Но разве то, что я мог себе вообразить, могло быть хуже реальности смерти?
Если я не муж, не отец, не солдат, то тогда кто я?
Что я?
Я захотел вызвать полицию, но здравый смысл возобладал. Лицо Мэггза оказалось обезображено, и в этом был виновен я. Мертвая тварь остыла и превратилась в сухую шелуху, которая, едва я притронулся к ней ботинком, рассыпалась в прах. Точно так же распалось и то, что находилось в горле у Мэггза, забив мертвецу рот и гортань хлопьями темной материи. Если нагрянет полиция, меня бесспорно обвинят в убийстве с особой жестокостью. Мне вспомнилась девица, направившая меня в меблирашку.
Моего имени она не знала, но вполне могла меня описать, а я сомневался в том, что купил ее молчание. Мэггз был сухощав, и, находись мы в трущобах, я мог бы вынести его труп из дома и избавиться от него, но у меня вряд ли получилось бы пройти через улицы Спиталфилдса и Уайтчепела с телом Мэггза.
В дверь постучали. Я решил не открывать, но стук раздался снова. Голос был женский и знакомый.
– Сэр? – послышалось из-за двери. – Сэр, вы в порядке?
А девица из проулка, похоже, соскучилась!
Если ее проигнорировать, то она наверняка вызовет «бобби».
Я поплелся в прихожую и приоткрыл дверь – ровно настолько, чтобы показать девице, что я жив-здоров. Не хотелось, чтобы она сунула сюда свой нос.
Она с облегчением вздохнула и озадаченно посмотрела на меня.
– Я беспокоилась, – сказала она. – Мистер Мэггз…
– Человек с репутацией, – перебил я. – Я бы добавил, что теперь навыки нюхача ему уже не понадобятся.
– А с ним что-то случилось? – спросила она. – Вы ему ничего плохого не сделали?
– Нет. Просто он сейчас, если так можно выразиться, под воздействием…
Я постучал пальцем по горлу, изображая питье. У Мэггза в углу возле кровати пылились бутылки из-под дешевого джина.
Девица понимающе кивнула.
– Ясненько, – протянула она. – Хотя и не знаю, лучше он после этого становится или хуже. Может, никакой разницы и нет.
– Ладно. Сейчас я положу его на кровать и поверну на бок, чтобы ночью часом не задохнулся. А вообще-то, мне пора.
– Вид у вас нездоровый, – заметила она. – Вы не заболели?
– Понятия не имею.
С меня градом катился пот. Я облизнул губы.
– Вы б зашли в «Десять колоколов» – они рядом, – предложила она. – Стаканчик виски вам не повредит. Оплату я беру на себя, за вашу доброту.
Был соблазн отказаться и убраться отсюда как можно быстрее, но пропустить стаканчик действительно бы не помешало, и чего-нибудь поприличней, чем та дешевка, которую хлебал Мэггз. Да и вызывать к себе подозрение поспешным бегством не хотелось.
– От такого предложения отказываться грех, – заявил я. – Сейчас я уложу Мэггза и присоединюсь к вам.
– Вам помочь?
– Не надо, я справлюсь.
– Хорошо. Встретимся внизу.
Я улыбнулся и закрыл дверь. Вернувшись на кухню, посмотрел на Мэггза. А ведь отсюда недалеко до Темзы, подумал я. Можно дождаться темноты и оттащить его к берегу под видом, что его развезло от выпитого, прикрыв ему чем-нибудь лицо, а затем сбросить труп в Темзу. Найдут его, конечно, через несколько дней и изуродованность объяснят пребыванием в воде или следами лодочного пропеллера. Конверт с деньгами я спрятал в карман. Прошу не считать меня за вора: деньги я присваивать не собирался, а решил сдать на хранение Куэйлу. Я не сомневался, что они принадлежали Лайонелу Молдингу. Если их оставить здесь, то они рано или поздно перекочуют в чужие руки. Пускай они будут у Куэйла – он знает, что делать.
Я замешкался. А не обратиться ли к нему за советом и помощью – и поведать ему о том, что стряслось у Мэггза на кухне? Однако я предположил, что он мне не поверит, а то и вовсе сдаст полиции, – и отказался от опрометчивой идеи.
Куэйл был хитер и осторожен, но не сказать, чтобы откровенно бесчестен, во всяком случае, когда речь шла об убийстве. Я верил, что он готов за меня вступиться (он же говорил что-то вроде: «бедный парень, после войны он стал совсем другим»). Может, он согласится ратовать за меня в суде, если до этого дойдет дело, однако он не будет меня выгораживать, если сочтет виновным в убийстве.
Я спустился по лестнице и присоединился к девице, которую, оказывается, звали Сэлли. Мы направились в «Десять колоколов» на Коммершл-стрит. Паб пользовался популярностью из-за того, что его, по слухам, посещали Энни Чэпмен и Мэри Келли – жертвы Джека-потрошителя (пожалуй, и другие окрестные забегаловки могли похвастаться подобными ассоциациями). Обсуждать тему убийств с Сэлли было неуместным. Мы поговорили о ее жизни, деликатно обходя ее нынешний род занятий. Я рассказал ей и о себе, но немного, а своего настоящего имени не назвал. Примерно через час к ней подсели ее приятельницы, и я решил откланяться.
