Предстоящий концерт должен был быть не обычным сэйшеном, планировался настоящий праздник. 10 лет — это не шутка, и поэтому принимались всяческие меры предосторожности, чтобы мероприятие по какой-либо причине не сорвалось. В частности, все были предупреждены о том, чтобы не собираться перед концертом толпами на улице и не бродить вокруг общежития в привлекающем внимание блюстителей нравственности и порядка виде. Поэтому мы с Витькой замаскировались, как могли: он спрятал свои кружева под широким плащом, а я надел на свой птице-рыбный наряд клетчатый пиджак. Марьяша же выглядела совершенно обычно, в маскировке не нуждалась, и мы отправились в гости к «Аквариуму».
Все было подготовлено идеально — конспирация высшего класса! Десять лет подполья научили многому и «Аквариум», и публику. В небольшом зале стоял полный комплект аппаратуры, не очень мощной, но достаточной даже с избытком для такого помещения. Все собрались вовремя, сильно пьяных тоже не было. В первом отделении должны были играть гости, во втором — юбиляры. Среди гостей, кроме нас, были «Странные игры» — так стала называться группа Давыдова, АУ во главе со Свином, группа Дюши Михайлова («Пилигрим», «Объект насмешек»), носящая скромное название «03» («Ноль три»), и еще три-четыре команды — все, как одна, молодые и прогрессивные.
Но десять лет конспирации научили «Аквариум» еще и отличной интуиции. Борис что-то вдруг занервничал, хотя поводов для этого вроде бы и не было и, на правах хозяина вечера, переставил отделения местами. Теперь первым номером играл «Аквариум», остальные сидели в зале, выпивали-закусывали, курили — все было разрешено на торжественном юбилее любимой группы — и слушали музыку, ожидая своей очереди. «Аквариум» же, что называется, дал жару. Они играли электричество, Ляпин свирепствовал на гитаре, но в этот раз на удивление в меру, а Борис метал в зал просто видимые глазом сгустки энергии, все было как надо. И они успели-таки отыграть свои сорок минут — последнюю концертную программу. На этом все и закончилось, интуиция не подвела. Такое идеально организованное мероприятие не могло не сорваться: кто-то классически «стукнул» в КГБ — ведь стучат именно на такие, по высшему классу и «для своих» сделанные концерты, остальные «засвечиваются» сами — из-за пьянства, раздолбайства и неаккуратности менеджера и публики. Здесь же была классика — никаких дружинников, никаких милиционеров, ничего лишнего — пара черных «Волг»; в отдалении — милицейский газик, якобы случайно тормознувший в ста метрах от общежития, и вошедшие в зал высокие молодые люди в строгих черных костюмах. Чисто, тихо и скромно — ни мордобитий, как на «Блице» у Юбилейного, ни погонь, ни «хмелеуборочных»…
Тихим строгим голосом было приказано покинуть зал всем, кроме «Аквариума». Как произошло все дальнейшее, никто сейчас точно рассказать не может, но рокеры отреагировали безошибочно — действовали все совершенно правильно. Толпа окружила сцену и музыкантов, за один прием схватила неприхотливую аппаратуру и мягко вывалилась наружу — с «Аквариумом» и аппаратом в середине. На миг толпа расступилась, и из нее, как торпеда, вылетел Михаил Фанштейн-Васильев — Фан, самый деловой человек среди рокеров. Он метнулся на проезжую часть и через полминуты тормознул несущийся куда-то пустой экскурсионный «Икарус». Еще через полминуты Фан договорился обо всем с водителем, махнул рукой, и толпа вместе с аппаратом мгновенно всосалась во вместительный комфортабельный автобус и была такова.
Люди в строгих костюмах бродили вокруг общежития и что-то еще придумывали, а мы уже ехали к Гене Зайцеву, который предложил продолжить юбилей в его двух комнатах на Социалистической улице. Мы с Витькой, Марьяша, Вишня, Гена, Свин, Вилли-фотограф, «Аквариум» и еще куча разного веселого народа летели в мягком «Икарусе» по мрачным улицам и от души веселились. В какой-то момент показалось было, что праздник сорван, но сейчас становилось ясно, что он продолжается. И действительно, он продолжался всю ночь у Гены, а потом еще весь день по всему городу — утром гости расползлись от Гены, как тараканы, нанюхавшиеся карбофоса, — медлительные, неровными шагами шли они в разные стороны к разным рюмочным, шашлычным, пивным ларькам…
Познакомились мы и с какой-то безумной компанией молодых нововолновщиков из Купчино — любителей «Дива», «Крафтверка» и разного рода кайфа. Я вышел на них через моего, по школьным еще ансамблям знакомого, барабанщика Борю, узнав, что молодые люди готовы обменять имеющуюся у них пластинку «Ти Рекс» на любую «Новую волну». Мы с Витькой стали иногда захаживать к этим безумцам и познакомились поближе с одним из них — Густавом. Этот парень совершенно игнорировал нормы так называемого социалистического общежития, что нас очень веселило, — он очень любил играть на барабанах, и на расстоянии метров с восьмисот от его высокого блочного дома уже были слышны каждодневные упражнения Густава. Мы тогда как раз снова начали искать барабанщика и попробовали этого парня — играл он вроде бы и неплохо, но как-то не вписался тогда в «Кино», и мы договорились с Петькой Трощенковым — юным ударником «Аквариума», что он поможет нам на первых порах в предстоящей гастрольной деятельности.
