Прощай, подруга дорогая,
Кто знает, возвращусь ли я?
Прощай, Москва моя родная,
Прощайте, кремлевски купола,
Прощай, прощай, трезвон ты мой родимый,
Кто знает, услышу ль я тебя?..
Вера Смирнова (1890–1975)
Биография Веры Смирновой, как, впрочем, и большинства ее коллег по сцене русского зарубежья, нетривиальна и полна драматических поворотов. Отыщите ее в Интернете, почитайте!
В 1926 году одессит Яков Ядов сочинил нестареющий хит «Бублички». Уже в 1929 году ноты с песенкой были напечатаны в Америке, причем сразу на трех языках: русском, идиш и английском. В Риге безымянный предприимчивый делец наладил выпуск серии песенников под общим названием «Бублички». А вскоре и «король танго» Оскар Строк сочинил продолжение — «Новые бублички», где «несчастная торговка частная» отправлялась в путешествие:
Все трын-трава,
Прощай, далекая советская Москва.
И на мне гулящей, на мне пропащей,
Дорогие шиншиля…
Если в 1929 году одесские «Бублички» уже находились в списках официально запрещенных, то что же говорить об эмигрантских «лакомствах»? С точки зрения советского цензора они просто сочились ядом контрреволюции.
Как подчеркивает лингвист Александр Зеленин в диссертационном исследовании «Язык русской эмигрантской прессы (1919–1939)» [8], «…в 1930-е годы в термине “эмигрант” формируется коннотация (сопутствующее значение. — М. К.) “активный борец с советским режимом”…»
Но ни чиновники Реперткомов ни сами эмигрантские исполнители представить не могли, что все их «белогвардейские» песни, записанные в 1920-1930-х годах, окажутся лишь цветочками по сравнению с теми, что зазвучат в годы Второй мировой войны. Именно тогда песня впервые по-настоящему выступила в роли грозного оружия пропаганды.
Боевыми аккордами: «Огонь!»
Mammu Юpвa
Пристрелка боевыми аккордами произошла во время финской кампании 1939–1940 годов, и дело вновь не обошлось без участия русских эмигрантов.
Финны дали мощный залп первыми. Взяв за основу русскую народную песню «Ехал на ярмарку ухарь купец», композитор Матти Юрва и поэт Тату Пеккаринен придумали бойкую песенку «Нет, Молотофф!», смысл ее, как нетрудно понять, таков:
С веселой песней уходит на войну Иван,
Но, упершись в линию Маннергейма,
Он наминает петь грустную песню,
Как мы это сейчас услышим:
Финляндия, Финляндия,
Туда опять держит путь Иван.
Раз Молотов обещал, что все будет хорошо
И уже завтра в Хельсинки они будут есть мороженое.
Нет, Молотов! Нет, Молотов!
Ты врешь даже больше, чем Бобриков[8]!
Финляндия, Финляндия,
Линия Маннергейма серьезное препятствие,
И когда из Карелии начался страшный артиллерийский огонь,
Он заставил замолчать многих Иванов…
Впервые композиция была записана на пластинку в 1942 году (но звучала в живом исполнении, судя по тексту, гораздо раньше). Матти Юрва исполнил ее с оркестром русского эмигранта Жоржа Годзинского. Ученик самого Александра Зилоти, выпускник Хельсинкской консерватории, одаренный музыкант Годзинский стал последним аккомпаниатором великого Шаляпина. Ему посчастливилось сопровождать певца в гастрольной поездке по Японии и Китаю в 1935–1936 гг. После войны Годзинский выступил аранжировщиком альбомов известного исполнителя русского репертуара Виктора Клименко. И о нем мы еще вспомним.
Композитор и аранжировщик Жорж Годзинский (1914–1994)
Матти Юрва прославился еще во времена «сухого закона» (1919–1932), выступая на сцене со злободневными куплетами о трудностях любителей выпить, и, по иронии судьбы, в 1943 году сам умер от алкоголизма.
Ответным «выстрелом» на сочинение Юрва стало произведение братьев Покрасс на слова Анатолия Д’Актиля «Принимай нас, Суоми-красавица!»:
Сосняком по откосам кудрявится
Пограничный скупой кругозор.
Принимай нас, Суоми- красавица,
В ожерелье прозрачных озер!
Ломят танки широкие просеки,
Самолеты кружат в облаках,
Невысокое солнышко осени
Зажигает огни на штыках…
Северный сосед не дремал. Вслед за ударной композицией «Нет, Молотофф!» финские авторы Ральф Эрвин Вогл и Фритц Лохнер сочиняют еще одну — «На Урал!» Как ни удивительно это прозвучит, но тамошние националисты всерьез мечтали откусить от России такой ломоть. Непонятно, правда, что пять миллионов финнов делали бы с огромной территорией, но притязания свои в песне они озвучили. Перевод вольный, зато с сохранением рифмы, найден на просторах Интернета[9]:
За Урал восвоясь
Комиссары трепеща бегут, мешая грязь.
