– Я пришел к Куэйлу. Мне от него кое-что надо.
– Вам здесь нечего делать.
– Ошибаетесь. Дело у меня крайне важное – куда важнее, чем вы можете себе вообразить. Я понял, что случилось с Молдингом. У меня есть информация. Я близок к цели. И могу остановить хаос. Мир меняется, но я могу все исправить.
– Что вы несете, – затараторил Фонсли. – Прошел почти месяц. Месяц! Мы вам доверились, дали вам деньги, а вы исчезли. Ни единой весточки не прислали! А ведь я вас предупреждал! Вы, надеюсь, не забыли? Я объяснил, чего от вас ждут.
Нахрапистость в его голосе звучала фальшиво.
Похоже на отвлекающий маневр. Впрочем, я и не ожидал, что он будет искренним.
– Месяц? С моего визита минул день, максимум – два!
– Вздор! Сегодня – двенадцатое ноября. Вы бредите. Посмотрите на себя! На кого вы стали похожи!
Я постарался пересилить в себе страх. Цеплялся за остатки своего рассудка.
– Это не я, а мир, – напористо возразил я ему. – Он изменился, поэтому я тоже стал другим.
На моих глазах Фонсли понемногу успокоился. Вероятно, самообладание всегда помогало ему справиться с ситуацией. Дрожь в нем унялась, а подозрительность уравновесилась природной хитростью. Однако он до сих пор не хотел принимать очевидное и отказывался верить моим словам.
– Ладно, заходите, – смилостивился он. – Хотя бы согреетесь. Где чайник, вам известно. Сделайте себе чаю и отдохните. А я отыщу мистера Куэйла. Он сегодня в зале заседаний, но я ему доложу о вас и вашей… ажитации, и он, конечно, пожелает с вами встретиться. – Он сглотнул. – Он сохранил к вам доброе отношение, несмотря на ваше… поведение.
Зал заседаний – так обычно называется внутренний коронерский суд Лондона, расположенный в Саутуорке. От конторы Куэйла до него не близко, и Фонсли для того, чтобы туда добраться и вернуться с Куэйлом, потребуется немало времени.
Тот Фонсли, которого я знал, на подобную услугу для меня бы не расщедрился. Упади я на улице, он бы просто прошел мимо.
Я вынул пистолет, и у Фонсли на штанах предательски выступило темное пятно.
– Прошу вас, не надо, – выдавил он.
– Тогда говорите, – потребовал я от него, – правду и только правду.
Я жестко ткнул ему стволом в ребра, чтобы насчет своей уязвимости он не держал сомнений.
– Полиция, – выдал Фонсли. – Она вас разыскивает. Вы вроде бы в Чипсайде убили человека. Тело нашли в подвале доходного дома, а одна женщина, гулящая, сказала, что вас запомнила. Они хотят вас допросить, и не только об этом, а еще и о пожаре, и…
Остаток фразы застрял у него в глотке, и он поперхнулся.
– Продолжайте!
У Фонсли потекли слезы из глаз.
– Дети, – выдохнул он. – Там еще мертвые дети.
– Это не дети, – сказал я. – Я, по-вашему, похож на человека, который способен убить ребенка?
– Нет, сэр! – отчаянно затряс он головой. – Конечно нет!
– В контору, – скомандовал я.
Он сумел вставить ключ в замок и открыл дверь.
– Не убивайте меня, – молил он по дороге. – Пожалуйста!
– Делайте, как я вам говорю, – и останетесь живы! – рявкнул я.
– Спасибо! Выполню все, что пожелаете. Добуду все, что хотите: деньги, пищу. Только прикажите.
Подгоняя стволом, я завел его наверх. Помнится, когда я был здесь последний раз, мир давал брешь, но еще не разорвался окончательно.
– Не надо ни того ни другого, – произнес я. – Достаньте-ка мне ваше досье на Молдинга.
15
Я нашел то, что искал, а потому почувствовал себя лучше.
Дела семейства Молдингов находились в ведении Куэйла и его предшественников уже целые поколения – даже покупкой Бромдан-Холла в начале прошлого века заведовал дед Куэйла. К счастью, архивы дотошно зафиксировали и детальную планировку особняка Молдинга – получается, удача в кои-то веки мне подмигнула.
В Холборне я купил «Таймс» от двенадцатого ноября. Фонсли мне не солгал. Собственно, я и не сомневался.
Межу тем город казался мне каменным колодцем. Похоже, лишь Божья милость не давала зданиям рухнуть, схоронив людские толпы под обломками. Возможно, для кого-то это было бы благословением: слишком уж беспокойными и угрюмыми выглядели сегодня лондонцы под низко нависшим небом и гнетом духоты, непривычной в это время года и уж тем более – в столь ранний час.
Где-то на Чансери-Лейн не вписавшийся в траекторию омнибус буквально влетел в упряжку зеленщика, серьезно повредив лошадь. Бедное животное с жалобным ржанием завалилось на брусчатку, взбрыкивая ногами, из которых одна задняя была изувечена: из продранной шкуры наружу торчала бедренная кость. Омнибус был типа «Б» – раньше их сотнями реквизировали на фронт, где они служили для переброски войск и еще были своеобразными передвижными орудийными установками, а иногда и голубятнями (почтовые птахи обеспечивали связь в театре военных действий).
Эти самые «бэшки» омнибусная компания давно заменила типами «К» и «С», так что было поистине чудом наблюдать подобную реликвию в работе. Я, наверное, год таких не видел.
Стопроцентный анахронизм, да еще и побитый.
