Трудно было не заметить, как она краснела, увидев его, а мама смотрела на них и как-то странно улыбалась. А однажды я услышал разговор мамы и Анаит о Цолаке. Мама все говорила, какой Цолак умный, честный, образованный и «из себя хорош». И по-моему, все это было очень верно, но Анаит, поди ж ты, при этих словах сделалась вся красная, как пион, и опустила голову. Не согласна она, что ли, с мамой?..
Только после длительных размышлений я наконец сообразил, что между Цолаком и Анаит «что-то есть». «Наверно, то самое, — подумал я, — что взрослые называют любовью!»
Это было для меня открытием. А открытие трудно удержать втайне. Так оно и случилось: спустя несколько дней я не выдержал и выдал ребятам Цолака. Но об этом стоит рассказать подробнее.
Обычно я ночевал дома, но случалось, иногда нас задерживали в полку до поздней ночи. В таких случаях я оставался в казарме и спал на какой-нибудь из свободных коек.
В ту ночь я как раз остался в казарме. На другой день, после репетиции, ребята, как всегда, собрались в спальне. Завен и Вардкес, эти два неразлучных друга, играли в карты, несколько человек наблюдали за ними, а остальные кто лежал, кто грелся у окна на теплом осеннем солнышке.
Арсен вышел из каптерки и, подойдя к играющим, спросил:
— На что играете, ребята?
— На эту папироску, — сказал Завен, раскрывая ладонь, в которой лежала настоящая, целехонькая папироса. — Кто выиграет, тот ее и выкурит.
— Эх, помните тот день, когда Цолак, в первый раз придя к нам, с шиком предложил всем целую пачку папирос? — со вздохом сказал Вардкес и выложил червовую даму. — Ну, покрой-ка и эту!..
Завен смело покрыл карту… пиковым валетом.
Я фыркнул, заметив обман, но Арсен показал мне взглядом, чтобы молчал.
— Напрасно играешь, Вардкес, все равно Завен выкурит папиросу, — сказал Арсен.
Вардкес поднял свои большие, но удивительно спокойные, какие-то рыбьи глаза и лениво протянул:
— Почему это?
Но Арсен уже не глядел на него. Он повернулся к Цолаку, который тщательно начищал щеткой свои брюки, и сказал с улыбкой:
— Как вы думаете, ребята, чего это наш Цолак в последнее время так наряжается?
— Не попахивает ли тут сватовством? — съязвил Левон.
— Я и то думаю, — согласился Арсен. — Эх, вот бы хоть
краем глаза поглядеть, кто эта красотка…
Цолак молча слушал болтовню ребят, усмехаясь себе под нос, но в нашу сторону не глядел.
— А ведь никуда это не годится, Цолак. Друг должен бы познакомить и нас со своей девушкой, — вступил в общий хор и Завен. — Хочешь, пойдем как-нибудь с тобой, серенаду споем под окошком красотки?..
— Слушай, Цолак, это не та ли училка, что ходит каждый вечер в Летний сад слушать нашу игру? — притворился, будто и правда он что-то знает, Арсен.
— Да не училка она — сестра милосердия! — выпалил тут я.
Вновь раздался дружный хохот, потом послышались возгласы:
— Ну и ну, ай да парень, всё вывел на чистую воду!
— Эй, Малыш, уж не твоя ли это соседка? — продолжал дурачиться Арсен.
Цолак посмотрел наконец на меня и погрозил пальцем:
— Хорош же ты, Малыш, а еще просишь, чтобы я выучил тебя на корнете играть!
Я видел, что он не сердится, а потому, тоже поддавшись общему шутливому настроению, сказал:
— Вай, Цолак-джан, чтоб язык у меня отсох, если я еще раз скажу… если я скажу, что ты каждый день ходишь к нам, чтобы повидаться с Анаит.
Все опять дружно засмеялись. Цолак бросился ко мне с явным намерением отодрать за уши, но я, конечно, не стал дожидаться этого и убежал.
Во дворе мое веселое настроение разом как рукой сняло: я нос к носу столкнулся с Матевосяном.
С того дня, как наш полк отправился на фронт, я больше не видел поручика, хотя и поговаривали, что он часто бывает в городе по разным делам и даже заходил несколько раз вместе с Бахшо к Аракелу. Теперь на нем была не парадная, а походная форма, но лицо все так же сияло от самодовольства. Рядом с ним, заискивающе глядя ему в глаза, шагал наш Дьячок и что-то говорил без умолку.
Вдруг взгляд Матевосяна упал на меня, и я заметил, как он насторожился и даже как-то растерянно вдруг отвернулся. Чуть отойдя, он снова обернулся и, увидев, что я продолжаю смотреть ему вслед, быстро завернул за угол.
Честно говоря, меня даже удивило: чего это он какой-то испуганный, вроде не в себе. Но потом я решил, что он, наверно, вспомнил, как забирал отца в солдаты, потому и испугался. «Знает ведь, — подумал я, — стану взрослым — обязательно отомщу!»
Чей-то голос прервал мои раздумья:
— Сынок, послушай-ка…
Я обернулся и увидел перед собой незнакомого пожилого солдата. Он был из тех мобилизованных, которых собрали в казармы и вскоре должны были угнать на фронт.
— Дело у меня к тебе, — сказал он, настороженно оглядываясь вокруг.
Я, удивленный, подошел к нему вплотную.
— Ты грамоту знаешь, сынок?