Англичане десант
Обещали, но теперь сидят, чихнуть боясь:
«Кто гадал, что эти финны так верны своей стране,
Что не встанут на колени ни в буране, ни в огне?»
На Урал, на Урал!
Час Суоми, час возмездия настал.
Что притихла, Москва?
«Мировой пожар раздуем», — басня не нова,
Только кто там за вас?
Друг-американец лишь мастер на красивые слова,
Хирохито шлет на запад силы армии своей,
Немцы бьют на корм селедкам флот владычицы морей.
За Урал, дурачье!
Левой-правой, там получите свое
Но русские ничего не прощают. Не знаю уж, где и когда (быть может, не обошлось без помощи меломанов из НКВД), но Покрасс и Д’Акгиль услышали этот музыкальный призыв противника и не замедлили дать ответный «залп»:
Э-эх! Долго орала, что хочет Урала
Финская шатия песенки,
Эх, генералы, где там Уралы —
Встретимся лучше в Хельсинки!
В комнате дверка, за дверкою Эркко[10]:
Ручки с фасоном упер в бока.
Треснула дверка. Вылетел Эркко.
Двинула Эррка Эр-Ка-КА.
Белые финны, английские мины —
Самого лучшего качества.
Мины и финны, финны и мины —
Все полетело начисто.
Думали Беки, что правят навеки,
Нынче ж лупить им некого.
Так и Каяндер, он хоть Каяндер,
А положение беково.
Вот он хваленый район укрепленный:
Все под линейку прилажено.
Мы как сдавили — сразу скривили
Всю эту линию Мажино!
Неизвестно, последовал ли «ответ», но стоит признать, что наши финские оппоненты оказались неожиданно плодовиты на сочинение подобных музыкальных прокламаций. Были в репертуаре их артистических бригад и «Карельская Катюша», и главный хит нацистов «Лили Марлен» (естественно, в переводе) и много чего еще.
Впрочем, нам пора свериться с компасом и повернуть из «страны тысячи озер» строго на запад. Главный «музыкальный ринг» находится именно там.
Глава 3. «ЧУБЧИК» У НЕМЕЦКОГО МИКРОФОНА
«Эх, ты раздолье,
И счастье мое злое…
И нет мне покоя с гармошкой моей,
Каждый, кто хочет,
Вслух меня порочит,
Без передышки играй всем сильней!»
«Войной навек проведена черта…»
Оказавшиеся на «дальних берегах изгнанья», многочисленные рядовые и офицерские чины Белой гвардии были сформированы военачальниками в Русский общевойсковой союз — РОВС. Эта организация представляла собой реальную силу, которая внушала Сталину и его окружению серьезные опасения. Мужем певицы Надежды Плевицкой был один из лидеров организации генерал Николай Скоблин. При непосредственном участии завербованной ОГПУ звездной четы были один за другим ликвидированы руководители РОВС — генерал Кутепов (в 1930-м) и генерал Миллер (в 1937-м).
Но довести разгром «белой армии в изгнании» помешали объективные обстоятельства — начало Второй мировой войны.
Русская эмиграция никогда не отличалась единством мнений, но при всех противоречиях люди разных взглядов могли общаться, искать компромиссы и договариваться в спорных вопросах. Вторжение Гитлера в СССР раскололо общество вдребезги.
Зимой 1941 года поэтесса-эмигрантка Ирина Кнорринг напишет в оккупированном Париже:
Войной навек проведена черта,
Что было прежде — то не повторится.
Как изменились будничные лица!
И все — не то. И жизнь — совсем не та…
Одни (согласно советской пропаганде, их было большинство), невзирая на идеологические разногласия с большевиками, проявили себя патриотами, словом или делом помогая борьбе с врагом. Другие заняли нейтральную позицию, считая «красных» и «коричневых» одинаковым злом и предпочитая наблюдать за схваткой монстров со стороны. Третьи решили, что вторжение — шанс скинуть коммунистическое ярмо, и пошли на сотрудничество с немцами.
Генерал Врангель — в первом ряду, в центре — в Союзе Галлипалийцев в Париже.9 марта 1924 года. Крайний справа в первом ряду — генерал Скоблин. Архив Андрея Корлякова (Париж)
Квинтэссенция последней точки зрения была выражена известным писателем Дмитрием Мережковским на страницах «Парижского вестника» в январе 1944 года:
…Только теперь, отдавая себе отчет об угрожающей Европе опасности большевизма, которая, впрочем, грозит не одной Европе, мы можем оценить по достоинству величие геройского подвига, взятого на себя Германией в Святом Крестовом Походе против большевизма. К этому походу присоединились и другие народы Европы. Вот почему теперь, когда зашатались стены этой проклятой Бастилии, под страшными ударами германского оружия, русские эмигранты со всеми глубоко сознательными людьми всех народов чувствуют, что в них загорается пламенная надежда: