Вот ведь загадка.
Стол Куэйла был огромным сооружением из почерневшего от старости дерева. Целые поколения Куэйлов восседали за ним, обдумывая способы, как бы повернуть тот или иной закон во благо их клиентов, а значит, и их самих (конечно, правосудие не было для них проблемой). Вероятно, здесь решалась и участь несчастного месье Кувре… Думаю, в самый судьбоносный момент в арке замаячила древняя копия сегодняшнего Фонсли, при этом клерк прятал в складках плаща мешочек монет, необходимый для свершения приговора.
Куэйл для своих шестидесяти с чем-то зим был на удивление элегантен (если сказать «шестьдесят весен» или «шестьдесят лет», то это будет неточно: Куэйл был человеком именно голых деревьев и заледенелой воды).
Куэйл достигал примерно шести футов в высоту и оказался одним из немногих, кто мог смотреть на меня в упор, однако эта оценка скорее умозрительна: стоял он передо мной редко, а глаза скрывал за темными очками. Волосы у него отливали антрацитово-черным цветом и чуть припахивали гуталином, которым он скрадывал седину. Зубы, наоборот, снежно-белые и ровные, а кожа бледная до прозрачности – я порой думал, что при более ярком освещении могу разглядеть кровеносную систему Куэйла во всей ее нежной красе. Но в сумрачности кабинетных владений его сосуды и артерии проглядывали лишь едва, призрачным намеком, подобно теням ветвей на снегу.
И, повторяю, отраженные зайчики света на линзах его очков в черной же оправе прятали от меня его глаза.
Слева от Куэйла в красном кожаном кресле сидел еще один человек, разменявший третий десяток лет. Одет аристократично, но туфли, хотя и начищенные, – с истрепанными подметками, а костюм уже с годок как вышел из моды. Тем не менее юноша вдел в петлицу гвоздику. Получается, парень не без гроша, но денег все равно в обрез: хватает на чистку обуви, но свободно купить новую пару средства не позволяют. Если честно, симпатией я к нему не проникся: глаза с какой-то тягучей сонной поволокой – не поймешь, что на уме, а подбородок уперт практически в шею. Никогда не доверяй человеку, который, находясь в одной комнате с двумя, доводит число подбородков до трех.
– Милости прошу, мистер Сотер, – с вальяжной радушностью приветствовал меня Куэйл. – Позвольте вам представить: Себастьян Форбс. Его дядя, Лайонел Молдинг, – один из моих клиентов.
Форбс поднялся и протянул мне руку. Пожатие оказалось крепче, чем я ожидал, хотя он, вероятно, просто вложил в него чуть большее усилие.
– Очень рад познакомиться, мистер Сотер, – вымолвил он в свойственной подобным субъектам манере, которым приветствие всегда кажется чересчур длинным и потому лучше бы через него перескочить.
– Аналогично, сэр, – коротко ответил я.
– Мистер Куйэл рассказывал, что вы поспособствовали разрешению недавнего конфликта.
– Это был мой долг. Зачем преувеличивать.
– В каком полку изволили служить?
– В сорок седьмой дивизии.
– Вот они – истинные лондонцы! Стойкие парни. Артуа, Фестюбер, Лис, Сомма[46].
– Вы тоже воевали, сэр?
– К сожалению, нет. Моя осведомленность основывается исключительно на чтении. Для призыва, увы, оказался слишком молод.
Одного взгляда на этого ферта мне хватило, чтобы определить: из ребят, которые вместе со мной воевали, многие и сейчас, будь они живы, были б моложе его. Но я промолчал. Если он изыскал способ избежать той кровавой бойни, то впору ему позавидовать. Я сквозь нее прошел, а если б знал, что мне предстоит пережить, то драпал бы без оглядки. Дезертировал бы к чертовой матери: пусть сами рвутся в клочья, кому охота.
– Значит, вы, ребята, рубились при Хайвуде? – продолжал любопытствовать Форбс.
– Да, – ответил я.
– Ну и мясорубка была.
– Ага, – снова кивнул я.
– После этого Бартера[47] сняли с командования?
– Да, сэр. За немотивированные потери личного состава.
– Болван был, каких поискать. Конченый.
– Не такой конченый, как Палтни[48].
– Бросьте! Сэр Уильям – прекрасный солдат.
– Сэр Уильям – упертый тупица, обрекший на смерть тысячи людей, которым бы жить да жить.
– Смею заметить, что леди Джесси Арнотт была подругой моей покойной матери.
Арнотты. Мне смутно вспомнилось, что Палтни вроде бы сыграл свадьбу с одной из женщин данного семейства. Где же я об этом читал? Наверное, в светской хронике. Точно. И поэтому испортил себе аппетит перед завтраком.
Пока разлад не успел усугубиться, Куэйл сухо кашлянул.
– Прошу вас, присаживайтесь, мистер Сотер. И вы, мистер Форбс.
– Я требую извинений, – уперся ферт.
– На каком, простите, основании? – учтиво поинтересовался Куэйл.
– Мистер Сотер оскорбил героя Британской короны и друга моей матушки.
– Мистер Сотер всего лишь выразил свое мнение. Мы же джентльмены и поймем друг друга, не так ли? Я уверен, мистер Сотер вовсе не хотел задеть вашу мать. Верно, мистер Сотер?
