— Я не это имела в виду. Ты не можешь просто заставить меня разлюбить тебя.
— Еще как могу. — Он застегнул чемодан.
Гравитация снова изменилась, словно выворачивая мое нутро наизнанку.
…И когда он нажимает на кнопку самоуничтожения, то уничтожает всех на своем пути…
Предупреждение Куинн прозвучало в моих ушах, как сирена экстренного оповещения о наводнении. Я не успела подняться повыше, и теперь меня затянет водоворот.
— Никсон, — прошептала я, когда он сел на кровать и спокойно начал обуваться.
— Видишь ли, я в некоторой степени эксперт в том, как убить любовь. — Он даже не взглянул на меня, а просто завязывал шнурки. — Для начала я самоустраняюсь. Если этого недостаточно, то в ход идет капелька пренебрежения и всего намек на то, что можно считать оскорблением. Потом даю немного времени, и вуаля, любви и след простыл.
— Я тебя люблю.
— Пока. — Он пожал плечами. — Но ты просила правду, и, черт возьми, работала изо всех сил, чтобы ее заслужить. Итак, получи и распишись: сестра погибла из-за меня.
Я проигнорировала шпильки в свой адрес и сосредоточился на его признании.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что это правда.
— Я не верю.
— Мне плевать, во что ты веришь. — Никсон закинул сумку на плечо. — Отец никогда и пальцем ее не трогал, по крайней мере, когда я был там. Все доставалось мне. Я думал, что это потому, что она была маленькой. Или потому, что он ее любил. Я тоже ее любил, и поэтому приезжал год за годом, чтобы быть с ней, чтобы защитить, как и положено старшему брату. — Он вздохнул. — А потом мне исполнилось восемнадцать.
— И ты не приехал, — озвучила я свою догадку.
Он глянул на меня.
— Впервые в жизни не пришлось объясняться. Я уже не был ребенком. Кроме того, отец всегда забирал у меня телефон, когда я приезжал, а мне нужно было много чего решить по учебе. Он больше не мог тронуть меня, и я эгоистично убедил себя, что он никогда не причинит вреда Ке… – Он вздрогнул. — Он любил ее так, как никогда не любил меня. Ты же не причиняешь вред тому, кого любишь, верно?
Грудь сдавило так, что стало больно дышать.
— Она плакала, когда сказал, что не приеду на лето, но я пообещал научить ее играть на гитаре. Я купил ее на деньги, которые мне дали за то, что хорошо сдал выпускные тесты. С финансами у мамы всегда был полный порядок. — Никсон поправил сумку на плече и потянулся за чемоданом. — Я отклонил все предложения, кроме Вашингтонского университета, чтобы быть поближе к ней. Ты все верно поняла тогда.
У меня не было ощущения, что я заработал очко в игре, которую неминуемо проиграю.
— Я подарил гитару на ее восьмой день рождения, но там был отец, поэтому я быстро уехал, даже показав, как настроить. В любом случае, гитара была для нее слишком велика. Надо было покупать детского размера. — Он стиснул зубы и поставил чемодан на пол. — Сестра умерла неделю спустя.
— Мне очень жаль. — Я проглотила комок в горле, подошла к Никсону и прижала ладонь к его груди. Сердце его колотилось, как бешеное, а сам он был, словно натянутая струна.
На секунду наши взгляды встретились, и мой Никсон был там. Но потом он моргнул, и буквально заморозил меня взглядом.
— Почему? Я в этом виноват, а не ты. Я всегда делал то, что лучше для меня, Шеннон. — Он уставился в стену. — В любом случае, записей о том, что отец применял ко мне силу не было, поэтому его обвинили в непредумышленном убийстве и дали тридцать лет. Я забрал гитару, которую подарил, и это все, что у меня осталось. У меня даже фотографии ее нет, — шепотом закончил он.
Его акустическая гитара. Я догадалась, что она принадлежала Кейли.
Я не знала, что сказать или сделать, как начать ему помогать.
— Это была не твоя вина.
— Я не приехал, и она умерла. Вывод очевиден.
На улице посигналила машина.
— Это за мной. Удивительно, что даже в таком маленьком городке, как Легаси, есть Uber. — Он пошел к двери, так словно меня не было в комнате, словно моя рука не лежала на его груди.
Я побежала за ним в коридор.
— Куда ты собираешься?
— В Сиэтл, — бросил он через плечо. — Я думал оставить рендж ровер здесь, в гараже, но раз теперь мы путешествуем отдельно, можешь делать с ним все, что захочешь.
— Путешествуем отдельно?
Я не могла представить мир, в котором Никсон оставил меня. Я помчалась за ним и догнала уже двери.
— Да, — ответил он. — Я просил тебя отступиться. Просил тебя собрать вещи. Просил тебя выбрать. Ты выбрала.
— Это так не работает! — я схватила его за руку.
Он ее стряхнул.
— Чтобы решить, как работают отношения, нужны двое, и я решил, что мы больше не вместе. Ты хочешь не меня, Зои, а картинку, которую нарисовала в голове.
— Неправда! Я тебя люблю!
