ты устал. Давай я расстелю постель?
— Не в моих правилах отказываться от таких заманчивых предложений. — Он оттолкнулся от подоконника, пошатываясь, подошел к кровати. — Но предупреждаю, нет никакого смысла посягать на мою честь, сегодня я не в форме.
— Я не буду. — Марта улыбнулась, сдернула с кровати покрывало. — Я даже могу посидеть в кресле, чтобы не тревожить твой сон.
— В кресле не нужно. — Арсений зевнул, стащил с себя водолазку. — Мне достаточно твоего честного слова.
— Даю слово не тревожить твой сон и не посягать на твою честь.
Марта отвернулась, позволяя ему раздеться, перед тем как раздеться самой, выключила свет. Когда ее голова коснулась подушки, Арсений уже крепко спал. Она как-то сразу почувствовала, что он спит, каким-то особенным, пробуждающимся только в его присутствии шестым чувством.
— Спокойной ночи.
Его кожа была горячей и чуть солоноватой на вкус. Ворованный поцелуй не принес долгожданного покоя, наоборот, разбередил раны. Марта уткнулась в подушку, чтобы не разбудить Арсения придушенными рыданиями.
Арсений проснулся от пения птиц. На мгновение ему показалось, что он у себя на даче, что птицы поют в ветвях старой вишни, той, что растет прямо под окном. Но достаточно было открыть глаза, чтобы понять — он ошибался. Нет никакой дачи и вишни за окном, да и птицы, похоже, пели только в его сне.
— Доброе утро.
Марта сидела в кресле. Вид у нее был такой, словно она и не ложилась вовсе. А может, и не ложилась? Сам он вырубился, кажется, еще до того, как закрыл глаза, и сон, надо сказать, пошел ему на пользу. Тело больше не отзывалось болью на малейшее движение, и голова не кружилась. Что еще нужно для счастья?
— Доброе. — Арсений сел в кровати, погладил приветственно рыкнувшего Грима, спросил осторожно: — Ты вообще спала?
— Спала. — Марта даже кивнула в доказательство своих слов, но Арсений не поверил. Похоже, так и просидела в кресле без сна. Вон какие у нее шальные глаза! Такие глаза он видел у Селены после особо тяжелых ночных дежурств.
— Врешь. — Не особо заботясь о том, смотрит Марта или нет, Арсений потянулся за джинсами, спросил безо всякой надежды на ответ: — Почему ты мне все время врешь?
— Я не вру. — В ее голосе послышалась обида. — Я не понимаю.
Она не понимает… Ну, что тут поделать?! У каждого свои представления о морали. Вчера ему показалось, что она искренне раскаивается, что еще чуть-чуть, и она расскажет всю правду, может быть, попросит о помощи. Не раскаялась, не попросила… Ну что ж, обещание он давал не ей, а Нате. А обещания нужно выполнять. Возможно, уже сегодня он получит недостающую информацию, и работать сразу станет легче.
— Ты ведь не выходила из комнаты? — спросил Арсений, натягивая свитер.
— Нет. Ждала, когда ты проснешься.
— Это хорошо. Скажи мне, Марта, в этом доме приняты совместные завтраки?
— Когда была жива Ната, все собирались в столовой к девяти утра, а теперь я не знаю.
Арсений бросил взгляд на наручные часы, удовлетворенно кивнул.
— Будем надеяться, что традиции еще в силе. Я сейчас умоюсь, и мы пойдем завтракать.
— Вместе?
— Тебя что-то смущает? — Арсений обернулся, уже стоя на пороге ванной. — Общение со мной может бросить тень на твою безупречную репутацию? — Он злился и сам не до конца понимал причину своей злости.
— Мне плевать на репутацию. — Марта дернула плечом. — Просто я подумала, что будет разумнее, если о наших… — она запнулась, — о нашем деловом партнерстве до поры до времени не будут знать.