Куэйл явно намекал, что с моей стороны было бы благоразумно сделать жест примирения. Понятно, я мог им и манкировать, но я отчаянно нуждался в работе. Правда, я не суетился. А ведь мне пришлось туго, да и на каждой улице маячил свой ветеран – и не один – на каталке или с пришпиленной к бедру пустой штаниной, чтобы повидней было отсутствие конечности. Или же он стоял на углу с кружкой для подаяний в левой руке, причем опять-таки пустой рукав правой вольно болтался на ветру.
Чего я никак не мог понять, так это ненависти к бывшим солдатам со стороны штатских. Похоже, они хотели, чтобы мы в одночасье исчезли. Парады канули в Лету, как и поцелуи в щечку с букетиками незабудок. Бывшие вояки, спасители отчизны, превратились в нищих попрошаек – а кто их любит?.. Быть может, своим присутствием мы заставляем тех, кто не попал на фронт, чувствовать свою вину. Они бы предпочли, чтобы нас засосала трясина и мы остались лежать вдали от Англии в местах, которые мы до своей гибели и выговаривать толком не научились.
– Прошу извинить, если у меня невольно что-нибудь вырвалось, – произнес я. – Я не хотел никого обидеть.
– Ладно вам! – великодушно отмахнулся Форбс. – Эмоции есть эмоции, куда без них.
Он плюхнулся в кресло, я тоже сел. Куэйл, довольный своим судейством в нашей схватке, повел разговор по существу.
– Мистер Форбс обеспокоен насчет своего дяди, – сказал Куэйл. – Он пропал несколько дней тому назад. Кроме того, он не оставил сведений о своем возможном месте пребывания.
– А если он уехал в отпуск? – предположил я.
– Мой дядя не имеет склонности к путешествиям, – возразил его племянник. – Ему нравится привычная среда обитания, и он редко покидает пределы собственных владений. – Форбс умолк и о чем-то задумался. – Как-то раз он, помнится, съездил в Богнор – знаете, в этот курортный городок в Западном Суссексе, но ему не понравилось.
– Да уж! – с высокомерным пренебрежением поморщился Куэйл.
– Если вы переживаете о его безопасности, то почему бы вам не связаться с полицией? – осведомился я.
Куэйл дугой изогнул бровь, чего я, собственно, и ожидал. Как и многие адвокаты, к полиции он относился как к некоей обузе, которая стопорит его деятельность. Пользу в ней он усматривал лишь в том случае, когда был заведомо уверен, что «бобби» могут быть ему чем-то полезны. А когда полиция выказывала признаки самостоятельности, он сразу же приходил в беспокойство, поскольку не имел стопроцентной уверенности в том, на чью мельницу она станет лить воду.
В общем, с полисменами Куэйл контактировал только в момент самой крайней необходимости.
– Мистер Молдинг любит приватность, – пояснил Куэйл. – Он может не одобрить, если мы позволим полиции совать нос в его дела.
– А вдруг он попал в беду, когда можно уповать исключительно на «бобби»?
– Чушь! – скептически ухмыльнулся Форбс. – Он за ворота-то почти не высовывается.
– Тогда зачем я вам понадобился? – удивился я.
Куэйл вздохнул с видом человека, для которого мир является сплошным разочарованием, впечатляющим лишь перепадами своей глубины.
– Видите ли, мистер Сотер, – неторопливо произнес он, – мистер Форбс – единственный из ныне живущих родственников мистера Молдинга. Поэтому он, как вы понимаете, главный наследник состояния своего дядюшки. Естественно, мистер Форбс всей душой надеется, что о столь траурных событиях речь не идет, и своему дяде он желает счастья и здоровья на долгие годы.
Судя по физиономии Форбса, в данном нюансе их мнения не сходились, но здравый смысл возобладал, и он в знак солидарности не то крякнул, не то хрюкнул.
– Памятуя о вышесказанном, – продолжал Куэйл, – мистера Форбса бы весьма успокоили любые сведения о благополучном местонахождении его дядюшки, так что нам бы хотелось найти мистера Молдинга в самые кратчайшие сроки, не прибегая к вмешательству полиции, которой, само собой разумеется, честь и хвала. Вот потому-то вы и здесь, мистер Сотер. Я заверил мистера Форбса в вашей прозорливости решительно по всем вопросам. Наслышан он и о положительном исходе дел, которые вы расследовали для моих клиентов в прошлом. Нам бы хотелось, чтобы вы отыскали мистера Молдинга и благополучно вернули его в любящее лоно семьи. Не так ли, мистер Форбс?
Форбс с подчеркнутой энергичностью кивнул.
– В теплые и любящие объятия родственников, – перенял он эстафету. – А если он мертв, то я хотел бы получить на этот счет уведомление.
– Именно, – промолвил Куэйл после красноречивейшей паузы.
Я посмотрел на Куэйла.
– А сейчас, мистер Форбс, я бы хотел посвятить мистера Сотера в необходимые детали, – заявил Куэйл. – И, пожалуйста, не сомневайтесь в том, что мы вас своевременно известим.
Форбс встал. Кабинетная дверь молниеносно распахнулась, и на пороге возник Фонсли с пальто, шляпой и перчатками гостя. С такой прытью он мог появиться, разве если подслушивал у замочной скважины (вероятно, так о