На тротуаре с чемоданом в ногах, наблюдая за происшествием, стоял какой-то старикан и курил.
– Ишь ты! – крякнул он прокуренным голосом. – Сколько лет этим маршрутом езжу, а такого еще не видывал. Шофер будто вчера за руль сел, а ведь он автобусы водит еще с той поры, как «Тиллинг» пустил первый свой омнибус из Пэкхема. А ведь давненько было!
– В девятьсот четвертом году, – сказал я.
– Верно. Откуда знаешь?
– Я там вырос. Помню.
Водитель и впрямь вид имел бывалый, но я заметил, что и он потрясен происходящим. Сейчас он тихо переговаривался с зеленщиком, а неподалеку писал протокол полисмен. Я глубже надвинул шляпу, а взгляд направил вниз на тротуар.
Старикан сделал глубокую затяжку и презрительно скривился.
– Молодец сейчас божился, что дорога-де сузилась у него на глазах. Нажрался небось накануне, пропойное-то рыло.
К месту происшествия трусцой сбегались «бобби». С ними был один тип в штатском – в мятом твидовом костюме. В левой руке он нес саквояж, а в правой – револьвер «бульдог».
– Вот и полицейская ветеринария нагрянула! – провозгласил старикан. – Оно и вовремя. Будь у меня пистоль, я бы конягу из жалости пристрелил.
Я инстинктивно ощупал «люгер», спрятанный в кармане.
Старик остро на меня глянул:
– Ты чего? Прихватило?
– Я в порядке, – поспешил я с ответом. – Просто… лошадь же. Не могу смотреть, как животина страдает.
– Ничего, скоро отмучается, – пробормотал старик, и тотчас жахнул выстрел, неестественный в безмолвном лондонском воздухе.
Я зажмурился. Мне казалось, что я чувствую запах лошадиной крови.
– Ты б присел, а то свалишься, – посоветовал старикан.
– Ничего, – вымученно улыбнулся я. – Пойду лучше.
– Ладно.
Я затерялся в толпе, однако голову мне кружило, а тело пробирала бледная немочь. К тому же я вдруг стал бояться улиц. Кое-как добравшись подземкой до Ливерпуль-стрит, я сел на поезд. К исходу дня я был в Норфолке.
Бромдан-Холл внешне был тем же, что и прежде. У меня имелся ключ от дома, но дверь не отпиралась. Тогда я выбил одно из стекол в окне кабинета, открыл раму и таким образом проник внутрь. Наверх я подниматься не стал – мало ли что я там обнаружу? На кухне отыскался черствый хлеб, и я поел, запив чаем.
Желание приступить к делу размывалось опустошением предыдущих часов. Липкая сонливость усталости склеивала глаза. Я прилег на кабинетную кушетку, набросив на себя пальто. Не представляю, как долго я спал, но с моим пробуждением изменилась, казалось, сама текстура света. Ночь была черна, как патока, а темнота имела осязаемую плотность. Я почувствовал это, едва лишь поднял руку, – вязкая тьма словно вознамерилась меня удушить.
И где-то невдалеке я расслышал неприятные скребущие звуки, как от скрипа ногтей по грифельной доске (они-то меня и разбудили). Я стал искать их источник и заметил тень, мимолетно скользнувшую за окном. И снова – противное царапанье. С трудом продираясь сквозь тягучий воздух, я приблизился к окну. В руке у меня был пистолет, а в нем – три патрона. На двух окнах я различил параллельные царапины – стекло было забрызгано чем-то напоминающим чернила моллюсков. Попытка выглянуть наружу не дала ничего: луна на небе не светила, не обнаружилось и звезд. Темень стала такой густой, как будто я находился на дне океана. Я бы не удивился, если бы на меня начал изливаться жидкий мрак, медленно затопляя особняк Молдинга.
Итак, стекло пробито. Если в дом, отодвинув через дыру шпингалет, пролез я, то это же самое мог проделать любой. Например тот, кто скребется и царапается.
Но кто же он?
И я получил ответ на свой вопрос – сперва в виде звука. Я услышал глубокий вдох, быстро сменившийся мелким принюхиваньем. Похоже, кто-то уловил мой запах.
Секунду спустя к оконному полотну, в невыносимо тоскливом вожделении распялив тонкие конечности, припал серый, морщинистый силуэт. Обвислая дряблая кожа сочилась гнойными трещинами, а пальцы смахивали на суставчатые иглы. Размером существо было с человека – только безволосого и безглазого. Плоский нос беспрерывно подергивался. Вот неторопливо раскрылся узкий рот, беззубый и красный, и из него выстрельнул отросток, похожий на мясистую трубку с десятками крохотных шипов. Язык ударил по стеклу, оставив на нем похожий на чернила осадок.
Снова принюхиванье, и создание сменило позу, придвинувшись к пробитому стеклу.
Серая рука незряче ощупывала полотно и добралась до пробоины, полностью ее загородив.
Я решил открыть огонь, но раздумал. Вдруг тварь не одна?
Какие еще ужасы я могу привлечь грохотом выстрела? Да и патронов было в обрез, а сейчас разжиться ими негде.
Я попробовал найти другое оружие. На столе Лайела Молдинга я заметил шпажку для накалывания бумаг – разумеется, тупую с боков, но остротой все-таки не уступит шилу. Ее-то я и вонзил в серую руку, и хотя из раны не выступила кровь, рот твари распялился в немом страдании. Я ткнул шпажку еще несколько раз, пока существо не отдернуло свою длань, распоров ее об уцелевшие в раме куски стекла.