— Сильвия-я-я-я!
Да, она Сильвия, но одновременно она — девушка с бусами из морских ракушек, девушка, которая привела её в лес, девушка, которая стояла на коленях рядом с ней под луной и выбивала спирали в скале.
Как странно и как удивительно быть собой — разом и прежней, и новой.
— Привет, Сильвия.
Голос совсем рядом.
Она обернулась. Вот он, её юный светловолосый друг Колин, спокойно сидит на траве у скалы.
Он снова произнёс «привет».
Она попыталась заговорить, но звуки не выходили изо рта, не складывались в слова.
— Колин, — произнесла она наконец. — Ты давно тут сидишь?
Он засмеялся.
— Целую вечность, — сказал он. — Пошли домой?
— Я к тебе стучал-стучал. Даже гальку в окна бросал.
— Гальку?
— Да. Такие мелкие камешки.
Они возвращались через лес.
Сильвия всё ещё находилась меж сном и явью.
— Завтракать пора, — сказал Колин.
— Завтракать?
Он фыркнул.
— Да, Сильвия. Завтракать.
Её ноги двигались медленно. И заплетались. Она переставляла их осторожно, бережно. Как ребёнок, который учится ходить. Снова учится ходить.
Она облизнула губы, пошевелила языком и проговорила:
— Я п-п-просто пошла п-п-прогуляться.
Похоже, она снова учится говорить.
Похоже, она снова учится жить.
Она шла прочь из леса, над бурным ручьём, мимо упавших тотемных столбов, мимо болтающегося Христа.
Энтони и Габриель ждали у своего дома. В лучах рассветного солнца.
— Получите-распишитесь! — сказал Колин.
— Небось, с жаворонками встала? — спросил Энтони.
Она нахмурилась. При чём тут жаворонки?
— П-пошла п-п-побродить, — тихо ответила она.
— Ну, заходи, поешь.
Габриель взял её за локоть и повёл в кухню.
На столе хлопья и фрукты. Энтони заварил чай и кофе.
— Она была недалеко. — Колин засмеялся. — Я снова нашёл заблудшую овечку!
Сильвия ела жадно, словно после долгого пути, словно растратила все силы.
Она жевала тосты — кусок за куском.
Пила сладкий чай — кружку за кружкой.
Слова стали даваться ей легче.
Разум прояснился.
— Наверное, я заснула, — сказала она. — Там было очень уютно.
По её джинсам полз паучок. Она подставила руку, и паучок переполз на тыльную сторону ладони.
Она заметила у себя на коже ссадины и царапины. Подушечки пальцев распухли и болели.
— Там было красиво, — сказала она.
Габриель не сводил с неё глаз.
Она выпила ещё чая.
Какая-то её часть осталась в лесу, у скалы, с девушкой.
В далёком прошлом.
Возможно, она осталась там навсегда.
Она выхлебала последнюю кружку до дна.
Пока она была не готова ни с кем общаться.
— Я пойду домой, — сказала она.
— Уже? — удивился Энтони.
— Да. Простите.
— Можно я с тобой? — спросил Габриель.
Они шли по узкой дороге к её дому.
— Я бродила всю ночь, — сказала она.
— Ну… я так и знал.
— Да?
— Вчера вечером, перед сном, я подумал, что ты исчезла. Ушла.
— Куда ушла?
— Не знаю. Может, в Ньюкасл.
— Отсюда? Ночью?
Он рассмеялся.
— Мне даже показалось, что тебя здесь вообще не было, что ты мне примерещилась.
— Я тут, Габриель. Вполне настоящая. — Она похлопала себя по рукам, по щекам. — Видишь? Хочешь проверить? Потрогай.
Он коснулся указательным пальцем её плеча.
— Живая, как жизнь, — сказал он.
— Ага, живая, как жизнь.
Деревня потихоньку просыпалась. Мимо проехала машина — и вот эта машина уже точка на дороге, взбирается на холм.
— Ты путешествовала к духам? — спросил он.
Она вынула из кармана тяжёлый камень.
— Я его нашла. Обычная вещь. Духи ни при чём.
Она отодрала от камня клочок мха.
— Там была девушка, — сказала она.
— Ах, снова жила-была девушка. И её звали Сильвия Карр?
— Да. Нет.
— Самый таинственный ответ. Да нет. Нет да.
Она улыбнулась.
— Я расскажу тебе, Габриель, — тихо сказала она. — Но не сейчас.
— С тобой всё в порядке?
— Кажется, я там умерла.
Она сама удивилась, что произносит это вслух. И засмеялась.
— Что за чушь! — сказала она. — Я же не могла умереть. Да?
— Не могла… Вообще, я не знаю, Сильвия.
— А что значит умереть?
— Не знаю, — повторил он.
И засмеялся. И она засмеялась вместе с ним.
— А хоть кто-нибудь хоть что-нибудь знает, Габриель?
— Не я.
— И не я.
У дома Андреаса они увидели, как он выходит на крыльцо, спускается в сад, ставит на стол поднос с чашкой, садится.
Он им помахал.
Сильвия и Габриель поздоровались, открыли калитку. Сильвия протянула Андреасу камень.
— Я нашла это. В лесу.
Он взял камень дрожащими руками, осмотрел.
— У тебя зоркий глаз, девочка, — сказал он и провёл пальцами по камню. — Видишь эти щербины? Значит, это древний молоток. Камень, который помогал вонзить нож в скалу.
Он вернул ей каменный молоток.
— Прошлое окружает нас повсюду. — Она повторила слова, которые услышала от Андреаса всего несколько дней назад.