— И это только твоя вина. Я тебя об этом не просил! — отрезал Никсон, намеренно разбивая мне сердце. — И именно поэтому радуйся, что это заканчивается здесь. Прежде чем туры, пресса и мой неизбежный срыв сделают все за нас. Кроме того, если все что было между нами, останется здесь, — он скользнул взглядом по деревянным балкам и стенам, — мне будет проще приходить в офис.
— Не оставляй меня, — прошептал я. — Не надо.
Трещина в моей душе ширилась и росла.
«Ты не причиняешь вред тому, кого любишь, верно?» — сказал Никсон. Но он никогда меня не любил. Он использовал, и я позволила.
— Самолет заберет тебя завтра. Или в любое время, когда захочешь. Не торопитесь из-за меня. — Он окинул меня взглядом, как будто видел в последний раз и хотел запомнить. — И не беспокойся о гитарах. Я попрошу Бена прислать за ними «новую Шеннон».
Он повернуть ручку и открыл дверь.
Новую Шеннон.
Потому что меня легко заменить.
— Вот так просто? — я бросила ему вызов, произнося вопрос, который определял практически каждый этап наших отношений.
— Так просто.
— Забавно, что ты обвиняешь меня в попытке вылечить тебя, хотя сам всегда считал лекарством. — Что-то безобразное вырвалось из трещин в моей душе и кольнуло глаза.
Никсон замер на пороге, но не обернулся.
— Наконец-то ты учишься. В конце концов, ты сможешь выжить в этой отрасли. Увидимся, Шеннон.
Уходя, он даже не хлопнул дверью. Моя жизнь разрушилась под тихий щелчок.
Никсону было плевать. Он не собирался кричать, ругаться, постараться что-то сохранить.
Апатия — это смерть.
Никсон наколол это у себя на животе. И так оно и было. Его эмоциональная апатия — моя смерть. Месяцы ожидания, целомудрия, моногамия, усилия… Все это было не из-за любви, привязанности или просто симпатии. Это была цена, которую он заплатил, чтобы достичь своей цели — не сорваться.
И теперь он найдет себе новую.
17 глава
ЗОИ
Я бросила сумки прямо у двери, встала в крошечной прихожей, и оглядела квартиру, которая больше не казалось мне домом.
Или, может, я больше не чувствовала себя собой.
Эта квартира принадлежала мне «до Никсона». После него я стала кем-то другим.
«Точно, — подумала я, падая на диван. — Это новая эра — эра после Никсона».
Я пробыла в Колорадо два дня. Во-первых, потому что не могла поверить, что он окончательно ушел. Не могла поверить, что он разрушил наши отношения из-за гипотетического вопроса. Остался бы он, если бы я ответила эгоистично? Если бы выбрала любить его, а он пусть и дальше страдает от своего прошлого. Весь тот день я ничего не делала, только плакала и смотрела в окно, ожидая его возвращения.
Лишь на следующее утро, когда проснулась с опухшими от слез глазами, я вспомнила, что Никсон никогда не делал первый шаг. Все наши отношения, сначала профессиональные, а затем личные, были основаны на том, что я преследовал его. Это я сказала, что хочу большего. Это я рисковала своей репутацией в отрасли, где не давали второго шанса. Это я раскрыла его секреты. И именно меня он, как обычно, оставил все это разгребать.
Никсон не возвращался. Не для меня. Ни для кого-то другого. Для этого потребовалось бы показать, что он уязвим.
Второй день в Колорадо я провела, делая то, что должна: собирала вещи, которые он оставил, и готовила дом перед моим отъездом. Я изо всех сил старалась залечить зияющие раны в сердце, но в этом мире не было достаточно прочной нити, которой их можно сшить.
Обняв подушку, я свернулась калачиком на диване. Я мучилась из-за разбитого сердца, была эмоционально и физически опустошена. Слезы покатились по щекам, и я их не вытирала.
Кто не рискует, тот не выигрывает.
Я рискнула и проиграла.
Я была ослеплена любовью и не поняла, что стала для Никсона «лекарством» — средством борьбы с зависимостью.
Да, он меня подвел. Но я тоже его подвела. В этом мы идеально совпадали.
Зазвонил телефон, и я быстро вытащила его из заднего кармана и нажала «отклонить», увидев, что звонит Наоми.
Я не была готова говорить о том, что произошло. И не знала, смогу ли вообще. Такую боль не выразить словами. Невозможно объяснить, что чувствуешь, когда отдала себя без остатка тому, кто взял этот дар и вывернул на изнанку.
У меня остался ключ от пентхауса. За двадцать минут я могла добраться туда и заставить Никсона себя услышать. Я могла разрушить стены, которыми он себя окружил, как делала уже ни раз. Но я чертовски устала преследовать человека, который не хотел, чтобы его поймали. Он не хотел мне открываться. Не хотел меня любить.
Я заснула прямо на диване, а на следующее утро продолжала игнорировать трезвонящий телефон. Джереми. Наоми. Мама. Бен. Я отклонила все звонки, желая сделать то же самое с миром, который ждал за пределами квартиры. Мир, в котором Никсон больше не был моим… если он когда-либо был.
Два дня спустя кто-то постучал в мою дверь.
Я пыталась игнорировать это, но тот, кто пришел, был настойчив. Пришлось подняться с дивана.
— Я не уйду, Шеннон, — раздался из-за двери голос Бена