Генерал вызвал полицию, и прибывший констебль составил протокол. Сделать он толком ничего не мог, но пообещал, что будет послеживать, не шляется ли в округе кто-нибудь подозрительный. Генералу он посоветовал держать окна и двери в доме на запоре, хотя бы на время. Я помог домоправительнице счистить грязь. Ох и вонища от нее была – я бы и в рот не взял ничего, что из нее произрастало, пускай оно кипятится хоть в семи водах!
Вечером я вызвался ночевать внизу на кресле – вдруг вновь объявится тот неизвестный субъект, – но Генерал сказал, чтобы я не дурил. Он любил довольствоваться своей компанией. Пожалуй, втайне он радовался, что леди Джесси задержалась в столице.
Я продолжал работать в саду дотемна, после чего проводил до флигеля домоправительницу – так, на всякий случай.
Ночью Генерал проснулся от отчаянного, яростного царапанья в дверь своей спальни. Еще в полудреме он открыл дверь, и мимо его ног пулей мелькнул крупный коричневатый штрих – Тигр, старый обленившийся котяра, некогда гроза птиц, мелких животин и других котов в округе. Теперь он в основном дремал у себя в корзине да отмахивался хвостом от мух. Такой прыти за ним Генерал не наблюдал уже несколько лет – судя по всему, что-то всполошило Тигра настолько, что он с перепугу оставил свое место под лестницей и, несмотря на грузность, помчался наверх – прямиком в хозяйскую спальню. Котяра с разбегу вскочил на спинку генеральской кровати и превратился во вздыбленную дугу, шипящую на открытую дверь.
На ночь Генерал прихватил с собой в постель дробовик – штуковину, присутствия которой в спальне леди Джесси ни за что бы не допустила, даже если бы целая германская армия норовила вторгнуться через розарий и аннексировать огород. Сейчас он схватил дробовик и остерегающе крикнул, но ответа не последовало. И снова вернулся тошнотворный запах – гнилое зловоние грязи, а в темноте холла послышался тихий шорох, где-то у дальней стены. Рискуя выдать себя еще больше, Генерал включил свет.
По ковру возле комода бежала крыса, причем весьма необычная. Величиной она оказалась крупнее кошки, шкура на ней спеклась от засохшей грязи, а брюхо разбухало от падали и мерзости. Внезапно крысюга поднялась на задние лапы и начала обнюхивать воздух. И она не обращала внимание на Генерала, который между тем навел на нее дробовик. Перед тем как нажать на курок, Генерал почувствовал, что тварь вот-вот на него кинется. Грохнул выстрел – и крыса превратилась в труп.
Позже, оглядев ее останки (Генерал саданул из обоих стволов, оставив от крысы дырявую шерстяную тряпку), я понял, что это был за монстр. Один только хвост был мне длиной до локтя.
В тот день смрад грязи стал невыносим. Он заполонил весь особняк. Даже делая вдох через рот, я ощущал какой-то мерзкий привкус. В общем, дому не повезло, и хотя мы и скоблили пол как одержимые, следы башмаков никуда не делись и буквально впечатались в ковер и паркет. Пожалуй, даже профессиональному чистильщику придется теперь попотеть, чтобы как-то выправить нанесенный ущерб. Ковры теперь придется заменить, а плашки паркета стесать и заново покрыть лаком. Вероятно, после этого запах исчезнет, но вот что странно: если наклонить голову и принюхаться к следам, вонь сильней не становилась. Она просто-напросто висела в воздухе, и ни распахнутые окна, ни раскрытые настежь двери не могли выветрить ее из генеральского особняка.
Генерал вернулся к работе над мемуарами. Наверняка события истекших суток его немного подстегнули. Через окно было видно, как он усердно пишет. Порой он смазывал себе под носом гвоздичным маслом, чтобы перекрыть зловоние.
Мне поручили избавиться от дохлого грызуна. Оставалось только гадать, откуда на серой шерсти взялась грязь, да и откуда, если на то пошло, прибежала сама крысюга: раньше я столь жуткой твари не встречал. И лишь закапывая ее останки среди деревьев (никто так эффективно не избавляется от трупов, как жуки и червяки – мне с ними не сравниться), я вдруг обратил внимание, как мало с уничтожением эдакой великанши осталось крови. Да и вообще, никакой крови я не припоминал, а помнил только кости, клочья шерсти и непонятную сероватую массу. Я изучил останки, и мне казалось, что даже мех на них был как бы не целым, не единообразным, несмотря на спекшуюся корку грязи. Через некоторое время я убедился, что эти клочки шерсти даже не от одного животного! Разным на поверку оказался и возраст костей, о чем свидетельствовал их цвет. Когда я разложил их на земле, то разглядел и остов птичьего крыла, и фрагмент челюсти какого-то мелкого млекопитающего – белки, а может, летучей мыши (в центре имелись два клыка покороче, а с боков – два подлинней, чего у крыс не бывает).
Я сел на корточки и призадумался. Похоже, крыса была составлена из частей мертвых животных, найденных в подлеске, а в единое целое ее скрепили при помощи костей и шерсти, из-за чего она на расстоянии смотрелась крупным грызуном, хотя в действительности была фальшивкой.