Она ощущала тяжесть камня в руке, его прохладу на коже. Она ощущала присутствие девушки рядом с собой, внутри себя. Её руку в своей руке.
— Прошлое глубоко внутри нас, — сказала она. — Оно ждёт, хочет, чтобы мы о нём узнали.
Однажды она расскажет Андреасу о полой кости, о девушке, о камне.
Это нельзя откладывать, потому что Андреасу девяносто пять лет.
Его глаза сияли.
— Но мы с вами находимся здесь и сейчас, мои чудесные юные друзья, — сказал он. — Смотрите, какое прекрасное утро!
— Прекрасное! — повторил Габриель.
— Подумайте, как было бы ужасно, — продолжил Андреас, — жить в таком великолепии и не ценить его.
Сильвия глубоко вдохнула и раскинула руки вширь и вверх — к утреннему небу.
— Да! — сказала она. — Было бы ужасно!
Андреас взялся за чашку.
— Выпью-ка я чаю, — сказал он. — А вы, мои чудесные юные друзья, идите любоваться великолепием. Цените его!
И Сильвия с Габриелем пошли дальше.
Остановились у двери её дома.
— У меня идея, — сказал он. — Нам с тобой надо сыграть на полых костях вместе, в клубе.
— Нам? Вместе? А я сумею?
Они стоят совсем близко друг к другу.
Чувствуют дыхание друг друга.
— Полую кость нельзя таить от мира, — говорит Габриель, — на ней надо играть для всех. Но мы сначала порепетируем, да?
— Да, Габриель. Решено.
Она делает шаг к двери. И замирает.
— Мне надо идти, — говорит она, но остаётся на месте.
Потянувшись вперёд, она обхватывает его за пояс и быстро целует в щёку.
Он краснеет, а она улыбается.
— Я перешла границу, — шепчет она и, ничего больше не сказав, входит в дом.
Она сидит одна на стуле в сумеречной комнате.
И чувствует, как кровь течёт по её венам, как вздымается грудь при каждом вдохе. Она молода. Она свободна. Она — Сильвия.
Она проспала много часов. Без сновидений.
На холме прорезалась связь. Удалось поговорить с мамой. Оказалось, мама осталась в городе не зря. Сейчас-то уже всё хорошо, но было плохо. Мальчик сбежал. Его нашли в Каллеркоутс, в пещере на берегу. Он спал. Кроме мамы, он не был готов ни с кем говорить. Признался, что хотел покончить с собой. Хотел утопиться, но вода была слишком холодной. Хотел спрыгнуть с утёсов, но утёсы были слишком низкими. Он себя презирал: даже самоубиться — и то ума не хватило. На самом деле он хотел другого. Того, чего хотят все люди. Но не все находят. Он хотел любви. Он хотел жить.
— Думаю, он бы тебе понравился, — сказала мама. — Тот ещё фрукт, но оно и понятно, жизнь у него нелёгкая. Может, пообщаешься с ним, когда вернёшься?
Сильвия улыбнулась, вспомнив всех маминых подопечных, с которыми ей довелось пообщаться за последние годы.
— Да, мам. Попробую.
Так странно думать о возвращении в обычный мир.
— Малкольм — почти твой ровесник, — сказала мама, — но совсем незрелый. Ему ещё взрослеть и взрослеть.
— А где папа? — спросила Сильвия.
— Похоже, всё ещё в Риме. — Мама горько рассмеялась. — Я сдаюсь, Сильвия. Мне всё равно.
— Нет, тебе не всё равно.
— А ты почём знаешь?
Связь то гасла, то возвращалась. Кажется, мама обещала скоро приехать.
Сильвия успела сказать, что у неё всё в порядке. Да, Габриель и его семья о ней заботятся. Да, она счастлива. Нет, она не чувствует себя брошенной.
Всё, связь сдохла окончательно. Маму больше не слышно.
Сильвия посмотрела за холмы в сторону города.
Скоро возвращаться.
В углу сидели мыши. Неподвижно так сидели — две тени у плинтуса. С потолка свисали на нитях три паука. На заборе перед окном восседала галка. Нет, две галки.
Она не обращала на них внимания.
Она дула в хрупкую полую кость. То зажимала пальцами дырочки в кости, то отпускала. Звуки получались лёгкие, нежные. Она дунула сильнее — звуки стали чуть громче.
— Но разве нас услышат в вашем огромном клубе? — спросила она.
— Мы скажем Майку, чтобы он велел всем замолчать, — ответил Габриель. — Он их утихомирит.
Репетировали у неё дома, в гостиной. Мама ещё не вернулась.
Они были вдвоём.
Сначала пытались играть народные песни — «Раз поутру», «Воды Тайна», — но их музыкальные инструменты для этого не годились: не хватало нот. Поэтому они стали просто дуть в свои полые кости, то сильнее, то слабее, работали языками, щеками, пальцами, лёгкими. И мелодии получались каждый раз новыми, совсем разными. Иногда они резали слух, а иногда ласкали. Иногда звуки были неровными, отрывистыми, даже противными, а иногда соединялись в полную гармонии и изящества музыку.
Габриель засмеялся.
— Даже не знаю, зачем мы репетируем, — сказал он. — Вряд ли мы доведём хоть одну мелодию до совершенства. И репертуар нам не собрать.
Но они продолжали играть, позабыв обо всём. Впрочем, Сильвия знала, что не отдаётся музыке целиком. Потому что боится снова перенестись в древность, снова пересечь какую-то неведомую границу. В лесу это получилось естественно, но зачем делать это в деревне, в