Фрагмент статьи о В. А. Блюменталь-Тамарине из немецкой газеты «Новое слово». 1942
— Надо было выезжать. Но вслед за ней пришла телеграмма, что все продукты до табака и вина включительно надо везти с собой. Это позволило еще оттянуть отъезд, так как в Москве уже трудно было достать необходимое. Комиссар соседнего с дачей города — еврей Еврух — все время торопил с отъездом. Тут, к счастью (как это ни странно звучит), заболела моя жена. Пришлось оперировать руку. Тут уж и Еврух не мог придраться. По всем признакам, германская армия была совсем близко. Комиссар уже готовился бежать. Торопил и нас. Мы же в это время были заняты другим. Днем паковали вещи, а ночью рыли убежище в глубоком овраге в трехстах метрах от дачи. Наконец, наступил день, когда уже начала доноситься канонада. Комиссар в автомобиле заехал к нам, сказал, что надо срочно выезжать… Мы сказали, что едем вслед за ним. Когда он отъехал, мы перебрались в наше убежище. Там мы просидели двенадцать дней. Это были самые жуткие «дни нашей жизни», — улыбается В. А., - только иногда ночью кто-нибудь пробирался из нас на дачу, чтобы взять что-либо необходимое. Нас было пять человек. Осталось трое. Во время одной из вылазок погибли бабушка жены и прислуга, прожившая с нами всю жизнь. Профессор Мартынов, прятавшийся поблизости, был ранен разрывом гранаты и приполз к нам. Мы втянули его в яму, и он умер почти сразу же на наших руках. Это были самые страшные дни. Около нас орудовали истребительные отряды, сжигая все, что можно. Выйти было невозможно. Труп проф. Мартынова трое суток пролежал у нас в яме вместе с нами, с живыми, или, вернее, полуживыми.
И, наконец, наступил долгожданный день! В одну из вылазок мы увидели немецкого солдата. Слава богу! Мы спасены!
Много, много может рассказать В. А., и он все расскажет читателям «Нового слова». Он раскрывает объемистый дневник и читает несколько страниц. По ним уже можно судить, что кроме блестящего артистического дара судьба не обделила его и даром литературным[28]. Но это не только литература. Тут и жизнь. Двадцать четыре года жизни в советском аде, из которого даже «заслуженный артист республики» мечтал бежать и сбежал. Тут масса встреч с людьми, чьи имена всем нам хорошо известны. Этот толстый дневник В. А. вручает мне и говорит:
— У меня длинный счет к советским самодержцам. Может быть, и отпечатанием этих страниц я смогу списать тут один нолик с этого счета…
Действительности изложенное в статье, мягко говоря, не соответствовало. Напротив, власти были удивительно лояльны к строптивому и экзальтированному служителю Мельпомены.
Во время Гражданской войны, летом 1919 года, когда Харьков заняли части Добровольческой армии, Блюменталь-Тамарин вместе с другими актерами решили устроить в честь этого события большой праздник в местном цирке.
По воспоминаниям современников, Всеволод Александрович верхом на белом коне, держа в руке пику с огромным трехцветным флагом, с притороченной к седлу большой церковной кружкой, разъезжал по городу, собирая пожертвования на подарки «освободителям родины».
Порыв оценили. «Знаменосец» возглавил агитационно-театральный отдел при Харьковском отделении пропаганды армии Деникина. Главной задачей подразделения определялась «пропаганда идей Добровольческой армии путем лекций, концертов, спектаклей и т. д.».
С работой он справлялся на отлично. В начале июля газеты заполонила реклама гастролей А. Н. Вертинского.
Тем временем советские информагентства распространяли заявление «убежавшего от красных» железнодорожника:
«…β городе применяется белый террор…Полтора дня трупы были развешаны на фонарных столбах. Восстановлен 12-часовой рабочий день… Буржуазия ликует. Толстосумы в день помощи добровольцам опускали в кружки серьги, бриллианты…
В ресторанах исполняют "Боже, царя храни”».
Когда Красная армия вошла на Украину, Всеволод Блюменталь-Тамарин был арестован. И только благодаря личному вмешательству Луначарского его не расстреляли.
Но удивительное дело! Каких-то семь лет спустя после его «белогвардейских эскапад» в Харькове и Москве с размахом отмечалось 25-летие его сценической деятельности. В честь юбилейной даты ему было присвоено звание заслуженного артиста РСФСР и в дальнейшем дано разрешение на создание собственного театра.
Так что откровенную напраслину в своих мемуарных записках возводил кумир публики на советскую власть. Но заведомая ложь не мешала ему пустить все свое мастерство на борьбу с ней.
Уже зимой 1942 года он в качестве штатного сотрудника «Винеты» (с огромной зарплатой в 600 рейхсмарок!) выступил по радио с обращением, в котором призывал соотечественников не защищать сталинский режим и сдаваться, а население на захваченных территориях — сотрудничать с оккупантами.
