Хочу поделиться своим списком, который помогает поддерживать вдохновение.
Вот мои десять любимых моментов работы педагогом:
1. Сидеть в зале и, слушая, как на сцене играет ученик, вдруг покрываться мурашками, как на настоящем концерте, и ловить себя на мысли, что это звучит прекрасно!
2. Ученик внезапно делает то, чего ты так долго добивался. В этот момент в голове две мысли: «Оказывается, ты все это время меня слышал!» и «О да, это была отличная идея сделать здесь pianо!».
3. Вы играете в два рояля (не знаю, почему я так это люблю).
4. Сидеть за вторым роялем и вспоминать время учебы, когда сам был за первым, хотя ты уже почти десять лет вроде как взрослый педагог.
5. Ученик помнит про твой день рождения и не несет цветы, потому что все так делают, а приносит маленькую открытку, где все буквы почему-то смотрят в другую сторону, но от этого она еще приятнее.
6. Летом получать фотографии с каникул, на которых ученик снялся со всеми инструментами, которые встретил в путешествии, и решил отправить тебе!
7. Ученик заходит к тебе на перемене просто поговорить. На перемене! Поговорить с тобой!
8. Кто-то из вас удачно пошутил, и вы смеетесь весь урок.
9. Писать домашнее задание и ощущать себя доктором Хаусом, внезапно осознавшим корень проблемы и ее верное решение.
10. Ученик говорит: «Вы мой любимый учитель. И кстати, я больше никому этого не говорил».
Глава двенадцатая. Давай останемся друзьями
В какой-то момент я поняла важную вещь: если я перестаю чем-то заниматься, выбираю не быть где-то – это совсем не обязательно значит, что я «проиграла». Точно так же, если вам на занятиях музыкой удастся организовать для своего ребенка по-настоящему поддерживающую, здоровую атмосферу, совсем не обязательно он станет музыкантом. Как и необязательно, что он окончит музыкальную школу или будет играть на инструменте.
Занятия музыкой означают не только выход с концертом на сцену, это долгий и непростой процесс, но очень увлекательный. Дети музыкантов нередко идут в ту же профессию не только потому, что родители могут погрузить их в среду, но и потому, что с самого начала видят, что их ждет: что выступления в красивых нарядах и аплодисменты – это только верхушка айсберга, а за ней часы за инструментом, ежедневная дисциплина и слезы неудач.
Что же делать, когда родители учеников говорят, что ребенок хочет бросить занятия музыкой? Я советую сперва разобраться, бросает ли ребенок все занятия или только музыкальные. Иногда бывает так, что он просто устал, не видит смысла заниматься сейчас, столкнулся со сложностями. Возможно, не удалось определить соразмерные задачи, найти внутреннюю мотивацию или на него давит педагог, который может просто ему не подходить. Причин может быть много, не все требуют таких кардинальных решений. И именно поэтому очень полезно создать устойчивый интерес к музыке.
Что это значит? Создать для ребенка атмосферу, чтобы он понимал, что вас волнует не то, какую оценку он получил, а то, насколько долгосрочным будет его интерес к этому делу.
Я регулярно наблюдаю ситуации, когда ребенок учился до четвертого класса на одни пятерки, потому что находился под большим давлением со стороны родителей и учителей, но в долгосрочной перспективе устойчивого интереса у него не было.
Не забывайте, даже то дело, которое очень любишь, которое приносит много удовольствия, все равно в какой-то момент потребует и решимости, и преодоления. И ребенок может хотеть бросить занятия музыкой, потому что он этот навык (навык преодоления сложностей) пока не развил.
Да, этот очень важный для жизни навык сказать сейчас чему-то «нет», сказав «да» чему-то в будущем, не связан с музыкой. К сожалению, дети часто бросают музыкальную школу не потому, что она им не нравится, а потому что не хочется прикладывать усилия.
Но если вы чувствуете, что дело именно в занятиях музыкой, не бойтесь их «бросать». Ведь именно такие люди, переключившие свое внимание на что-то другое, зачастую и становятся любителями музыки.
Мой папа перестал заниматься музыкой формально после седьмого класса музыкальной школы, но даже после того, как окончил Авиатехническое училище, затем Театральную академию, он продолжил заниматься музыкальным театром и играть на рояле каждое утро. Он действительно играет почти каждое утро! Переживали ли его родители, мои бабушка с дедушкой, когда он «бросал» музыку? Не знаю, но, думаю, было понятно, если музыка является частью атмосферы семьи, бросить ее насовсем вряд ли захочется.
Именно домашнее общение с ребенком посредством музыки очень сильно меняет его с ней взаимоотношения. Естественным образом, спустя несколько лет он будет уже вместе со своими детьми ходить на концерты, слушать музыку в машине и относиться к ней как к части своего мира, не ассоциируя ее с занятиями по часам, ремнем и унижениями.