Лето 82-го пролетело незаметно: я еще раза два съездил в Москву, Витька с Марьяшей на юг, мы славно отдохнули и в начале осени снова встретились у меня на Космонавтов.
Я отчитался Витьке о проделанной работе в смысле договоров о концертах в Москве, а Витька — о своей творческой деятельности, показал несколько новых песен, которые мы немедленно принялись обрабатывать. Марьяша ни в чем не отчитывалась, но взялась достать нам студенческие билеты, вернее, себе и мне — у Витьки таковой имелся. Студенческие билеты, как известно, дают возможность пользоваться железнодорожным транспортом за полцены, и мы решили не пренебрегать этим. Как я уже говорил, Марьяша была художницей, и для нее переклеить фотографии на билетах и пририсовать печати было плевым делом. Она раздобыла документы, выправила их как полагается, и мы стали окончательно готовы к гастролям.
Я почти через день теперь созванивался с представителями московского музыкального подполья, мы без конца уточняли суммы, которые «Кино» должно было получить за концерты, место и время выступления и все остальное — я и не думал, что возникнет столько проблем. Говорить по телефону из соображений конспирации приходилось только иносказательно — не дай Бог назвать концерт концертом, а деньги — деньгами.
— Привет.
— Привет.
— Это я.
— Отлично.
— Ну, у меня все в порядке.
— У меня тоже. Я сейчас иду на день рождения, моему другу исполняется двадцать лет.
Это означало, что двадцатого мы должны быть в Москве. Все разговоры велись в таком роде и развили у меня бешеную способность читать между строк и слов и находить всюду, в любой беседе скрытый смысл. Способы передачи информации импровизировались на ходу — у нас не было точно установленных кодов, и поэтому иной раз приходилось долго ломать голову, чтобы разобраться, что к чему.
— У тебя есть пластинка «Битлз» 1965 года? — спрашивали меня из Москвы.
«Что бы это значило? — думал я. — О пластинке речь — может быть, хотят мне ее подарить? Или здесь дело в цифрах?»
— Тысяча девятьсот шестьдесят пятого? — переспрашивал я.
— Да, шестьдесят пятого, — отвечали подпольщики из столицы.
Ага, все ясно. Шестьдесят пять рублей обещали нам за концерт. Теперь нужно выяснить — каждому или 65 на двоих.
— Да, — говорил я, — я ее очень люблю, но у меня, к сожалению, нет ее в коллекции. А у тебя их случайно не две?
— Две, — говорили мне.
Отлично! Значит — каждому.
— Вообще-то она мне, конечно, нравится, но сейчас я больше торчу от «ЭксТиСи» года так восьмидесятого, восемьдесят первого… — начинал я сражаться за процветание нашего коллектива. — И у меня уже есть две штуки, и я хотел бы еще две. — Восемьдесят каждому! Вот чего я хотел!
— Я не люблю новую волну, — холодно говорил менеджер из Москвы. — Расцвет рока — это все-таки семьдесят пятый год.
— Пожалуй, — соглашался я. Пусть будет семьдесят пять мне и семьдесят пять Витьке, по тем временам это было очень много.
Но такое случалось нечасто. Обычно нам платили от 30 до 60 рублей каждому и иногда покупали обратные билеты, а иногда — нет. Кое-какие деньги приносила также торговля лентами с записями нашего первого альбома, которую я наладил в Москве довольно лихо — мы привозили лент по десять и продавали что-то такое рублей на пять дороже стоимости ленты. Но и это было от случая к случаю — иногда в ленинградских магазинах пропадала пленка и это подрывало наше благосостояние.
После нескольких удачных экспериментов нам очень понравилось ездить в Москву, и мы уже были всегда готовы сорваться туда по первому требованию.
Останавливались мы в основном у Липницкого — это был наилучший вариант. С Александром мы быстро подружились, с ним было интересно, и он был крайне ответственен и пунктуален и не позволял себе сильно расслабляться, как многие наши общие знакомые. Например, однажды мы поехали в одно место, куда нас звали на ночлег, но хозяин так готовился к приему гостей, что когда мы позвонили в дверь, то долго слушали приближающееся шарканье — хозяин, видимо, с трудом передвигался, хотя был молод и хорош собой. Когда шарканье приблизилось вплотную, мы услышали громкий удар в дверь где-то на уровне лба, потом кто-то мыча и стеная, медленно сполз вниз, царапая дверь ногтями и тем самым пытаясь предотвратить падение. Все было ясно, и мы пошли прочь, но, выйдя из парадного на улицу, услышали из «гостеприимной» квартиры грохот рояля — по клавишам, вероятно, лупили кулаками или головой — и хриплые сдавленные крики: «Восьмиклассница!.. Восьмиклассница…» Судя по всему, хозяин очнулся и все еще ждал нас в гости, но мы не стали второй раз искушать судьбу и отправились к Липницкому.
У Александра дома стоял видеомагнитофон, и мы за сезон 82/83 года просмотрели у него огромное количество самой разной музыки — ночевали в гостиной, где находилось это чудо техники, засыпали и просыпались под концерты «Токинг Хэдс», «Роллинг Стоунз» или в крайнем случае под Вудсток. Все это продолжалось до тех пор, пока Витька не увидел впервые фильм Брюса Ли — в восемьдесят втором году это была довольно редкая штука. Видеоиндустрии в Союзе еще не было, и такой экзотики никто, за большим исключением владельцев — пионеров видеотехники, практически не видел.