– Нам бы приткнуться на ночь, Эрл.
– С чем прибыли?
– Угадай.
Уоллес прищурился на Блюма, пока что сидящего в ма- шине.
– А с тобой кто еще пожаловал?
Тенделл ухмыльнулся.
– Один из людей Соломона. Конлон, Маркс и Райбер тоже здесь.
– Ты сказал Соломонову человеку сидеть на месте?
– А как же.
– Он тебя не послушался.
За спиной послышался хруст гравия и снега. Тенделл обернулся и увидел Блюма.
А Блюм, в свою очередь, уставился на Уоллеса. И тем досконально себя представил.
– Как дела? – поинтересовался Блюм.
– Живем помаленьку, – ответил Уоллес.
Он оценивающе посмотрел на Блюма, который притопывал на снегу, спрятав руки в карманы пальто. Можно было поспорить, что в одной он сейчас сжимает «кольт».
– Че с ногами-то? – спросил Уоллес.
– Ничего. Замерз.
– Тогда надо было в машине оставаться.
– Че, проблема какая-то? – произнес Блюм, переводя взгляд с Уоллеса на Тенделла.
– Господи! – вздохнул Тенделл. – Да у нас – полный порядок. Да, Эрл?
Уоллес, похоже, думал заерепениться, но здравый смысл возобладал. Опустив оба курка, он нянчил дробовик в руках.
– Такса как обычно, – вымолвил он. – Ящик.
Блюм втянул ноздрями воздух, собираясь заговорить, но это был явный перебор. Тенделл поднял палец. Блюму это не понравилось, но он смолчал.
– Добро, – кивнул Тенделл.
– Трактор надо бы выкатить, – заявил Уоллес, – а амбар пустой. На печи тушенка, хлеб доспевает. Кофе тоже заварено.
– Ну ты даешь, Эрл! Королевское гостеприимство!
– Ага. Самаритянин хренов, – буркнул старик и удалился в дом.
Приглядывать за «Кадиллаками» Тенделл поручил Райберу, заодно приказав, чтобы он принес Уоллесу в уплату ящик. Оставлять Блюма наедине с Уоллесом Тенделл не рисковал. Мало ли что возьмет и брякнет этот чертов Блюм. А Уоллес – мужик гордый, запальчивый, если что-то придется ему не по нраву, то и ящик виски не спасет – турнет со двора, – и дело с концом.
Дом Уоллеса разделялся на две части: кухню и жилую зону, где с одной стороны горел очаг, а на другой находилась небольшая спаленка. Однако в комнате был форменный ледник. Спать им придется вповалку на полу. А если Уоллес расщедрится на несколько подушек, а может, одеяло или половик, Райбер все равно прав: холодная ночь им обеспечена.
Блюм пытливо изучил скудное убранство: грубо тесанный, дубовый стол с четверкой стульев, из которых тремя явно никто не пользовался, да парочка пузатых кресел у огня. Каменный пол устилали звериные шкуры. На стенах – никаких картин или фотографий, а из книг на единственной книжной полке – Библия и несколько каталогов «Сирс Робак»[68]. Блюм лишь вежливо спросил, можно ли присесть. Уоллес дал соизволение. Блюм подтянул к очагу один из стульев и сел, в молчании отогревая руки.
Надежно укрыв автомобили, в дом вошли трое остальных – впереди Райбер с ящиком виски для хозяина. Уоллес раскрыл его на столе и проверил, запечатаны ли пробки, после чего унес ящик и припрятал в одной из своих надворных построек.
Из кармана пальто Конлон вытащил бутылку и вопросительно поднял перед Тенделлом.
– Можешь вычесть из моей доли, – предложил он.
– Ничего, эта на мне, – сказал Тенделл.
Отыскали кружки. Тенделл дал себе плеснуть буквально на глоток. Блюм и вовсе отказался, вяло отмахнувшись. Возвратился со двора Уоллес, но к распитию не примкнул. Тендел вообще с трудом припоминал, чтобы старик когда-либо даже нюхал алкоголь. Остальные четверо подняли друг за друга кружки и, не чокаясь, выпили. Тенделл помог Уоллесу расставить миски для тушенки и положил на стол ложки.