Возвращаясь к идее, которую мы обсуждали в одной из глав, – не стоит делать слишком высокие ставки. Установка «или все, или ничего» мешает наслаждаться процессом, но все есть процесс. В любом случае годы обучения музыкой обязательно дадут свои плоды. И хочется, чтобы они были не ядовитыми.
Завершая, хочу привести фрагмент из автобиографического рассказа знаменитой писательницы, а в прошлом пианистки Дины Рубиной «Уроки музыки».
В большой комнате стояли старый диван, буфет, несколько венских стульев и черное обшарпанное пианино «Октябрь», вероятно, купленное по объявлению. <…> Мы не виделись год, длинный счастливый год, в течение которого я ни разу не подошла к инструменту, и вот встретилась. Ах, мой черный человек, альтер эго с темными глазницами, тусклым бликом на скуле, мой тягучий, тягостный сон, мое подсознание – ну, здравствуй. Подошла девочка, младшая дочка, прижалась спиной к обоям, ласково мне улыбнулась. <…>
– Ну что? – спросила я ее. – Что улыбаешься?
– Музыка, – шепотом сказала она, кивнув на клавиатуру. – Красиво, рассыпается, как шарики.
Из кухни, на ходу развязывая фартук, вышла старшая. Я поднялась к круглому табурету и хлопнула по нему ладонью: «Садись!» А сама пересела на немецкий стул. Карина покорно опустилась на табурет, сутулясь, протянула руки вдоль колен, внимательно уставившись на свое отражение в пианино. Кого-то мучительно напоминала мне эта девочка. Напоминала настолько болезненно, что даже не хотелось ворошить в памяти.
– Поднимись-ка, – сказала я. – Тебе высоко. Давай подкрутим табурет.
<…>. Я почувствовала, что сейчас должна сказать что-нибудь живое, человеческое, потому что именно человеческого она от меня не ждет. Наверное, думает, начну я рассказывать, что инструмент, за который она села, это фортепиано. Нет, милая, слишком хорошо я помню свои первые уроки музыки. Мы помолчали несколько мгновений, затем я кашлянула и сказала.
– Ну, ты, конечно, знаешь, что инструмент, за которым ты сидишь, фортепиано.
– Знаю, – сказала она. – Я уже занималась с одной теткой.
Прекрасно. Значит, я вторая тетка, с которой она должна заниматься.
– А тебе вообще нравится заниматься музыкой? – спросила я, уже решив, что это первое посещение будет последним.
– Папа хочет, – спокойно сказала она, слегка пожав плечами.
Чтобы не пересказывать этот рассказ целиком, и надеясь, что вдохновлю вас на его прочтение, приведу еще один ключевой фрагмент. После рассказа о судьбе этой девочки, которая сложилась совсем не просто, Дина Рубина делится своими пронзительными выводами об этих «последних уроках музыки».
<…> Эти уроки были последним серьезным напоминанием о моем музыкальном образовании. С тех пор прошлое беспокоит меня только по ночам. Мне часто снятся мучительные музыкальные сны. Через пять минут экзамен, а я так и не доучила партию левой руки в прелюдии Листа. Ах, справа руки сидит комиссия, заметит или не заметит, я должна перейти на начальные такты после цезуры, я должна после аккорда взять педаль запаздывающую <…> я еще что-то должна, неуловимое, ненавязчивое, но должна, должна, и этот ненавязываемый долг висит кандалами на моих руках <…> Я просыпаюсь и молча плачу без слез, без содрогания. Это плачет во мне истерзанное благородным насилием детство. Я медленно прихожу в себя и вспоминаю, что ничего больше не должна ей, музыке. Мои руки, прикованные сном к клавиатуре, как галерник, прикованный к галере, не шевелятся. Они постепенно отходят от тяжести сна. Эту исповедь в полусне никто не услышит. Я понимаю, что все это, в сущности, смешно и глупо для взрослого человека. Ведь все давно кончилось. Мой отчим – музыка, – жесткий и справедливый, воспитал меня, поставил на ноги, отошел в сторону, оставив мне очень многое. Слишком много лет было. Вот они, твои руки. Вот сейчас являют работу золотую, груз многочасового старательства. Эта явная предъявленность работы, это святая невозможность предъявить чужое и есть главное наследие моего проклятого и благословенного музыкального прошлого[21].
Узнав этот рассказ впервые, еще несколько дней после прочтения я ходила и размышляла о нем. И не могла понять, что в нем тронуло меня до такой степени. Почему рассказ никак не отпускал. А потом поняла, что, наверное, мне не давала покоя мысль, что в то время, как в одном классе мы смеемся над забавными ситуациями и нелепыми ошибками, ищем способы мотивации, рисуя лестницы, записываем дубли с помощью игрушечной хлопушки и говорим по душам, в другом ребенок теряет не только любовь к игре на музыкальном инструменте, но к музыке вообще и, главное, к себе. И даже если «все это уже давно кончилось», оно все равно на долгие годы оставляет внутри тебя следы тех самых уроков музыки. Совсем не таких, какими они могли бы стать, но уже повлиявшими на многое…