Я летал над ночною землей,
занимались рассветные сумерки…
Каркал голос – бесплотный и злой,
будто я и судьба моя умерли.
Начинался меж тем новый день,
захотелось мне с ним прошвырнуться.
Нацепил я луну набекрень
и гулял над Китаем и Турцией.
Я свободен от всех и от вся!
Не подумайте дурно, но с облака
я на землю дождем пролился,
а потом прогремел, словно колокол.
Пусть не прав я, пускай виноват…
Ну, пописал и пукнул нечаянно.
Но они ж из зениток палят!
Разве это сосуществование?
Тут цунами я с цепи спустил,
то есть дул пред собой и покрикивал,
мрак ужасный нарочно сгустил,
пилотировал с воплями дикими.
Люди, бросьте меня донимать!
Дайте жить-поживать, как мне хочется.
Просто в небе люблю я летать,
среди звезд, облаков, в одиночестве.
* * *
Лесная речка вьется средь деревьев.
Там, где мелеет, убыстряет ход.
Река несет печальные потери,
но неизменно движется вперед.
В нее спускают всякие отбросы,
живую душу глушит динамит.
Она лишь плачет и покорно сносит
огромность угнетений и обид.
Петляет, изгибается, виляет,
в препятствие уткнется – обойдет.
Но на реку ничто не повлияет,
она обратно, вспять, не потечет.
Встречая на своем пути плотину,
речушка разливается окрест,
так в правоте своей неукротима,
как будто она Лена или Днестр.
Иные реки катятся в болото,
иные испускают злую вонь…
В живой реке пленительные ноты,
живой воды живительный огонь.
Опять прокол, падение, осечка.
Растет утрат необратимый счет.
Ты должен быть, как та простая речка,
что знает свое дело и течет.
* * *
Касса справок не дает,
фирма веников не вяжет.
Нам всего не достает,
нам всегда, везде откажут.
Запрещен проезд и въезд,
все, что нужно, дефицитно.
Только кто-то что-то ест
вкусно, дешево и скрытно.
«Накось – выкуси» живем,
главное для нас – бороться!
Если ж плохо… Ясно, в том
виноваты инородцы.
1987
Сага о хорошем человеке
Он был хороший человек
и знал, что он хороший!
И с этим знаньем прожил век,
хорошестью обросший.
Совсем не глуп, но не умен
и как-то неталантлив…
Но все же что-то было в нем —
воспитан и галантен.
Был в меру лыс и в меру тощ,
и в меру толст, пожалуй.
А в общем, просто был хорош,
отменный, право, малый.
С узбеком он всегда узбек,
с татарином – татарин.
Он очень славный человек
и компанейский парень.
В охотку пил, со смаком ел,
коль в гости приглашали…
И барышни в свою постель
его душевно звали.
Он в основном не делал зла,
был, значит, положителен.
Судьба его так берегла,
что стал он долгожителем.
Менялось всё в стране: момент,
эпохи и формации,
а он застыл, как монумент
с «хорошей» репутацией.
Стал изрекать и излучать
хорошесть то и дело.
И мне о нем стихи писать,
пожалуй, надоело.
1996
Детское
Если вce-всe-все железные дороги
взять и вытянуть в одну,
а потом, собрав всё-всё здоровье,
эту лестницу поставить в вышину —
так, что в черной звездной тишине
прислонить верхушку лестницы к луне,
за перила-рельсины держаться
и по шпалам-перекладинам подняться…
Вот откуда здорово плеваться!
1989
Уходящая натура
Есть в кино рабочий термин – уходящая натура.
Мол, кончается цветенье, осень или половодье…
Значит, надо эпизоды, что пришлись об эту пору,
фильм спасая от закрытья, обязательно отснять.
Уходящая натура всем диктует график съемок,
задержать времен движенья не под силу никому.
Так сезоны отлетают, уступая новой смене,
умирают, чтоб воскреснуть и вернуться через год.
Но хитер я, старый съемщик: географию меняя,
я спешу на юг скорее, чтобы лето удлинить.
