Ты идешь в магазин, головою поник,
Как будто иссяк чистый горный родник.
Она где-то лежит, ест мед и пьет аспирин.
И вот ты идешь на вечеринку один.
Солнце светит, и растет трава,
Но тебе она не нужна.
Все не так и все не то,
Когда твоя девушка больна.
На вечеринку — один,
Когда твоя девушка больна.
РАЗРЕШИ МНЕ
Я стою в темном углу.
Я не знаю, что случилось со мной:
Так много мужчин,
И все хотят танцевать с тобой.
Разреши мне проводить тебя домой.
Разреши мне посидеть с тобой на кухне.
Разреши мне заглянуть в твои глаза.
Возьми меня с собой в этот рай.
Ты смотришь мимо меня,
И от этого я сам не свой.
Я боюсь улыбнуться тебе.
Но позволь же мне быть рядом с тобой.
В синем небе летят самолеты,
И один из них самый красивый,
Потому что на нем ты летишь ко мне.
БРАТСКАЯ ЛЮБОВЬ
Я встретил ее, я встретил ее:
Она там в кино,
И я пошел следом.
Я рядом купил билет.
И я подумал о том, что она
Может быть для меня сестрой.
И как раз в это время в зале погас весь свет.
Ах, эта братская любовь.
Горит во мне, живет во мне,
Сожжет меня дотла.
Мы были в зале,
И герои всех фильмов смотрели на нас,
Играли для нас, пели для нас.
И я ей сказал, что она лучше всех.
И что я очень рад.
А она улыбнулась и сказала,
Что я ей как брат.
РУМБА
Один американец поехал в Аргентину.
Он долго плыл по морю на старой бригантине.
Его встречали люди из племени ацтеков.
Они сказали: «Парень, есть для тебя невеста».
Он был еще чечакос, она была креолка.
Они сыграли свадьбу и стали жить в пампасах.
Она любила танцы, он стал носить сомбреро,
Купил себе мачете, срубил бамбук у дома.
Бамбук срубить непросто:
Он снова за ночь вырос.
Но все американцы — народ трудолюбивый.
Он снова взял мачете и срезал все побеги.
Вот так американец нашел себе работу.
ЗИМА
Я смотрю в окно на грустный бал зимы:
Деревья без листьев, долгая ночь.
С каждым днем труднее помнить лето.
Эти дни не могут мне помочь.
Мертвое тепло в железе батарей.
Мерзлые цветы на рынках плачут.
Каждый вечер хочется быть дома.
Эти дни не так уж много значат.
Первый снег красив, но он несущий смерть.
Голуби сидят на люках жизни.
В это время больше хочется тепла.
Я сижу и жду свою весну.
СТАНЬ ПТИЦЕЙ
Стань птицей, живущей в моем небе.
Помни, что нет тюрьмы страшнее, чем в голове.
Стань птицей, не думай о хлебе.
Я стану дорогой.
Я помню прозрачность воды моря.
Я вижу прозрачность горящего газа.
Стань сердцем в моем теле.
Я стану кровью.
Я буду делать все, как умею.
Стань книгой, ложись в мои руки.
Стань песней, живи на губах.
Я стану словами.
Когда сочиняешь музыку, в голове должен стучать барабан
Виктор Цой
«Иногда я думаю, у каждого человека появляется ощущение, что он в клетке… В какой-то психологической клетке. Хочется найти выход собственным желаниям».
О ВИКТОРЕ ЦОЕ ВСПОМИНАЮТ…
Александр ТитовОн искал современный язык…
Летом восемьдесят третьего года, на Выборгском фестивале, мы встретились с Гребенщиковым, и он пригласил меня играть в АКВАРИУМЕ. Я стал часто бывать у него дома, туда же приходил и Витька. Я тогда был новичком в их компании и плохо еще разбирался в том, кто чем занимается. Правда, многих я знал с детства — в свое время мы вместе хипповали, была у нас такая тусовка. А Витька мне был совсем незнаком. Уже позже, где-то поздней осенью, я впервые услышал «45». Альбом, конечно, был раньше записан, но, видимо, все время мимо меня ходил. Некоторые вещи из него очень хороши, да и весь альбом совершенно уникален по атмосфере. После этого мы с Витькой стали общаться гораздо больше.
Примерно в этот же период состоялась их знаменитая свадьба с Марьяной — это событие долго еще потом все вспоминали. Там был покойный брат Сашки Липницкого — Володя. Это совершенно ураганный человек, который мог мгновенно влюбиться, тут же расстроиться от неразделенной любви и гоняться с ножом за людьми по квартире. Майк тогда принял на себя его немилость, за что чуть не пострадал.
