— Она действительно поставила его в такое неловкое положение? — спросила мама, озабоченно нахмурив брови.
— Да, — ответила я, когда Никсон взял микрофон.
— Твоя жена — та еще штучка, — сказала мама Питеру, который встал справа от меня.
— Почему? Я уверен, его постоянно просят об этом. — Питер скрестил руки на груди.
У меня перехватило дыхание при виде Никсона на сцене. Он буквально заполнял ее целиком. Куинн была сердцем шоу. Джонас — душой, а Никсон — источником энергии. Казалось, она исходила от него подобно магнитному полю, притягивая всех.
Его лицо озарила озорная улыбка, когда он вышел в центр сцены, и толпа зааплодировала. Перед такой малочисленной публикой он не выступал уже несколько лет, и тем не менее значение этого было трудно переоценить. Жители Легаси, собравшиеся сегодня в парке, станут первыми, перед кем Никсон выступил после реабилитации.
— Привет всем! — он закатал рукава, обнажив татуировки, покрывающие его руки.
Раздались новые радостные возгласы.
— Обычно со мной здесь еще пара ребят, но сегодня я один, — Никсон повернулся ко мне и встретился взглядом с Питером. — Питер, надеюсь, ты не возражаешь, что твоя жена предложила твою гитару.
— Не возражаю, — крикнул в ответ Питер.
Толпа рассмеялась.
— Она в надежных руках, — пробормотала я.
Мама пронзила меня взглядом. Папа рассмеялся.
— Если кто не знает, кто я такой и почему мне дали гитару, скажу, что я одна треть группы Hush Note, остальные две трети это Куинн и Джонас. Мы часто говорили о том, что хотим провести несколько концертов в небольших, уютных залах, но соло-тур не обсуждался. Никогда, — он встретился со мной взглядом. — Но для Зои я сделаю исключение. Только на следующие три минуты и семнадцать секунд.
По толпе прокатился еще один взрыв смеха, но Никсон по-прежнему не отрывал от меня взгляд.
— Мне есть что сказать о Зои Шеннон...
Толпа зааплодировала, а у меня внутри все сжалось. В отличии от меня, они не знали, что дальше он может либо ужалить сарказмом, либо сказать что-то очень-очень милое.
— Сказать о сердце, в котором живет большая мечта. Видите ли, одна мудрая женщина однажды сказала: «В нашей индустрии есть два типа людей: таланты, которые создают музыку, и умники, которые делают так, чтобы ее услышали». Я добавлю в это мудрое утверждение: для того, чтобы музыка была услышана, нужны талант, мозги и почти одержимый энтузиазм. У Зои все это есть. Сегодняшний вечер — прекрасное тому подтверждение. Я бы не вышел на эту сцену, если бы Зои не была частью Hush Note.
Это правда. Какими бы не были настоящие причины того, что Никсон оказался в Легаси, то, что на сцене моего маленького городка стояла настоящая рок-звезда, было моей заслугой, потому что я работала до седьмого пота.
Он ухмыльнулся, и, Боже, помоги мне, мое сердце подпрыгнуло.
Не влюбляйся. Только не влюбляйся.
— Итак, сегодня эта песня для тебя, Зои, — подмигнув, он взял вступительные аккорды «Глупый кураж» — малоизвестной песни с их первого альбома.
Ее не выпустили синглом, не сняли клип, не раскрутили. На самом деле эта песня едва вошла в альбом, но она была моей любимой.
И написал ее Никсон.
Обычно она исполнялась на тональность ниже, в регистре Джонаса, но сегодня Никсон сыграл ее так, как написал.
Я практически открыла рот, когда он начал петь. Его голос я могла бы выделить из толпы — он всегда подпевал Джонасу и даже играл главную роль в паре песен, но только не в этой. Никогда.
Он превратив оптимистичную песню в пронзительную балладу о том, как, даже зная, что влюбляешься в того, кого не сможешь удержать, ты все равно борешься.
Это была лучшая песня для мечтателей, и, наверное, я единственная в этом парке, кто знал, что она написана не для женщины. Никсон написал ее, как гимн, когда они подписали свой первый контракт. И когда он допевал последнюю строчку, я чувствовала это каждым ударом своего сердца.
Он взял последние ноты, и зрители разразились овациями, если такая маленькая группа вообще способна устроить овацию.
Я смотрела, как Питер хлопает, и вдруг поняла, что не чувствую ни радости, ни ликования из-за того, что доказала ему: я чего-то добилась в жизни.
Я и так это знала.
— Я закончила учебу с высшим баллом, — сказала я, привлекая его внимание.
— Что? — Питер бросил на меня тот же пренебрежительный взгляд, что и всегда, но на этот раз я не пыталась казаться более интересной, чтобы привлечь его внимание, как это было в старших классах.
— Я была лучшей на курсе, что позволило пройти собеседование в Berkshire Management. Мой босс взял меня на работу с одной оговоркой: учиться в юридической школе я буду в свободное от работы время. Что я и сделала. Я специализируюсь на праве в сфере развлечений, и два месяца назад сдала экзамен не только в Вашингтоне, но и в Калифорнии.
Питер моргнул, нахмурив брови.
— Я люблю свою жизнь, и мне нечего тебе доказывать.
