— Я сделаю, дядя Саша! А переписать можно? — спросил он таким тоном, будто у Деда Мороза подарок просил.
— Никогда не соглашайся на сделку, не уточнив условий, — покачал я головой. — Так можно остаться и без штанов, и без квартиры. Выполнишь просьбу — дам переписать что захочешь. Обещаю.
***
Федора я ждал еще минут двадцать. Наверное, труба никак не сдавалась. Но ничего страшного. Времени у меня — вагон и маленькая тележка. И это — до минимального уровня гипогликемии, когда проблему можно спокойно решить парой карамелек.
В подвале царила интимная полутьма, так что я продолжил читать с телефона. Ту же книгу. Пришлось немного полистать, вспоминая, где остановился в студии звукозаписи, но это не беда. Когда услышал, как в замке провернулся ключ, успел одолеть страниц десять.
— О, ты уже здесь, — удивился Федор. — А мы только закончили. Ну, спрашивай, что там у тебя за вопросы возникли.
— Первое. А расскажи-ка мне об Алле Викторовне. Очень уж она повышенный интерес ко мне проявляет.
Федор чертыхнулся, вытаскивая из пачки почти пустую «Приму».
— Неудивительно. Старая любовь, она не ржавеет... Вот же зараза, как можно выпускать такую дрянь? Зато моль не заведется — все карманы в табаке.
— Какая еще старая любовь? — вернул я разговор в нужное русло.
— Обычная, каком кверху. Стас, он же кобель тот еще был. Если какую бабу не оприходует, это для него как вызов было. А тут приехала врачиха молодая, симпатичная. Он к ней, она не против. Туда-сюда, с полгода они повстречались, и папаша срулил к твоей мамке. А Алка — беременная. Ходила, скандалила, да только толку с того? Такая история. Неинтересная.
Федор нашел наконец целую сигарету, закурил, и мы молчали, слушая потрескивание табака во время затяжки.
— А кого родила? — спросил я.
— Мишку. Он сейчас в институте учится.
— Значит, племянница, — протянул я.
— Ты о чем? — удивился Федор.
— Да вот, сейчас покажу.
Я вытащил телефон, пролистал немного — вот, сразу за показаниями счетчиков. Ирина Михайловна. Снимал ее на ходу, но вышло вполне сносно.
— И что же, вот этой финтифлюшкой фотографировать можно? — ткнул пальцем Федор. — Дорогая, наверное?
— У каждого бомжа есть, и у малолетних детей тоже.
— Во намайстрячили! А это кто? — показал он на экран.
— Сейчас, погоди, — и я увеличил масштаб пальцами. — Смотри.
— Ну Алка вылитая, — удивился Федор. — Родинки только на виске не хватает.
— Получается, внучка ее, Ирина Михайловна. Хирургом в больнице работает. Только она не родилась еще.
— Вот дела...
— Поэтому тетя Женя и не захотела о ней разговаривать.
— К ней на кривой козе не подъедешь, эта да, — Федор докурил сигарету до малюсенького бычка, который удерживал кончиками пальцев, буквально с полсантиметра длиной, бросил его на пол и затоптал. — Ну, а второй вопрос... Самый интересный, да?
Я достал из рюкзака плитку «Риттер-спорт».
— Шоколадку будешь? С миндалем.
— Сейчас нет, — ответил он, но лакомство забрал. — Вечером с чаем съем.
— И об этом второй вопрос. Выяснилось, что таскать вещи я могу только оттуда сюда. А назад не получается. Бублики купил в булочной, а на выходе одна труха.
— А ты ж хотел меня туда целиком затащить, — напомнил Федор. — Я бы тоже, как те бублики, рассыпался. Только зуб железный на память остался бы, — он щелкнул по фиксе в нижнем ряду. — Но ничего страшного в этом не вижу. Значит, и всякая гадость по дороге дохнет.
— Хотел испытать на других материалах. Дерево, стекло, металл.
— А на хрена? Ты хотел тут по дешевке тысяч пять кирпича купить и к себе перетаскать? Или спекуляцию затеять? Это гиблое дело. Сам ты до ювелирного не дойдешь, граница твоя не пускает. А я, даже если захочу, куплю там барахла только один раз. На второй ко мне ребята в серых костюмах придут и начнут спрашивать, откуда у меня такие богатства. Им что отвечать? «Знакомый из будущего попросил для коллекции?» И ты особо не разбогатеешь, и мне неприятности. А с братом что?
— Работаю над этим. Нашел тут одного...
— Без подробностей, Саня, — махнул рукой Федор. — Действуй, дело твое. Только вот подумай: а на хрена ты это делаешь?
Я молчал.
— Сорок лет прошло, — продолжил он. — Что тебя тянет вытаскивать Леньку?
— Мама, — сухо ответил я.
Федор кивнул. Я посмотрел на него и добавил:
— Она до самой смерти каждый день его вспоминала. И плакала. Не напоказ, а втихаря, у себя в комнате. Думала, не вижу. Знаешь, как это было?
Федор ничего не ответил.
— Мне хотелось, чтобы ей было хорошо.
***
Вечером я сходил к тете Жене — исполнил обязательную программу: накормил, почитал вслух, забрал вещи для стирки. Но когда вышел из больничных ворот, свернул в другую сторону. Просто так, без особой цели.
Остановился у дома Аллы и взглянул на окна. Свет горит — кто-то есть. Можно заглянуть на огонек. Но зачем? Если она жива, то что я скажу восьмидесятилетней женщине? В этой версии вселенной мы даже не знакомы.