– У Соломонова человека имя-то есть? – тихо произнес Уоллес.
– Блюм, – ответил Тенделл.
– Морда-Блюм, что ли?
– Угу. А ты ж в курсе, да?
– О нем много кто слышал. Только хорошего мало.
Тенделл спорить не стал. Уоллес пошел на улицу отпузыриться, как будто знакомство с личностью Морды-Блюма вызвало в нем неодолимое желание справить нужду.
Уоллес водрузил на стол бокастый котелок с тушенкой – в основном картошка и овощи, с вкраплением сероватых кусочков мяса. Зато хлеб был свежеиспеченный, теплый и ноздреватый.
– Что за мясо? – проявил подозрительность Блюм.
– Бельчатина, – ответил Уоллес. – Хотя есть и говядина, но ее поискать надо. За кошерность не отвечаю.
Говорил он с серьезной степенностью. Оплата была сделана, и грубить он не хотел, что бы о Соломоновом посланнике ни думал.
Блюм пожал плечами. Тушенка дымилась от жара, а он продрог. Ели, сидя на стульях у огня – Уоллес с Тенделлом разместились в креслах. Болтали на разные темы, перемалывали местные сплетни: о блудливых мужьях, сварливых женах; о рождениях и смертях – о том, кто преуспел, а у кого, наоборот, невезуха. О собственных темных делишках Уоллеса никто не заговаривал, а он поведал им, что всего-то неделю назад округ прочесали ищейки, но ничего не нашли.
– У них наводка была? – полюбопытствовал Тенделл.
– Наугад ловили, как на рыбалке, – фыркнул Уоллес. – У них в городишке Хоулотон, который в штате Мэн, есть контора. Там здоровая карта на стене висит, и они на ней, стало быть, выбирают квадраты, шерстят их и потом помечают.
– Карта, значит? – переспросил Тенделл.
– Ага. Всем на обозрение, если ума хватает смотреть.
– Кто-то, наверно, и посматривает.
– Еще бы!
– И умник какой-нибудь мотает на ус. Ушки на макушке, любой скрип слышит.
– Дураку понятно.
Тенделл подмигнул:
– При таких ушках да усах ищейки, небось, много чего при обысках находят.
– Ага, – улыбнулся Уоллес.
Бутылка опустела наполовину. Райбер свесил подбородок на грудь и мирно похрапывал. Клевали носами и Конлон с Марксом. Блюм прихлебывал из жестяной кружки кофе, в глазах у него плясали красноватые блики огня.
За окном продолжали падать косматые клочья снега.
– Ты как думаешь, Эрл, надолго эта дуроверть? – спросил Тенделл.
Уоллес поднял глаза к потолку, как будто сквозь него мог видеть небо.
– На ночку, не дольше, – ответил он. – А утречком можно будет ехать. Я дорогу расчищу, если надо, то к трассе подтяну. А дальше сами выбирайтесь.
– Спасибо тебе.
Уоллес встал и потянулся.
– Ну я на боковую. Завтра для желающих бекон, остальным – каша. Дровишек в огонь подкиньте, чтобы печка не остыла.
Он посмотрел на Блюма.
– И еще, – добавил хозяин. – С вас – бутылка дополнительно.
Блюм прищурился.
– Тебе заплачено, как договаривались, – пробормотал он.
– Мне она не нужна. Оставите ее снаружи, у забора.
Блюм нахмурился.
– Ты вообще о чем?
– Нынче полнолуние, хотя из-за снега вам не видно, – сказал Уоллес. – А в лесу всякое погуливает. И жить, и нежить. Бутылка ее благополучно мимо и пронесет.
– Ладно, – пообещал старику Тенделл.
– Че за ересь? – вскинулся Блюм.