Сэлли была уже под хмельком. Перед моим уходом она меня поцеловала и предложила вернуться к ней в номер. Я отказался, но обещал, что однажды обязательно ее навещу. Впрочем, она сразу почувствовала фальшь и обиженно насупилась. Я даже расстроился. Она оказалась хорошей девушкой, а у меня самого женщины не было давно, еще с прежней моей жизни.
Я положил на стойку деньги и заказал выпивку на всю компанию.
Сэлли смотрела на меня темными, страдающими глазами. Что с ней стало, я даже не представляю, да и поздно об этом думать.
Слишком поздно для каждого из нас.
10
А когда я начал подозревать, что схожу с ума? Вероятно, когда в ванной появилось первая тварь – или когда взорвалась та глыба из звезд, рассеяв вокруг осколки стылой тьмы? Да, именно тогда я по-настоящему усомнился в здравости своего рассудка, хотя для меня те создания смотрелись вполне реалистично. В этом я был убежден.
А может, я сломался, когда пришел к Фонсли и он сказал мне, что со времени отсылки его телеграммы минул не день, а целая неделя? Возможно, и так. Конечно, как раз в ту минуту все и пошло-поехало. Присутствие еще двух членистых ракообразных в меблирашке Мэггза стало прямым доказательством того, что если меня истязает мое воображение, то делает оно это бесповоротно. В общем, так или иначе, но моя связь с реальностью начала слабеть – а по приезде в Лондон все стало только хуже.
Надо сказать, что у меня мелькнула мысль оборвать свое жалкое существование пулей, пока безумие окончательно не погрузило меня в хаос, но я все же одумался.
Кстати, по-настоящему в своей вменяемости я усомнился, когда, взбодренный алкоголем, вернулся в меблирашку Мэггза, думая сбросить труп в Темзу.
Я увидел, что нюхач-книжник исчез. Его тело пропало. Но это еще не все: изменилось само жилье: расстановка мебели, книг и даже планировка. Кухня находилась не слева, а справа. Кровать тоже переместилась.
Часть полок попросту испарилась, а книги теперь стояли ровными, строгими рядами, как костяшки на счетах.
– Нет, – проронил я, – такое невозможно.
Увы, это произошло. Я видел это своими собственными глазами.
Я полез в карман пальто и нащупал конверт.
У себя на ладонях я увидел вдавленные отпечатки от щетки. Перед глазами поплыло, а виски в животе забурлил. У окна находился стул, и я мешковато присел на краешек. Надо собраться. Спустя минуту в тенях проулка я уловил некое движение. Меня скрывала засиженная мухами штора – я сохранял неподвижность и смотрел, как Дануидж, спущенный с поводка своей дочерью, скользнул в ночь.
11
Вот как, вероятно, все произошло.
Элиза Дануидж проснулась от шума. На первом этаже, где хранились ее чудесные книги, царила суета. Самые ценные экземпляры были спрятаны в коробки и надежно складированы для транспортировки, остальное они с отцом упакуют за сутки, оставшиеся до переезда. Во всяком случае, доделают, когда вернется отец. Он уже должен вернуться, хотя он был «поздней пташкой». Впрочем, на данном этапе своей жизни Элизабет не слишком за него беспокоилась.
Звук донесся снова: слабый шелест, поскрипывание дерева. Похоже, отец пришел домой незаметно для нее – правда, он всегда извещает о своем возвращении.
Элиза вытащила дубинку из-под кровати. Раньше та принадлежала полисмену из Ливерпуля, уволенному из ведомства в тысяча девятьсот девятнадцатом году за участие в забастовке, – вскоре после этого он умер. Своим мундиром он поступился, а вот дубинкой – нет. Элиза приобрела ее у офицерской вдовы вместе с коллекцией оккультных книг, завещанных полицейскому дедом. О ценности собрания ни он, ни его семья не догадывались. За все экземпляры Элизабет предложила вдове кругленькую сумму, учитывая, что она могла купить их за меньшие деньги. Но у Элизы не было привычки обманывать людей. Она-то досконально изучила природу книг. У каждой из них были свои истории, а ведь история, как известно, – разновидность припоминания.
Оккультные издания в плане припоминания «работали» лучше других.
Элиза тихо спустилась вниз по лестнице. Она слышала, как потрескивают в камине поленья, и видела, как на стенах пляшут красноватые блики.
Неожиданно Элизу ужалил страх. Вдруг в доме пожар и могут пострадать книги? Она ворвалась в комнату, думая только о спасении коллекции.
– Здравствуйте, мисс Дануидж, – сказал я. – Я сидел и размышлял, когда вы ко мне присоединитесь. Огонек развел: ночи-то холодные.
Я вырвал пригоршню страниц из увесистого тома и швырнул их в камин.
Фолиант именовался «Книга церемониальной магии» Артура Эдварда Уэйта (год первоиздания 1913), однако в руках у меня было, судя по предисловию, переиздание.
Труд сей я выбрал из-за крупного формата и отличного качества бумаги. Горела книга превосходно. Элиза Дануидж завопила и замахнулась на меня дубинкой. Правда, она быстро остудила свой пыл, когда я продемонстрировал ей девятимиллиметровый «Люгер», позаимствованный у трупа немецкого солдата под Хайвудом.
Пускать его в ход мне пока не доводилось, зато теперь он мог мне пригодиться.
(Надо сказать, что после беседы со стариком Дануиджем я вернулся в свое скромное жилище и как следует ко всему подготовился.)