А теперь Кэролин была практически вышвырнута из жизни, беззащитная перед приливами гнева и депрессии. На работе она значилась в отпуске, то есть вернуться она могла тогда, когда сочтет нужным. Однако офисное начальство с некоторых пор стало давить на нее: или возвращайся, или дальше догуливай за свой счет.
Но она-то надеялась, что можно будет еще осмыслить свое прежнее существование. Сеансы терапии раз в неделю помогали восстановить зыбкую реальность, но только на день-два, а затем почва снова уходила из-под ног. Ее родители умерли, за поддержкой обратиться было совершенно не к кому, ее единственная сестра жила в далекой Австралии. По скайпу они общались регулярно, но ощущение изоляции нарастало.
А ему же, наоборот, все было нипочем. Обвинение с него сняли, хотя осадок от суда и приклеился, но работу он сохранил. По слухам, обзавелся он и новой пассией. Интересно, слышала ли та о суде? Наверное, нет, а если и прижала его к стенке, то он, конечно, изобразил жертву, ложно обвиненную в непорядочности некоей безбашенной девкой (извините за грубость). Иногда Кэролин посещал соблазн позвонить той барышне и поведать ей правду. Кэролин знала ее имя и место работы.
Боже, как она его ненавидела! Просто слов не хватало.
Послание она получила первого ноября. Бумага оказалась плотная, дорогая, хорошей фактуры, да и конверт был глянцевый с твердыми краями. В общем, полиграфия, стоящая не меньше книжки.
Кэролин прочла одну-единственную фразу – «Я могу тебе помочь».
Ниже, тем же четким почерком был выведен адрес. Южный район города. Ни контактного телефона, ни е-мейла.
С минуту Кэролин пристально рассматривала карточку, после чего порвала и выбросила в корзину. Чего ей только после суда не присылали – прямо свихнуться можно! По закону ее персональные данные были конфиденциальны, но у нее иногда складывалось ощущение, будто каждая шавка на улице знает ее имя. Получала она и печатные цитаты из Библии, в основном порицающие безнравственность добрачного секса, со смутными аллюзиями, что она получила по заслугам. Справедливости ради скажем, что они были кардинально лучше открытых заявлений, где намек, что она получила по заслугам, сопровождался еще и площадной бранью. Были и несколько писем поддержки, как правило, от женщин, побывавших в аналогичной ситуации, с предложением встретиться и поболтать, если есть желание. Подобные послания Кэролин тоже рвала и швыряла в корзину вместе с остальной корреспонденцией.
О той дорогой карточке она не вспоминала ни когда ела мюсли, ни за вечерним приемом снотворного, после которого впала в желанное забытье.
Спустя неделю по почте пришла вторая карточка, идентичная первой. Она тоже полетела в корзину, хотя просмотр теперь был более длительным, да и Кэтлин порвала ее менее охотно.
Когда на коврике под дверью появилась третья карточка, Кэролин не стала ее уничтожать.
Дом был частью нарядного таунхауса, построенного в конце девятнадцатого века. Он оказался опрятным и весьма ухоженным, а припаркованные машины были новые – или сравнительно новые. Палисадником он, правда, не мог похвастаться – там были лишь узкие каменные террасы, украшенные кадками и кашпо, а то и декоративными деревьями.
Но в секции под номером шестьдесят пять подобных изысков не имелось.
Кэролин посмотрела на чистые окна с задернутыми шторами и красную входную дверь, краска на которой начала местами облупляться.
Кэролин открыла воротца, подошла по короткой дорожке и позвонила в звонок. Самого звонка она не услышала (невольно напрашивалась мысль, а не сломан ли звонок), но через пару секунд дверь открыла высокая, болезненного вида женщина с грязноватой сединой и кожей, столь туго обтягивающей череп, что сквозь нее вроде бы просвечивали кости. Похоже, ее скулы могли за минуту пропороть кожу. Двигалась она неспешно, а на ее костлявых плечах дремлющей черной кошкой лежала ее близкая кончина.
Кэролин слегка растерялась. Она вынула из кармана карточку и сбивчиво начала представляться, но женщина молча отступила на шаг, жестом предлагая гостье войти. В прихожей царил полумрак: горела только лампа с плотным желтым абажуром, больше поглощающим, чем рассеивающим свет. Красно-белые в полоску обои нынче можно было встретить разве что в старых барах, а узорчатый ковер был так толст, что полностью поглощал любые звуки.
Где-то тикали часы – вот и все, что нарушало тишину.
Кэролин ступила внутрь, и дверь за ней закрылась.
И тогда она почувствовала запах.
Когда Кэролин возвратилась домой, она первым делом стянула с себя одежду и сунула ее в корзину с грязным бельем. Приняв душ и хорошенько вымыв голову, она задумалась о том, где ей мог встречаться такой тошнотворный запах. И ее осенило. Однажды она вместе с родителями посетила зоопарк, где имелся террариум с варанами, змеями и аллигаторами, которые сгрудились возле буроватого водоемчика. В том террариуме был точно такой же запах, который пропитал насквозь секцию под номером шестьдесят пять. Правда, подумать об этом у Кэролин не было времени: костлявая помощница провела ее в комнатку, где основное место занимала здоровенная кровать, регулируемая на манер больничных коек.