Я отвернулась и встретилась взглядом с Никсоном. Он сходил со сцены, снимая гитарный ремень через голову.
— Ты пел потрясающе, — сказала я.
— Маленькая птичка донесла мне, что тебе понравилась эта песня. — Улыбка, которой одарил меня Никсон, превратила мои внутренности в кашу.
— Это было здорово! — сказал Питер, делая шаг вперед, чтобы забрать гитару.
— Я настроил ее для тебя. Спасибо, что одолжил.
— Эта нота «ми» та еще упрямица, — проворчал Питер.
— Только не тогда, когда ее как следует разогреешь, — Никсон приподнял бровь.
Питер побледнел.
— Что ж, нам уже пора! — объявила я, беря Никсона за руку и уводя прочь.
— Еще рано, — запротестовал он с блеском в глазах. — Я купил торт.
Я закатила глаза.
— Ты предложил цену за торт на аукционе, а не купил. Может, твою ставку побьют.
— Посмотрим.
Он провел языком по нижней губе, и я поборола желание тоже попробовать ее на вкус. Тот поцелуй был ненастоящим. Это был продуманный маневр с его стороны, чтобы спасти меня.
Полтора часа спустя, мы, кутаясь от холода, слушали итоги аукциона. Мама поднесла руку ко рту, да так и застыла, когда была объявлена самая высокая цена за торт.
Никсон предложил за ее торт десять тысяч долларов.
Я уставилась на него, чувствуя, как еще одна трещина в моей обороне превращается в каньон.
— Выкусите, миссис Уиткомб, — пробормотал он с ухмылкой, как раз перед тем, как моя мать обняла его, затем отчитала и снова обняла.
Я знала, что эта сторона Никсона скоро вновь скроется. Сейчас она видна потому, что он недавно вышел из реабилитационного центра. Потому что он трезв. Потому что в его гримерке нет папарацци, моделей и полуголых поклонниц. Я знала, что это временно, но вместо того, чтобы испугаться, почувствовала, как ценно то, что увидела его настоящего.
И, Боже, помоги, я хотела, чтобы он остался таким навсегда.
Я хотела, чтобы он был настоящим.
7 глава
НИКСОН
— Что, черт возьми, со мной не так? — пробормотал я, когда проиграв две последовательности аккордов, которые только написал, вырвал страницу из блокнота. В них не было ничего примечательного, а это означало, что они идут в мусорное ведро, в кучу таких же смятых бумаг.
Я положил карандаш на стол и сыграл малую септиму в ля миноре (примечание редактора: малая септима — музыкальный интервал в семь ступеней и пять тонов), глядя на Скалистые горы за окном. Более живописную обстановку трудно представить: голубое небо (такого я нигде не видел), холмы, окрашенные осенним золотом. Это место могло вдохновить на написание симфоний, и тем не менее я изо всех сил пытался сочинить хотя бы пару простых песен.
Я отвел взгляд от окна, и моему взору открылся еще один захватывающий вид. Сердце забилось чаще. Зои. Она принесла мне кусок торта, улыбнулась и молча удалилась обратно на кухню. Она знала главное правило: никаких разговоров, пока я сочиняю, и, к моему необъяснимому разочарованию, соблюдала его. Хотя она всегда следовала правилам.
В отличии от меня.
Я проводил взглядом изгибы ее задницы.
Я поцеловал ее вчера. Я не планировал этого, но и не жалел. Черт, она была хороша на вкус — как сидр, только слаще, — и я погрузился в нее, как в ночной запой: с полной отдачей и без мыслей о последствиях.
Мои пальцы скользили по струнам, пока я прокручивал в голове тот поцелуй. Сначала Зои была шокирована, но это быстро прошло, и она поцеловала меня в ответ. Я и представить не мог, что невинный поцелуй может разжечь во мне такую страсть.
Я хотел почувствовать это снова.
Мои пальцы двигались, воплощая мелодию, которая звучала в голове. Музыка была на первом месте — так было всегда. За ней следовали слова, передающие эмоции, но без музыки они были ничем, просто красивой поэзией. Именно ноты, низкие частоты, которые повышались по тону, а затем и по высоте, заставляли слушателя вставать на ноги или опускаться на колени — в зависимости от моего настроения.
Я набросал последовательность аккордов и табулатуру, затем немного подправил.
В животе заурчало. Точно, я же пропустил обед. Наверное, поэтому Зои принесла мне торт.
Отложив гитару, я принялся за десерт. Мама Зои была великолепным пекарем. Шоколад просто таял на языке, и, прежде чем откусить второй кусочек, я отправился за молоком.
Я открыл дверцу холодильника, когда вошла Зои вошла, и я напрочь забыл о том, что искал.
— Привет, — сказала она, ставя пустой стакан на стойку. — У тебя там все в порядке?
— Да, — ответил я, закрывая холодильник.
Мы смотрели друг на друга, и с каждой секундой воздух между нами словно становился гуще. Зои была так чертовски красива, так привлекательна для поцелуев, и так недосягаема для меня по стольким причинам, что даже не перечислить.
Персонал. Она работает в штате.
Я повторил эту мантру три раза, пытаясь вспомнить, почему не мог удовлетворить свое влечение к ней.