Настроение у тети было так себе.
Еще вчера на перевязке выяснилось, что рана заживает хуже, чем хотелось бы, а потому планы на раннюю выписку окончательно перешли в разряд фантастики. А сегодня выписали её соседку по палате, которая поступила позже. И плевать, что операцию ей делали совсем другую — без разрезов, только проколы.
— Я тут лежу, лежу, а она уже ушла! Неделю всего полежала!
— А что, если бы тебе тоже сделали лапароскопию?
— Так мне резали!
— Ну да...
Спит она тоже плохо — кровать, видите ли, плохая. Одно только хорошо — сегодня тете Жене не до Агаты Кристи.
Послушал я всё это, да и пошёл к лечащему врачу.
Надо бы это дело прекращать, потому что иначе мне придётся слушать дальше. И просто так пройдет вряд ли, я со своей тетей давно знаком.
Ирина Михайловна сидела в ординаторской одна, и по старинной врачебной традиции что-то быстро печатала. Раньше от руки писали, теперь вот клавиатуре покоя не дают.
— Здравствуйте, я по поводу Василенко.
— Евгении Андреевны? Присаживайтесь, пожалуйста.
— Нельзя ли добавить ей что-нибудь для... как бы это сказать... легкой седации? Настроение никакое, жалуется, спит плохо. Я понимаю — возраст, но...
— Я посмотрю, что можно сделать, — Ирина Михайловна что-то чиркнула ручкой на перекидном календаре. — У вас всё?
Я уже собрался уходить, но не удержался:
— Извините, а Алла Викторовна... кем вам приходится? Просто внешне...
Доктор даже не удивилась.
— Очень похожи?
— Да.
— Моя бабушка.
— Вы с ней знакомы?
Вот оно, очарование молодости, когда все, кто на десять лет старше, кажутся одного возраста.
— Нет. Просто помню. Видел в детстве.
— С ней всё в порядке?
— Да, она сейчас у папы живёт.
Вот и вся информация. А что я у пожилой женщины выяснял бы? Может, она и не узнает уже никого. Спросить я могу и у более молодой версии, если будет желание. Осталось помириться.
Странное, конечно, дело, я сам себе удивляюсь. Прожил столько лет, а вот историей семьи только сейчас заинтересовался. И зачем? Участников тех событий уже и в живых не осталось почти.
***
Кот вернулся вечером. И снова — как? Ни хлопка двери, ни скрипа замка. Только еле слышный звук — будто по полу прошёл сквозняк. Скрипнула половица — и вот он, наглый рыжий гость, устроившийся в кресле, словно жил здесь всегда.
Молчит, не просит еды, не выпрашивает ласки. Но я-то уже знаю: стоит разогреть супчик — и он тут как тут.
Поужинал, попил воды — и улёгся у моих ног, пока я переслушивал всю дискографию Стиви Рэй Воэна. Студийных альбомов у него всего шесть, если считать совместный с братом, и они короткие — по сорок минут. Второй, «Couldn’t Stand the Weather», вышел в мае восемьдесят четвёртого. Не знаю, как Валера относится к блюзу, но мимо этой гитары, что тянется прямо к душе, мало кто проходит равнодушным. Вряд ли он слышал дебютный альбом, про наводнение в Техасе, но этот даже лучше. Каково это будет, такое чудо услышать первый раз?
Если уж подбирать запасной вариант, то возьму «Alchemy» — концертный альбом «Dire Straits». Всё равно в Союзе Нопфлера пока мало кто знает. Они станут по-настоящему популярны только через год, после триумфа «Brothers in Arms».
Я живые альбомы очень любил в молодости, мне казалось, что они несут в себе энергию общения исполнителя с публикой. А потом охладел. В студии музыканты сидят месяцами, выбирают для записи лучшие дубли, пробуют микшировать в разных вариантах. А концерт — это всегда лотерея. Одна попытка, нервы, ошибки. К тому же, потом всё равно редактируют, соединяют куски, переписывают вокал. Бывают исключения, конечно, но большая часть концертников — шлак. А будет настроение, и оба релиза дам послушать. Вот какой я добрый.
Котейка лежал спокойно, встрепенувшись всего один раз, на вступлении к «Voodoo Child». Он вскочил на ноги, и посмотрел на меня, будто только что перед нами приземлилась летающая тарелка с инопланетными котиками. Порванное ухо встало торчком как антенна. Всё, что звучало раньше, оставляло его равнодушным. А тут — реакция.
Что-то в этом было.
Наутро — всё по расписанию. Завтрак, пара минут у порога — и рыжий уходит, как ни в чём не бывало.
Я встал у окна, посмотреть, куда пойдёт. Но он меня перехитрил.
Прямо перед подъездом сел, щурясь на солнце, словно никуда и не собирался.
Наблюдает.
***
С утра сходил в больницу. Наверное, Ирина Михайловна всё же добавила к лечению каких-то волшебных таблеток, потому что тетя Женя была поспокойнее. Ночью спала, о выписке в режиме «вот срочно бегом» не заговаривала. Поела, переоделась, послушала про Пуаро, и задремала. Всегда бы так. Надо спросить, чем это ее накормили, вряд ли что-то из тяжелой артиллерии. Купить и дома давать, когда вредничать начнет в очередной раз. Но доктор была на операции, а без нее сообщать детали лечения медсестры не стали. Ничего, не последний день, узнаю позже.