Программы стали выходить в эфир регулярно, два раза в неделю и, как сказали бы сегодня, в прайм-тайм. Но его главной «фишкой» оказался дар к имитации. Голосом Сталина Блюменталь-Тамарин зачитывал Фальсифицированные указы советского правительства. Такие речи транслировались на оккупированных территориях СССР.
В. Л. Блюменталь-Тамарин во время войны
Узнав об этом, 27 марта 1942 года Военная коллегия Верховного суда СССР заочно приговорила его к смертной казни. Поговаривают, что как Гитлер мечтал отрезать язык Левитану, так Сталин лелеял мысль расправиться с Тамариным.
24 мая 1942 года артист выступил с первым сольным концертом в Берлине. Впоследствии его выступления в столице Третьего рейха стали регулярными. Помимо демонстрации различных сценок из популярных пьес он, как сообщала реклама, «перед началом спектакля читал реферат “Искусство и большевики”».
С приближением советских войск «пародист» перебрался в Кенигсберг, а затем в пригород Берлина.
10 мая 1945 года он был убит в Германии «при невыясненных обстоятельствах». Согласно основной версии, сделал это внедренный в РОА в ходе спецоперации советских спецслужб «Ринг», племянник жены Блюменталь-Тамарина Игорь Миклашевский (сын актрисы Августы Миклашевской, последней любви Есенина). Тем, кто интересуется загадками истории, я искренне советую посмотреть документальный фильм телеканала «Звезда» из цикла «Предатели».
Несмотря на задокументированные факты сотрудничества с нацистами, В. А. Блюменталь-Тамарин, как и многие его «сотоварищи», был, согласно статье 5 Закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий» от 3 сентября 1993 года № 5698-1, реабилитирован. И придраться тут формально не к чему, ведь документ гласит:
«Признаются не содержащими общественной опасности нижеперечисленные деяния и реабилитируются независимо от фактической обоснованности обвинения лица, осужденные за:
а) антисоветскую агитацию и пропаганду; б) распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный или общественный строй».
Но вернемся к судьбам представителей вокального жанра.
Судьбу Ивана Жадана в чем-то повторили и другие известные в СССР оперные певцы.
Артист Ленинградского театра оперы и балеты имени Кирова Николай Константинович Печковский в августе 1941 года отправился в поселок Карташевская — в 55 км от Ленинграда, — чтобы привезти жившую На Даче мать, с которой собирался отправиться в эвакуацию. Через несколько часов после его приезда немцам удалось прорвать фронт, и Картащевская оказалась в тылу врага. Всякая связь с Ленинградом прекратись. Когда надежда на скорое освобождение не оправдалась, а продукты закончились, певец был вынужден находить средства для существования единственно возможным для него способом — пением. Сначала он выступал перед местным населением, затем, когда о его нахождении на оккупированной территории стало известно немецким властям, они включили его в концертную группу, назначили солдатский паек и разрешили официально выступать с концертами.
Один из самых популярных советских артистов 1930-х годов, народный артист РСФСР, кавалер ордена Ленина Н. К Печковский (1896–1966) в годы войны пел для немцев и жителей оккупированных территорий
Печковский гастролировал в Луге, Пскове, Нарве, Таллине, Риге. Выезжал в Вену и Прагу. Пел и в лагерях для советских военнопленных.
Спецкор берлинского «Нового слова» (от 16.09.1942) сообщал о выступлениях в Пскове «крупного деятеля искусства… не пожелавшего оставаться с красной ордой и оставшегося в лагере, ведущих непримиримую борьбу с кремлевским Чингис-Ханом, поработителем России».
«Я рад служить своему народу и его освободителям — германским воинам», — прямо заявил Николай Константинович.
Далее в заметке говорилось, что пока радостный Печковский «неустанно объезжает освобожденные города… стремясь обслужить как можно больший круг русского населения и немецких солдат», советская газета «Ленинградская правда» официально заявила о том, что артист был повешен немцами.
«Эта инсценировка понадобилась большевикам для того, чтобы запугать многих деятелей наук и искусства, готовых при удобном случае бежать из советского “рая”», — заключал автор публикации.
В 1992 году в Петербурге вышла книга мемуаров Печковского. В ней говорится о том, что «всенародная популярность великого артиста не спасла его от сталинской тирании, бросившей без вины виноватого певца в концлагерь». «Так ли это? — задается вопросом Борис Ковалев. [17] — Безусловно, Печковский не сражался с оружием в руках против Красной армии или партизан. Во время выступлений на оккупированной территории в его репертуаре не было ничего антисоветского. Но дивиденды немецкой пропаганде он приносил огромные. Это видно из многочисленных материалов в коллаборационистской и немецкой прессе, освещавших его деятельность.
Вместе с продовольственным пайком Печковский получал за каждое свое выступление крупные денежные гонорары, благосклонно принимал различные знаки внимания от немецких офицеров. Когда ему сообщили, что приставленный к нему нацистами для решения бытовых проблем часовой мастер Костюшко является агентом СД, он со смехом ответил: "Что мне от того, что он из СД, благо поит и кормит, а до остального мне дела нет”.