Рядом на инвалидной коляске сидела женщин помоложе, с укрытыми клетчатым пледом ногами. В комнате было жарко натоплено, и Кэролин сразу же вспотела.
Женщина на коляске красотой не блистала, но ее внешность казалась броской.
Длинные иссиня-черные волосы с серебристой проседью сбоку. Пронзительно-зеленые глаза, а кожа – почти такая же меловая, как у ее компаньонки, но с пятнышками румянца на щеках. Не красил ее разве что крупный рот – с парадоксально узкими губами.
– Привет, Кэролин, – поздоровалась она. – Меня звать Амелия. А у тебя за спиной – моя сиделка мисс Бронстон. Молодец, что пришла: мы на это надеялись. Снимай-ка пальто и устраивайся поудобней. Насчет духоты извини: холода я терпеть не могу. Хочешь чаю или еще чего-нибудь?
Кэролин согласилась на стакан воды со льдом в расчете, что это поможет сладить с испариной (температура в комнатке, наверное, зашкаливала). Мисс Бронстон налила из стеклянного кувшина воды. Прихлебнув, Кэролин почувствовала себя лучше. Стакан она обхватила так, что к нему прилегали запястья (где-то она читала, что это помогает снизить температуру тела).
– Если честно, я даже не представляю, почему я здесь, – призналась она.
– Да потому, дорогуша, что получила записку.
– Да, но я не поняла, что она означает.
– Она означает то, что в ней написано. Я могу тебе помочь.
– Чем?
– Я решу твою проблему, которую зовут Дэвид Риз. Да ты садись.
За спиной у Кэролин мисс Бронстон успела поставить жесткий стул, на который та опустилась. Мисс Бронстон вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
– Откуда вам про него известно? – насторожилась Кэролин.
– Из прессы. Я следила за процессом.
Она вяло махнула ладонью на стопку газет, лежащих на полу. А еще возле коляски был столик, на котором Кэролин заметила пластиковую папку с вырезками. Верхняя из них была ей знакома: заметка об оправдании ее насильника. Прошли недели, прежде чем она нашла в себе силы хотя бы бегло ее пробежать.
– Такие происшествия я всегда отслеживаю, – прошелестела Амелия, и Кэролин подалась вперед, чтобы ее услышать. Голос Амелии напоминал слабую струйку шипучего газа. – Выяснить его имя, да и твое, оказалось несложно. Думаю, я – не первая, кто на тебя вышел. Народ у нас вообще изобретательный, когда хочет над кем-то поизмываться.
От Амелии не укрылся удивленно-подозрительный взгляд гостьи.
– Не волнуйся, твою переписку я не читала, – успокоила она. – Но в таких вещах есть определенная схематика, и я не единственная, кто интересуется подобными разбирательствами. Есть мужчины – да и женщины, чего уж тут, – которые буквально упиваются тем, что доканывают насмешками жертв сексуальных преступлений. Будь моя воля, я бы стирала их с лица земли в порошок. Всех без исключения.
Теперь в ее голосе зазвучали гневные нотки. У Кэролин мелькнула мысль, что перед ней сидит одна из женщин, которой тоже пришлось изрядно пострадать.
Ну и что с того? Кэролин уже жалела, что пришла. Вероятно, Амелии скучно, и она нуждается в компании, чтобы всласть поплакаться, но ей, Кэролин, хватает и своей боли.
И она не собирается откровенничать.
– В записке указывалось, что ты мне можешь помочь. Чем, болтовней? – жестко произнесла она. – Кстати, терапевт у меня есть. Помощь – так себе, но другой мне не надо, ни за деньги, ни задаром.
Кэролин встала и поставила пустой стакан возле кувшина.
– За воду спасибо, – сказала она. – Мне пора.
– Сядь, – властно промолвила Амелия.
Прозрачно-зеленые глаза впились в Кэролин, а та покорно села на стул.
– Как ты сердита? – спросила Амелия.
– На Дэвида Риза?
– А на кого ж еще!
– Очень.
– Так не годится. Этого недостаточно. Нужно все прочувствовать. Скажи-ка, как ты ненавидишь Дэвида Риза?
– Более, чем когда-либо и кого-либо в своей жизни. Я просыпаюсь с ненавистью к нему и отхожу ко сну, ненавидя. Он отнял у меня все, а сам продолжает жить в свое удовольствие. Он счастлив. У него отличная работа. Новая подружка. А со мной он как будто никогда ничего и не делал. Он надо мной надругался, осквернил и пошел себе дальше, насвистывая.
– Ты хочешь видеть, как он будет наказан?
– Конечно!
– Мы сможем его покарать. Тебе надо лишь сказать свое слово.
– Наказать, его? Сейчас?
– Да какая разница? Ты его ненавидишь и хочешь увидеть его мучения? Мы способны это устроить.
– В смысле… избить, что ли? Или…
Она осеклась на полуслове. Время, проведенное в кабинетах полиции, адвокатов, в зале суда, научило ее осторожности.
– Милая моя, полумерами мы не ограничиваемся, – произнесла Амелия, и ее глаза заблестели. – А он впредь никогда не поступит с другой женщиной так, как поступил с тобой.