Мне случалось настигать за полярным кругом
зиму,
догонять весну и осень, листопад и снегопад.
Но однажды наступает очень грустное
прозренье:
уходящею натурой вдруг себя осознаешь…
Только тут уж не поможет изменение
пространства —
север, юг, восток и запад мне спасенья не дадут.
1990
На покое
Хотелось бы тихо и мирно стареть,
журналы листать, в телевизор глазеть,
сидеть на завалинке,
обутым быть в валенки
и старые кости на солнышке греть.
Но вместо того, чтоб спокойно сидеть,
я должен, потея, куда-то лететь,
забыв о завалинке,
что я уже старенький
и что меня запросто могут огреть.
С годами пора бы уже присмиреть,
вздыхать и кряхтеть, вспоминать и пердеть,
сидеть на завалинке,
обутым быть в валенки
и перед природою благоговеть…
1990
* * *
Жить бы мне
в такой стране,
чтобы ей гордиться!..
Только мне
в большом говне
довелось родиться.
Не помог
России Бог,
царь или республика.
Наш народ
ворует, пьет,
гадит из-за рублика.
Обмануть,
предать, надуть,
обокрасть – как славно-то!
Страшен путь
во мрак и жуть,
Родина державная.
Сколько лет
все нет и нет
жизни человеческой.
Мчат года.
Всегда беда
над тобой, Отечество.
1994
На пятидесятилетие Леонида Филатова
О, это греческое имя – Леонид!
И зарубежная фамилия – Филатов!
Чудесен ты, красив и мозговит,
и очень обаятелен к тому же.
Любимец муз-сестер, которых девять штук!
К тебе неравнодушна Мельпомена.
Она – трагедия – коленопреклоненна
перед тобой. Легла – не заносись! – Не
Муза, нет,
перед тобой легла Таганки сцена.
А муза Талия! (Я талии лишен)
известна как комедии куратор.
Федот-стрелец был вместе с ней рожден.
Ты с этой музой согрешил, Филатов.
Прекрасен твой герой Федот-стрелец.
Не Скорпион какой-нибудь, не Водолей, не
Рыба…
И пусть сложеньем ты не удалец,
зато в искусстве, несомненно, глыба!
Такие музы, как Эрато и Евтерпа,
не говоря уже о Каллиопе,
тебе вручили лиру стихотворца…
Тут лучше обойтись вообще без рифмы.
А муза дорогого нам кино!?
О ней и не догадывались греки.
Она-то втюрилась в тебя давным-давно
и свое сердце отдала тебе навеки.
Лишь Терпсихора не заметила тебя…
Она ушла – к кому!? – к Плисецкой
Майе.
Ошибку сделала ужасную она
И до сих пор очухаться не может.
О, это греческое имя – Леонид!
Что в переводе означает: милый Леня!
Хочу тебя поздравить от души
и пожелать тебе, бесценному, здоровья!
P. S.
Еще одну ты, кстати, музу оседлал…
Ее зовут в простонародье – телик.
И здесь ты всех умыл! И причесал!
Тебя люблю! Твой друг Рязанов Элик.
Декабрь 1996
* * *
Все раньше темнеет, все позже светает,
день ночи с обоих концов уступает…
Вот так же и жизнь отступает пред смертью,
и в душу вползают унылые черти.
Все больше усилий, все меньше отдача…
И горько сознанье – не станет иначе.
Болезни – хреновая штука, поверьте,
а в душу вползают унылые черти.
Усталость все больше, а радость все глуше.
Пожившее тело становится суше…
Засыпали сердце печальные смерчи,
заполнили душу унылые черти.
Я тщетно пытаюсь поставить заслоны,
но, видно, судьба ко мне неблагосклонна…
Вползают… И мчатся в сплошной круговерти
в душе моей бедной унылые черти.
И вот победили унылые черти…
Ты, словно письмо, запечатан в конверте.
Конверт деревянный и нет на нем марки,
и адреса нет… Догорают огарки.
1998
* * *
Жизнь прожить – нехитрая наука:
отыщи любовь да сбереги…