Но как такую штуковину удалось оживить? Может, Генерал и считал ее настоящей, но, конечно, пребывал в заблуждении, так как это была мертвечина, составленная, в свою очередь, из мертвечины. Кто-то проделал с ним гнусный розыгрыш, наверное, тот самый тип, который наследил смрадной грязью в доме.
И внезапно меня осенило. Встав, я направился к пруду, расположенному посреди рощицы. Водоем этот небольшой, даже когда вода в нем поднимается из-за дождей, а сейчас ее уровень был минимальный – если зайти, то и на глубине вряд ли будет выше пояса. Водица была мутной, а берег тверд и сух. Чужих ног я не обнаружил. В воздухе с тихим треском летали стрекозы, сонно зудели мухи – чертовы бестии, норовящие попасть в глаза и уши.
Я учуял запах – слабее, чем в особняке, но все равно уловимый. Хотя опять же: смрад в доме Генерала пропитал мою одежду, буквально прилепился к волосам и коже, а потому нельзя было утверждать, что на пруду я ухватывал именно его источник.
Может, я принес его с собой – только и всего.
Но вместе с тем я чувствовал неизъяснимую тревогу. Некое тягучее безмолвие. Ощущение, будто что-то где-то затаило дыхание.
На обратном пути я неожиданно встретил Генерала. Он нес дробовик, и мне невзначай подумалось, не мыслим ли мы с ним в одном направлении. Повторять мой путь к пруду ему не было смысла: денек оказался знойным, а мушиный рой – раздражающе настырным. Я рассказал Генералу о своей отлучке к водоему и что берега от солнца стали жесткими, как обожженные кирпичи. Мое объяснение его устроило, и мы вместе двинулись к особняку. Меня радовала его компания, пока мы не вышли из рощицы. Опять же не знаю почему, но чем дальше мы отдалялись от пруда, тем слабее становилась вонь, но стоило нам приблизиться к саду, как мерзкий запах опять ударил нам в ноздри.
Генерал возвратился к себе в кабинет и взялся за писание, а я запер в сарае садовые инструменты и потащился в свою хибару.
То, что случилось позже, мне известно лишь со слов Генерала. Я-то ничего не видел и свидетелем быть не могу. Скажу единственно, что эту историю он мне поведал, когда я нашел его возле пруда перед тем, как полил дождь.
Генерал засиделся у себя в кабинете до наступления сумерек. Надежда написать полноценные мемуары, как он понял, была у него чересчур оптимистичной, и потому он ограничился очерком, скажем, для «Таймс» или «Телеграф», изложив события при Хайвуде во всей их правдивости – как он это видел. Генерал погрузился в работу и увлеченно скрипел пером, смачивая кожу под носом гвоздичным маслом, пока им не пропитались усы. Но через несколько часов проверенное средство перестало ему помогать, и Генерал был вынужден заключить, что мерзкая вонь стала окончательно невыносимой.
Окно в кабинете оставалось приоткрыто, однако все прочие окна и двери в доме были заперты.
Отложив перо, Генерал плеснул в стаканчик виски и опять вспомнил о гвоздичном масле, будь оно неладно. Ему не хотелось портить вкус крепкого алкоголя, поэтому он решил сперва вытереть с усов масло, а уж затем взяться за виски.
Генерал так и поступил, после чего покинул свой кабинет и поскользнулся, угодив ногой в жирный ком грязи.
Что еще такое?
Входная дверь, естественно, была закрыта, но слякотные следы оттуда вели прямиком к кабинету, словно кто-то потоптался снаружи, слушая, как поскрипывает генеральское перо, а затем направился в столовую и на кухню, а затем пошел через холл в гостиную и поднялся наверх. Цепочки следов петляли и пересекались, но в скудном свете лампы было видно, что они были не от одних ног, а как минимум от нескольких.
Следы были разных размеров, и характер поступи тоже различался.
А запах! Боже мой, что за отвратительный запах!
Генерал в полузабытьи пошел по следам, уже и не думая о том, кого он может найти, а лишь ища ответ на загадку. В гостиной фотография жены оказалась заляпана черными отпечатками пальцев. Краны в ванной были засорены, а к раковине присохла грязь с буроватыми разводами, напоминающими пятна крови. Обои в коридоре заплесневели и частично отслоились, а с дверных ручек капала слякоть, похожая на слизь. Белье на генеральской постели теперь было не снежно-белое, а мятое и измазанное, как будто кто-то в коросте хорошенько повалялся на простынях.
Каждая комната, за исключением кабинета, в котором он находился, носила следы вторжения, но самих нарушителей не обнаруживалось.
Когда Генерал спустился на первый этаж, входная дверь оказалась приотворена, и бледная высокая луна заливала ярким светом лужайку, по которой тянулись слякотные тропы, уходя в рощицу. Генерал направился к пруду, и вскоре его таинственно обступили деревья, уводя все дальше в свою глубь, пока он в итоге не оказался на берегу водоема.
Вода мутным зеркалом мерцала у его ног. Ее илистость поглощала лунный свет, а стоило Генералу заглянуть в пруд, как уровень водоема начал убывать, пока не обнажилось гнусное сероватое дно.