Но Кэл продолжал стоять неподвижно, словно прирос к земле.
– Я ведь сто раз говорил ей, чтобы она бросила все и уехала отсюда. Но она меня и слушать не хотела. Говорила, что любит его. Неужели в такое можно поверить? Она любила его! Бред какой-то! – Он снова повернулся лицом к дереву и стал внимательно разглядывать ствол. – Что ж, сама во всем виновата! Только сама!
Кэл дышал тяжело и порывисто. С каждым словом из его рта вырывались клубы пара и улетали прочь, унося с собой и произнесенные слова.
Эдит потянула его за рукав пальто.
– Идем, Кэл. Пошли в дом.
Но он резким движением вырвал свою руку.
– Почему нет никакого наказания? Ты же учила меня, бабушка, что каждый плохой поступок наказуем. Так где же эта твоя хваленая справедливость?
Гиббс снова расплакался, и Эдит вернулась к малышу, обняла его за плечи, прижала к себе. И почему-то вдруг вспомнила, как маленький Кэл играл в пожарных. Вспомнила тот эпизод, когда он столкнул куклу вниз, и подумала о том, как зачастую наказание само определяет свою меру для тех, кто предпочитает не задумываться о нем. Беспечный, эгоистичный мальчишка! Однако смерть матери потрясла его, нарушила привычный уклад его жизни. Как оказалось, на черно-белом фасаде того мироздания, которое он для себя выстроил, где четко определил места для плохого и хорошего, появились первые трещины. И у Эдит не было никакой уверенности в том, что ей удастся замазать эти трещины и вернуть зданию былую целостность. Скорее всего, трещины останутся навсегда.
Кэл скользнул рукой по стволу дуба, а потом закрыл лицо обеими руками.
Гиббс оторвался от бабушки и подбежал к брату.
– Хочешь, давай сыграем в шахматы? Или даже можем пойти на рыбалку.
В его голосе было столько надежды, сколько может иметь шестилетний ребенок, который продолжает верить в то, что рано или поздно, но печаль пройдет, улетит прочь, как стаи птиц, что сейчас сорвались с кроны дуба и взмыли высоко в небо.
– Отвяжись от меня! – прикрикнул на брата Кэл, и Гиббс с поникшими плечами снова засеменил к бабушке.
Кэл поднял сверкающие огнем глаза. Сколько же всяких эмоций пылали и сгорали бесследно в этом огне.
– Прости! – бросил он отрывистым тоном, обращаясь к младшему брату.
Эдит молча обняла малыша за плечи и повела к парадному крыльцу. Уже взбираясь по ступенькам, она разглядела знакомую фигуру.
– Дебора! Рада тебя видеть.
Как и предполагала когда-то Эдит, мать Деборы проболела целых десять лет, прежде чем уйти из жизни. Дочь до последнего преданно ухаживала за ней. А когда матери не стало, то выяснилось, что уже поздно мечтать о карьере юриста и возобновлять учебу в университете. Время ушло. Дебора осталась в Бофорте, подвизалась на разных общественных работах, активно и на добровольных началах трудилась в Историческом обществе.
– Прекрасная была церемония. Я ушла чуть пораньше. Подумала, вдруг вам понадобится моя помощь.
Эдит благодарно улыбнулась Деборе.
– Спасибо, Дебора. Еще как понадобится.
Дебора слегка наклонилась перед Гиббсом, положив руки на колени.
– Ты такой красивый в этом костюме. Мама гордилась бы тобой. Такой взрослый, такой самостоятельный у нее сын.
Гиббс печально посмотрел на молодую женщину. Глаза такие же, как у его старшего брата, и такая же копна золотистых кудрей на голове. Однако, пожалуй, на этом сходство и заканчивается.
– Спасибо, мэм.
Дебора слегка склонила голову набок, не отрывая взгляда от мальчика.
– У меня есть небольшой домик на острове Фрипп. Там отличные места для ловли крабов. И вообще для любой рыбалки, хоть сетями, хоть удочкой. А уж купаться – лучше места нет! Беда, что рядом со мной нет малышей, которые получали бы удовольствие от такого замечательного времяпрепровождения. А потому, если тебе когда-нибудь понадобится сообщник для всяких проделок или ты захочешь просто покататься на лодке, шепни только слово бабушке, и я тотчас же прибегу и заберу тебя с собой.
Лицо мальчика озарила улыбка, первая за все те дни, что прошли после гибели его матери.
– А Кэла тоже возьмем с собой?
– Само собой, – ответила Дебора без раздумий. – Знаешь, по моему глубокому убеждению, вода лечит все. Нет такой болезни, от которой нельзя было бы поправиться, если у тебя есть лодка, а рядом есть вода. И при этом неважно, сколько тебе лет.
Дебора распрямилась и взглянула на Эдит.
– А сейчас я всецело в вашем распоряжении. Говорите, что надо делать.
Эдит на мгновение задумалась.
– Знаешь, надо кое-что повесить.
Она зашла в дом и подошла к столику, стоящему в холле. Выдвинула один из ящиков и достала оттуда нитку с китайскими колокольчиками. Потом снова возвратилась на крыльцо и подняла колокольчики вверх, чтобы их смогли разглядеть и Дебора, и маленький Гиббс.
– Я смастерила эти колокольчики в память о твоей маме, Гиббс. Всякий раз, когда подует ветер и они начнут звенеть, знай, это твоя мама разговаривает с тобой. – Потом она повернулась к Деборе и добавила: – Ты же у нас такая высокая. Вдвоем мы с тобой управимся в два счета. Я сейчас подхвачу Гиббса на руки, а ты поможешь ему повесить колокольчики на тот крюк, который я ввинтила в балку еще вчера.