– Поверье, – пояснил Тенделл. – Старое. Я сам разберусь. Ты даже в голову не бери.
– Щас, не бери. – Блюм указал на стену, за которой находился амбар. – Мы тебе дали товар Царя Соломона! Дэн Кэрролл доставку, может, и обеспечил, но деньги-то вложены Царя. Я уж молчал, когда ты отдавал ему ящик, потому как это из твоей доли, как и бутылка, которую вы откупорили. Но чтобы из-за дурацкой сказки еще одну в лес выкидывать!.. Нет, такого беспредела я не допущу.
– Но расходы-то ведь на мне, – терпеливо проговорил Тенделл. – Я сам все сделаю.
– Нет! – строптиво, уже с воинственностью в голосе воскликнул Уоллес. Он кивнул в сторону Блюма: – Пусть подношение сделает он. Если виски принадлежит Соломону, а он – его человек, то это должно быть из Соломоновой доли, понятно?
– Хватит, Эрл, – просительно поглядел на него Тенделл.
– Нет уж! Если он не заплатит, тогда уматывайте все к чертовой матери из моего дома и с моей земли. Машины без оплаты оставаться здесь не могут.
– Что за глупые шутки! – развел руками Блюм.
– Никакие не шутки, – произнес Уоллес непререкаемым тоном. – Выбор за тобой. Заплати лесу, или скатертью дорога.
Блюм, изумленно покачивая головой, встал со стула и начал застегивать пальто. Внезапно его правая рука тяжело саданула старика в живот. Никто и вскинуться не успел, как Блюм вторым ударом в голову сшиб его на пол и стал пинать лежачего. Тендел опомнился и отпихнул Блюма. Тот запнулся об стул, но устоял. Он собирался накинуться на Тенделла, но проснувшийся от шума Райбер преградил ему дорогу.
Тенделл встревожено оглядывал Уоллеса.
– Эрл, ты в порядке?
У того ртом шла кровь, но он был в сознании.
– Эрл, как ты?
Уоллес промычал что-то невнятное. Тенделл собрался было укорить Блюма и вдруг увидел в его руке «кольт». Стылые глаза-оловяшки горели яростью. Райбер оказался безоружен и вскинул руки, поглядывая на Тенделла: мол, что будем делать?
– Вы знаете, кто я? – возгласил Блюм. – Я – Мордухай Блюм, человек Царя Соломона. Когда говорю я, говорит он. Когда вы поднимаете на меня руку, вы поднимаете ее на Царя. Усекли?
– Какого… – начал Конлон.
И он успел продвинуться к своему пальто, под которым лежал обрез. Тенделл качнул головой, и Конлон замер.
– Заткнись, – буркнул, не оборачиваясь, Блюм. – А то и тебя припечатаю.
– Вы че, драку затеяли из-за пузыря? – моргая захмелевшими глазами, подал голос Маркс.
– Нет, – отрезал Блюм. – Дело в принципе. Выпивка целиком принадлежит Царю Соломону. И она остается в амбаре – ни одной бутылки не будет тронуто до самой разгрузки в Бостоне.
Уоллес опять что-то промычал. Веки его затрепетали.
– Надо усадить его на стул, – сказал Тенделл Марксу. – Надо за ним присмотреть, чтобы он был в тепле. У него, возможно, сотрясение или еще что-нибудь. А ты, – покосился он на Блюма, – убери пушку. Не балуйся. Бог ты мой, это ж всего-навсего старик!
Маркс помог Тенделлу поднять Уоллеса. Вдвоем они усадили хозяина дома на стул и укутали его по плечи в одеяло. Конлон нашел чистое полотенце, смочил его и вытер Уоллесу кровь. У Уоллеса оказалась разбита верхняя губа, и один зуб рассек десну. Зуб нашелся на полу, Тенделл бросил его в огонь. Конлон, Райбер и Маркс сгрудились в углу, мрачно уставившись на Блюма. При благоприятной возможности они бы костей ему наломали.