Я кивнул: знаю, мол. Старик снова огляделся, затем протянул мне сложенную в несколько раз бумажку.
— Почитай-ка. Посмотрим, что здесь написано, — тихо сказал он.
Из разговоров ребят я знал, что в последнее время в полку среди солдат распространяют какие-то листовки, но сам я их не видал еще. И тем не менее сейчас я сразу понял, что, должно быть, именно это и есть листовка.
Я взял ее у солдата и стал пока молча про себя разбирать, что там такое написано. И до того увлекся, что не заметил, как к нам подошел Корюн.
— Что это ты читаешь, Малыш? — спросил он.
Испугавшись от неожиданности, я хотел спрятать листовку, но этим только вызвал подозрение у Корюна.
— Дай-ка сюда, посмотрим, что это. — Он выхватил у меня листовку и, пробежав ее глазами, спросил: — Откуда она у тебя?
Только тут я заметил, что старик торопливо уходит.
— Куда же ты? Возьми свою бумажку! — закричал я ему вслед.
Но Корюн вдруг сильно сжал мне руку.
— Тс-с, балда… Хочешь, чтобы бедняга в беду попал? — сказал он.
Старик, так и не оглянувшись ни разу, вошел в главное здание, а Корюн потащил меня в казарму.
— Я выиграл! — раздался счастливый голос Завена, когда мы вошли.
Он быстро схватил папиросу, прикурил и жадно затянулся. Вардкес с завистью смотрел на него.
— Говорил же я тебе, что напрасно время тратишь, все равно Завен будет курить, — подзуживал его Арсен.
— И откуда тебе все так уж точно известно, ума не приложу! — огрызнулся Вардкес.
— Откуда? Да только слепому и еще тебе неизвестно, что он червовую даму трефовым валетом кроет.
— Ах вот оно что? — повернулся Вардкес к Завену. — Давай сюда папиросу!
Они стали бегать друг за другом, поднялся шум, хохот, толкотня.
Корюн, все еще сжимая мне плечо, оглядываясь по сторонам, громко сказал:
— Ребята, а Дьячка здесь нет?
— Нет его, а что? — удивленно спросил Арсен.
— Глядите-ка, что наш Малыш раздобыл. — И Корюн показал листовку.
Все тут же сгрудились вокруг нас. Посыпались вопросы:
— Что это такое?..
— Откуда?..
— Кто тебе дал?..
— А ну почитай. Послушаем, что там написано, — попросил Арсен.
Корюн стал громко читать:
— «Товарищи рабочие, крестьяне и солдаты… Положение на фронте с каждым днем становится все напряженнее. Несмотря на щедрые посулы Антанты, наша армия не имеет ни патронов, ни снарядов…»
— Погоди, погоди! — крикнул Арсен и повернулся ко мне: — Где ты взял это?
Я объяснил, как листовка попала ко мне. Арсен покачал головой и забрал ее у Корюна. Ребята, испугавшись, что он помешает им дочитать листовку до конца, загалдели:
— Ну чего ты схватил ее?
— Дай, пусть человек дочитает…
Арсен ничего не ответил, только кивком головы указал мне на дверь.
Я без слов понял, что должен занять привычную позицию и наблюдать.
Арсен еще с минуту подождал и стал читать листовку с того места, на котором остановился Корюн:
— «…А дашнакских правителей интересует не противник. Их больше занимает «внутренний фронт». Один за другим следуют все новые и новые аресты. Ежедневно расстреливают десятки ни в чем не повинных людей…»
— А ведь верно все там написано, так оно и есть, — не сдержался Завен.
Я со своего наблюдательного пункта все слышал, а невзначай глянув в сторону ребят, приметил Цолака. Он тоже подошел к остальным, и на первый взгляд могло показаться, что внимательно слушает Арсена. Однако, присмотревшись, я заметил, что он не столько слушает, сколько наблюдает за ребятами, за тем, кто и как воспринимает содержание листовки. Достаточно было кому-нибудь вымолвить слово или просто сделать движение, как Цолак тут же настороженно оборачивался к нему.
— «…Но всё это напрасные усилия, — продолжал читать Арсен. — Армянский народ не прекратил своей борьбы. Он еще расправит плечи и, снова подняв красное знамя майского восстания, положит конец как этой постыдной войне, так и дашнакскому насилию».
Закончив чтение, Арсен помолчал, потом сказал задумчиво:
— А сильная бумажка!..
— Видно, это дело большевистских рук, — сделал «открытие» Вардкес.
— Кто бы это ни писал, правильно написано, — заключил Завен. — До чего довели бедный народ…
— Написано-то оно и верно все, как надо, но беда, если у нас найдут эту листовку — три шкуры сдерут! — подал голос Корюн.
Вардкес испуганно взглянул на него и крикнул:
— Да, ребята, от таких штучек нам надо подальше!
Арсен медленно подошел к Цолаку и, внимательно на него поглядев, спросил:
— А ты что скажешь?
— О чем? — Цолак сделал вид, будто и не понимает, о чем речь.
— Об этом. — Арсен протянул ему листовку.
— А почему это я должен непременно что-нибудь сказать об этом? — вопросительно глянул Цолак.
— Захочешь — скажешь.
— Ну что?.. — пожал плечами Цолак. — Правду говорят ребята: если кто-нибудь увидит листовку, нам несдобровать.
— И это все? — Арсен не сводил с него испытующего взгляда.