– Конечно! – охотно согласилась с ее планом Дебора. – Но, думаю, стул нам тоже не помешает.
Она мигом вскарабкалась на небольшой детский стульчик Гиббса, который стал ему уже не по росту, но Сесилия почему-то ни за что не хотела выбрасывать его. С некоторых пор Эдит приспособилась ставить на стульчик свои горшки с цветами.
Но вот она разжала ладонь, чтобы протянуть колокольчики Деборе, и в ту же минуту они выскользнули из ее руки и со звоном упали на деревянные доски настила под портиком. Эдит подняла их с пола и внимательно разглядела каждое стеклышко.
– Они разбились? – спросил у нее внук с несчастным видом.
Эдит отрицательно покачала головой.
– Нет. Все цело. Эти стеклышки столько лет шлифовали и оттачивали океанские волны, и они так закалились, что им уже ничего не страшно. Ни перепады погоды, ни падения с высоты. Небьющееся стекло. Вот и запомни: стекло кажется таким хрупким и нежным, а, как оказывается, оно может быть прочным, как сталь, и выдерживать любые нагрузки.
Эдит подала колокольчики Деборе, а сама взяла на руки Гиббса. Интересно, долго ли еще она сможет поднимать этого ребенка и носить его на руках, подумала она про себя. Дебора умело руководила движением его пальчиков, пока он вешал колокольчики на крюк.
– Хорошая работа! – похвалила внука Эдит. Она сделала глубокий вздох. – А сейчас ступай наверх и переоденься. Потом достань из-под кровати свой походный рюкзачок и сложи туда немного чистого белья и ночную пижамку. Я отправлю тебя на пару денечков к Уильямсам. А может, и неделю у них погостишь. Как получится… Пока здесь все утрясется. Хорошо?
Несмотря на то, что Бетси Уильямс и Эдит дружили всю жизнь и считались очень близкими подругами, их невестки не продолжили эту традицию, хотя сыновья у обеих были приблизительно одного и того же возраста. Гиббс и двое младших Уильямсов были закадычными приятелями, а вот Сесилия и Кэти поначалу сблизились, но потом как-то очень быстро раздружились и даже дистанцировались друг от друга. Насколько могла догадаться Эдит, дружба закончилась после совместной поездки семьями, с детьми и мужьями, куда-то на отдых. Скорее всего, Кэти случайно увидела или услышала нечто такое, что напугало Сесилию, так как она не хотела, чтобы посторонние знали, что творится в ее семье на самом деле. Кэти потом еще несколько раз забегала к ним, но Сесилия перестала бывать в доме Уильямсов. И даже больше не звонила своей бывшей подруге. Но на сегодняшней поминальной службе в церкви Кэти присутствовала, хотя они с Эдит ни разу даже не переглянулись, словно между ними пролегла пропасть. Или их развела в разные стороны какая-то страшная тайна и обе они одинаково остро осознавали и свою вину, и свое бессилие что-то изменить.
Гиббс кивнул головой в знак согласия и направился к лестнице. Эдит молча наблюдала за ним, размышляя о том, сколько должно пройти времени, прежде чем внук навсегда забудет голос своей матери и ее лицо. Дети, в отличие от взрослых, быстрее забывают перенесенное горе. Что ж, тем сильнее они будут потом корить себя за собственное беспамятство.
Эдит вспомнила Кэла, его сбитые в кровь кулаки, его вопль о справедливости, и впервые за долгие годы почувствовала, что к ней снова возвращается былая злость. И прежняя целеустремленность тоже, та самая, что толкнула ее в свое время начать сотрудничать с полицией и мастерить для них свои кукольные домики.
Повернувшись к Деборе, она сказала:
– Мне тут надо взглянуть на кое-что. А ты пока накрывай на стол. Все закуски в холодильнике. Выставляй блюда на стол и не забудь включить кофейную машину. Я мигом…
Она устремилась вверх по лестнице. Но на втором этаже пошла не в сторону своей комнаты, а направилась к дверям, ведущим в мансарду. Там было довольно прохладно, как в любом неотапливаемом помещении зимой. Эдит похвалила себя за то, что осталась в пальто. Она взяла модель самолета, которую прятала в самом дальнем углу комнаты от зоркого глаза Кэла. Тот иногда приходил вместе с ней в мансарду и наблюдал за тем, как она мастерит свои кукольные домики. Ему очень нравилось, что бабушка так скрупулезно воспроизводит все, даже самые мелкие детали. Он с интересом слушал ее рассказы о том или ином преступлении, о том, как оно было совершено и какие ошибки допустил убийца, которые в итоге и привели к раскрытию криминального дела и к поимке самого преступника. Такие рассказы вполне укладывались в его схему того, что есть правильно.
Но вот посвящать внука в тайны, связанные с крушением самолета, Эдит не стала. Как и делиться с ним той информацией, которой владела. Ведь она точно знала, кто виноват, но не хотела тыкать указующим перстом в преступника. Точнее, в преступницу. Она не могла осуждать ту женщину, считала, что не вправе выносить ей свой приговор. Ибо ей вполне были понятны мотивы, двигавшие той особой. Эдит отлично понимала, сколь велика была степень отчаяния неизвестной ей преступницы из Мэна. Собственно, кроме всепоглощающего, поистине вселенского отчаяния у несчастной ничего больше и не было.