Дома посидел на дорожку, и начал собираться. Уже привычно напихал в рюкзак всё, что мне может понадобиться. Проверил заряд аккумуляторов, подергал кабель-обманку, не отвалится ли он от наушников в самый неподходящий момент. Добавил шоколадку для Федора. Долил воды в бутылку. На всякий случай бросил еще несколько карамелек. Вроде всё.
Вот замок смазать надо, как-то ключ туговато входить начал. И проветрить, потому что чувствуется сырость. Может, мне кажется, но вот эта смесь плесени, мокрой земли и чего-то гниловатого меня напрягает. Хотя вычистил же всё, мусора не осталось. Вот вернусь, и займусь. И погодка как раз подходящая: тепло и солнце пригревает.
Подошёл к порталу, посветил фонариком. Вроде всё на месте, никуда не пропало. Поставил в сторону рюкзак, чтобы не мешал становиться на четвереньки. У меня здесь всё цивильно — постелил на пол старую клеенку. Зачем-то погладил стенку подвала, даже не знаю с какой целью, наклонился, согнул в колене правую ногу, в спине что-то хрустнуло, и... АААААААА!!! Поясница!!! О-ох... вдохнуть бы! В глазах потемнело, и я рухнул на бок, ничуть не беспокоясь, что могу испачкаться или что-то порвать. Плевать, лишь бы не болело! При приземлении испытал новую порцию непередаваемых ощущений. В поясницу будто забили кол, и любое движение отдавалось там новыми вспышками боли.
Я не знаю, сколько времени прошло, пока я смог найти положение тела, в котором мог бы спокойно вдохнуть. Упал я не очень удачно: фонарик освещал в основном мои кроссовки. Так что думал почти в темноте. Телефон? В рюкзаке.
Рюкзак? Примерно в метре.
А я? Вне игры.
Сначала я пытался успокоиться, дышать ровно. Получилось не сразу. Потом — сосредоточиться на чем-то другом. Например, на мыслях, что я — идиот. Ну, правда. В мои годы так вот бодро прыгать в порталы, даже не размявшись?
Внезапно захотелось воды. А бутылка с ней где? Правильно, в рюкзаке, до которого и рад бы дотянуться, да поясница не дает. Остается только лежать и слушать, как где-то за стенкой возятся мои старые враги — крысы. Вот сейчас самое время отомстить — быстренько прокопать новую нору вместо порушенной мной, и можно спокойно потырить всё конфеты, шоколад, и даже покусать меня — всё равно я толком сопротивляться не могу.
Сейчас мое оружие — плавность движений. Никаких резких рывков и перекатов. По миллиметру, по миллиметру, останавливаясь каждый раз, когда поясница сигналила: «Эй, дружок, а ну-ка прекращай! У меня всё под контролем!»
Левой рукой нащупал лямку рюкзака. Подтянул его к себе — а он, как назло, завалился набок, застёжкой вниз. Прекрасно.
Я дышал медленно, как будто обманывал собственное тело. Знал: резкое движение — и меня опять переклинит.
А если не двинусь вообще — так и останусь тут, в темноте, среди пауков, плесени и запаха сырой земли. Ну и крысы тоже. Нет уж.
Пальцы дрожали, но я расстегнул рюкзак. Достал воду и выпил чуть не пол-литра, присосавшись к горлышку. Блин, чуть не потерял крышечку. Начал доставать телефон, и наткнулся пальцами на упаковку таблеток. Как я мог забыть? Я же сам их сюда укладывал, микроаптечку на всякий пожарный. По одной-две разных, на все случаи жизни. Что тут у нас? Парацетамол. Он от температуры? Но вроде и обезболивает. Сюда его. Порошок, надо растворять в воде, но думаю, если высыпать в рот и запить, то действие будет то же самое. Омепразол — не подходит, это от желудка. Порошок от изжоги... а это что? Диклофенак, две таблетки! Настоящий клад! И сразу следом за ним — кеторол. Помню, зуб болел, помогло. Не сразу и не окончательно, но это лучше, чем ничего. Возможно, лекарства просрочены, но не в моем положении обращать внимание на такие мелочи.
Выковырял таблетки из упаковок, бросил в рот, торопливо запив их водой. И только когда собрался высыпать парацетамол в рот, понял, что мозг у меня всё же находится примерно там, где сейчас болит. Я же могу бросить порошок в бутылку и растворить там. Ведь так он точно быстрее всосется в желудке и подействует. Осталась в ней ерунда, меньше половины. Как раз хватит. Разболтал и выпил. Теперь оставалось ждать.
Ждать, пока боль отступит. Ждать, пока тело вспомнит, как двигаться.
Ждать... и слушать, как в темноте за стенкой пищат крысы. Что-то они слишком разошлись. Наверное, у них там день рождения. А может быть, свадьба. Или семейный скандал. Да уж, как пел Чиж... Хотя мне сейчас ближе не блюз, а чистый, концентрированный стон боли.
Наверное, прошло минут двадцать, пока таблетки всосались и начали действовать. Или чуть больше. Но постепенно боль стала не такой резкой. Кол остался там же, но у него несколько затупились острые шипы.
Можно попробовать ползти. Я осторожно начал подниматься на четвереньки. Один хрен придется на них вставать, чтобы забраться на лестницу. Так что незачем изображать из себя летчика Мересьева. Тут расстояние — метра полтора. Ну два, не больше.
Как в детстве говорили: на три-пятнадцать. Рывок — и я снова в аду. С первого раза не получилось. Просто лежать. Просто дышать. Просто повторять про себя, что это не навсегда. Тем более, что я вроде понял, где допустил ошибку.