Зимой мы начали писать у Тропилло «День Серебра» — практически каждую ночь сидели в студии. Витька тоже хотел записать новый альбом. К тому времени они уже разошлись с Рыбой, и он попросил меня помочь ему на записи. Некоторые вещи, которые должны были войти в альбом, я уже слышал на разных концертах, где он выходил один с гитарой. В частности, был такой концерт в Москве, в школе у Липницкого. Там еще впервые играли ЗВУКИ МУ и БРАВО. А Витька тогда был просто суперхит. Люди сразу въехали в эту песню. А для нашего круга это было тем более близко. Поэтому я с удовольствием согласился помочь ему на записи. О том, чтобы мне играть с ним постоянно, мы тогда не говорили.
Мы с Витькой начали писать «Начальника Камчатки», а параллельно я доделывал с АКВАРИУМОМ «День Серебра». Борис тоже принимал участие в записи Витькиного альбома и в некоторых вещах играл на «Кассиотоне» — дурацкая в принципе штучка, мы ее у Артемия взяли. Но тогда для нас это просто мистика была: такая фигня, размером с детский пенал, а гляди ты — и клавиши есть, все играет, можно даже подключить куда-то. Я помню, что на том же концерте у Липницкого группа ЦЕНТР, сильно напившись портвейна, устроила с этим «Кассиотоном» какую-то нескончаемую композицию часа на полтора. Вообще некоторые предметы особенно врезаются в память — они потом и создают вкус времени.
Витька меня всегда поражал. Он был человеком абсолютно неброским, не умеющим себя подать, даже стеснительным в компании. У меня до сих пор такое чувство, что я не знаю о нем и половины. Есть такие люди — когда начинаешь с ними знакомиться ближе и что-то в них приоткрывается, то ты видишь, что вообще их раньше не понимал. Общаясь с Витькой, я постоянно убеждался в таинственности его натуры. Он был очень сильный человек, очень сконцентрированный. Мог часами играть на гитаре и петь одну и ту же песню — прорабатывать ее для себя. Но чего никогда не было в Цое — так это позы. В нем было геройство, но геройство абсолютно естественное, органичное. Оно было так же натурально, как и каждое его движение. Кстати, поэтому не было случая, чтобы кто-то подошел к Витьке после концерта и сказал: «Цой, у тебя шоу сегодня было хреновое». Все, что он делал, было абсолютно органично.
Писали мы альбом одним духом. Я даже хватался за барабаны, играл на них в какой-то песне. Барабанщика у нас не было в то время. Были Юрик Каспарян и Витька. Появился, правда, один парень на барабанах, но это был такой уровень… Церковно-приходской. После него чуть-чуть на барабанах поиграл Сева Гаккель — так это было лучше. Короче говоря, в альбоме творился полный бардак. И при этом все как-то божественно сложилось в одну картину. У «Начальника Камчатки» — свой, особый вкус, потому что этот альбом был еще вне моды.
После него мы записали «Ночь», и там уже в гораздо большей степени чувствуется влияние моды, модного звука, модных приемов игры. Юрик Каспарян был взращен на группе КРИДЕНС и в то время был абсолютно наивен. В хорошем смысле слова. Он обладал неиспорченным вкусом и достаточно чистым разумом. Мне он сразу понравился именно этим — тем, что тихо впитывал в себя все, что происходило вокруг. И я понял, что группа на самом деле уже существует. В сочетании с ними двумя было чуть-чуть сложнее, я был немного старше, из другого поколения. А Юрик и Витька были очень близки. Это сразу почувствовалось. Юрик поначалу стеснялся, его выдернули из ниоткуда, ему приходилось адаптироваться.
С Витькой у меня не было ни единой разборки. Никогда. С ним было очень легко молчать. А по музыке он мне никогда ничего не объяснял. Я чувствовал, что он мне доверяет безоговорочно. Пожалуй, единственному. Я ведь видел, как он Юрика все время шпынял. Хотя Юрик мелодист очень сильный, природный.
Мы пробовали разных барабанщиков. Потом попался Густав. Сейчас уже не помню, кто его привел. Мы с ним пытались работать прямо в студии. «Ночь» мы писали чуть ли не год. Мы ее записали, бросили, потом опять к ней возвратились, что-то доделывали. Очень нас не устраивал общий звук. В тропилловской студии модный звук вообще не пишется, а хотелось тогда записать именно модный альбом. Все болели тогда группой ДЮРАН ДЮРАН, ездили смотреть к Сашке Липницкому видео…
Летом мы бросили «Ночь» недоделанной и собрались у Вишни записывать «Это не любовь». Юрик с Витей работали что-то около недели, а мое участие заняло один день. Я пришел и все сыграл. Обстоятельства были такие — мне надо было куда-то ехать. Поэтому «Это не любовь» — моментальный альбом и этим очень ценный. Там практически все живьем было сыграно, без раскрашивания. Одна накладка — голос.
Этот альбом мы писали под драм-машинку, примитивнейшую, просто самодельную. Витя с Юрой заранее дома все подготовили по ритмам этой машинки. Поэтому все ритмы шли готовыми — здесь такой-то, а там такой-то. А здесь сделаем брейк. У меня наложе