Развернулся и пошел обратно.
«I’m sentimental, if you know what I mean», — вспомнилась строчка из старой песни. Да уж. Становлюсь сентиментальным. Возраст и безделие делают свое дело.
Дома загрузил стиралку и устроился на кухне. В ожидании, пока закипит вода, раскрыл томик Вересаева. Пожелтевшие страницы, ощутимый вес книги в руках — я снова начал находить в этом удовольствие. Даже закладка, случайная, но какая-то уютная.
Фотография. Та самая — с тетей Женей на субботнике. Я всегда смотрел только на нее. Она не очень удачная, потому что тетя отвернулась от объектива и лицо почти не видно. Но сейчас взгляд зацепился за задний план.
Трое. Алла. Мой непутевый отец, подающий ей грабли. И еще один мужчина. Высокий, почти на голову выше Аллы. В темном плаще, на лацкане которого поблескивает значок. Прямоугольник, приколотый к ткани. Что это?
Может, спросить у тети Жени? Отличная идея... если хочешь, чтобы фото тут же оказалось уничтожено. Лучше уж поговорить с той, что тянет руку за граблями.
Вода в кастрюле зашумела, подавая сигнал о скором закипании. Я встал, потянулся за солью.
И тут в прихожей скрипнула половица.
Я замер.
Тишина.
Дом старый, тут все скрипит... Я уже собрался списать это на случайность, но скрип повторился. Блин, на секунду я почувствовал себя персонажем фильма ужасов.
Иногда сигара — просто сигара. А иногда — нет.
Глава 9
Вот откуда здесь взялся этот рыжий кот? Когда я заходил, точно помню — на площадке никаких животных не было, между ногами у меня никто не пробегал. Вошел в квартиру, дверь закрыл. Форточки и балкон заперты. И сидит наглая рыжая морда, вся в шрамах, с надорванным левым ухом, и спокойно облизывает себе лапу.
— Заблудился? Давай, на выход, — я открыл входную дверь и приглашающе помахал рукой. — Вперед, товарищ! Вы здесь не живёте!
Реакции — ноль целых хрен десятых. Нет, лапу поменял, правую на левую. Котейка не очень крупный, худощавый, редкой породы «русская дворовая». В общем ухожен, хотя грязноват несколько. Типичный представитель тех, кто всё ещё гуляет сам по себе, но поесть приходит домой. И меня покидать не собирается. Я к вам пришел навеки поселиться.
— Могу, конечно, тебя покормить, но ничего специального. Суп будешь? С фрикадельками?
Со стороны посмотреть — понимает. Потому что встал и совершенно по-хозяйски попер на кухню. Направление угадать просто — даже я запах еды чувствую. А уж кот — и подавно. Пришел, сел посредине, и начал меня гипнотизировать: ты же приглашал, наливай свой суп. Разогрел ему в розеточке, обычно используемой для варенья, но с недавних пор перешедшей в резерв по причине появления скола на краю. Сам я бы выбросил, но у тети Жени к посуде очень трепетное отношение — в мусорку отправляется исключительно совершенно непригодное к использованию.
Ел котейка аккуратно, я бы сказал, интеллигентно: неспешно, сначала вылакал жидкую часть, и только после этого приступил к поеданию картошки и двух фрикаделек. Съел всё, и на всякий случай посмотрел вопрошающе: больше ничего не будет? Я и так отдал тебе треть своей порции, теперь только варить свежий суп, что я, кстати, и собирался делать. Помыл тарелку и налил воды. Как вещал один из дикторов в постоянно бубнящем на кухне радио: если вам хочется есть, то в большинстве случаев вы ошибаетесь, и вам всего лишь надо попить. На себе я эту теорию не проверял, а на госте могу запросто.
Пора спросить мнение эксперта. Несмотря на ухудшившееся зрение, тетя Женя знает всё и обо всех. А уж про домашнюю живность — и подавно. И еще не поздно.
— Привет, — сказал я в трубку после привычного «Алё».
— Здоровались сегодня. Чего хотел?
— Слушай, тетя Женя, рыжий кот, простой, не старый, с надорванным левым ухом, он чей?
— В нашем доме таких нет. И не видела.
— Забрел в квартиру, как сквозь стену прошел. Всё заперто, откуда он мог взяться, ума не приложу.
— Было бы что прилагать, — проворчала тетя Женя. — На кровать не пускай, еду спрячь. Давай, до завтра.
***
Кот оказался на редкость пристойным гостем.
На кровать не лез, ночью не устраивал концертов, не носился тыгыдыком по квартире, не орал душераздирающе под дверью, требуя еды или выхода.
Утром скромно поел суп с куриной кожей — я её всё равно выбрасываю, а тут пригодилась. Подождал, пока я позавтракаю, помою посуду, и только потом боднул меня в ногу, показывая направление к входной двери: давай, выпускай.
Молча.
Золото, а не животное. Я бы его даже оставил — уговорил бы тетю Женю. Видно же: умный, воспитанный, терпеливый. Некоторые племена в Африке верят, что обезьяны умеют говорить, но молчат, чтобы их не заставили работать. Вот и этот рыжий явно мог бы заговорить, но не считает нужным.
Подумал — и забыл.
Занялся рутиной: сбор в больницу, утренние хлопоты. Надо бы наконец научить тетю Женю пользоваться плеером на телефоне, пусть слушает свои книги. Потому что меня этот Эркюль Пуаро уже достал. Я люблю детективы, но не в таких количествах.