— Мало разве? — снова пожал плечами Цолак.
Арсен еще мгновение, казалось, прощупывал его взглядом, потом, покачав головой, сказал с горечью:
— Эх, Цолак, а ты, оказывается, плохой товарищ, ей-богу…
— Почему это?
— И сам хорошо знаешь почему, — уклончиво ответил Арсен и обратился к остальным: — Пора обедать. Берите котелки, пошли…
Во время обеда Арсен, Завен, Вардкес, Корюн и еще кое-кто о чем-то всё шептались друг с другом. И вдруг Арсен громко сказал, обращаясь ко мне:
— Сегодня после обеда мы с ребятами хотим навестить твою маму. Что скажешь, Малыш?
— Правда? Вот здорово! Мама будет рада.
— И ты пойдешь с нами, Цолак? — спросил Завен.
— Я приду, но попозже.
— Опять прежде к тетке зайдешь?
— Как всегда, — спокойно ответил Цолак.
…Выяснилось, что ребята намерены идти к нам не с пустыми руками: кроме ежедневных котелка с супом и ломтя хлеба, они — уж и не знаю, как и откуда, — добыли большой кусок сахару, штук десять английских галет и несколько щепоток чая в конвертике.
Завернув все эти сокровища в газету, прихватив к тому же инструменты и ноты, мы вышли.
Я заранее предвкушал, как обрадуется мама такому посещению ребят, ну и… подаркам тоже. Настроение у меня было преотличное. И ребята всю дорогу острили, шутили.
Но едва мы завернули в наш переулок, Цолак вдруг посерьезнел:
— Ну, ребята, я пошел, — сказал он.
— Долго ты пробудешь у тетки? — с безразличным видом поинтересовался Арсен.
— Нет, минут пять — десять, не больше.
— Мы пойдем не спеша, ты нас догонишь… Лучше, если все вместе войдем в дом, — сказал Завен.
Цолак испытующе посмотрел на ребят, но все были невозмутимы.
— Ладно, — сказал он. — Идите помедленней, я вас догоню.
Мы продолжали путь, а Цолак свернул в переулок. Пройдя несколько шагов, ребята вдруг переглянулись и остановились.
— Ну? — Арсен посмотрел на Завена.
— Раз он не считает нас друзьями, таится от всех, так и поступим, как решили, — уверенно сказал Завен.
— Малыш, — попросил меня Арсен, — дуй-ка за Цолаком, да смотри не попадись ему на глаза…
Я начал догадываться об их намерениях. И хотя мне было неприятно шпионить за Цолаком, но я был согласен с ребятами: прошло уже достаточно времени, с тех пор как мы подружились с Цолаком, а он, выходит, не доверяет нам. Разве это дело?
Я, не задумываясь больше, повернулся и, прижимаясь к стене, направился следом за ним. Переулок был извилистый. Только за вторым поворотом я увидел Цолака. Напротив тянулась глинобитная стена, а в ней была маленькая калитка. Цолак был уже рядом с ней. Он остановился, а я, конечно, тут же спрятался подальше за угол. Цолак огляделся вокруг, затем ударил несколько раз в металлический молоточек над дверью… С минуту подождал и снова точно так же постучал.
Наконец из-за калитки чей-то дребезжащий, старушечий голос спросил:
— Кто там?
— Сын сестры Гегама… — ответил Цолак.
Лязгнул засов, и Цолака наконец впустили. Все стихло. Я еще подождал немного, надеясь, что, быть может, что-то еще произойдет, но напрасно: переулок словно вымер.
Я осторожно подошел к калитке и заглянул в ее узкую щелку. В конце двора стоял небольшой кирпичный дом. К нему вела аллейка фруктовых деревьев, и вокруг был тоже сад.
Цолак с инструментом и с нотной папкой под мышкой поспешно вошел в дом. Разочарованный, я побежал назад и обо всем рассказал ребятам.
— Выходит, у него и правда есть тетка, — закончил я.
— Выходит, так! — И Арсен, весело улыбаясь, посмотрел на ребят.
Мы медленно двинулись дальше. Вскоре послышались поспешные шаги Цолака. Он нагнал нас, и мы вместе пошли к нашему дому.
ПОЧЕМУ МАТЕВОСЯН ПОБАИВАЛСЯ МЕНЯ
Мы вошли во двор. Я, чуть опередив ребят, толкнул дверь, намереваясь войти. Но странно: она оказалась на засове. Странно потому, что никогда такого не бывало.
— Кто там? — испуганным и дрожащим голосом спросила за дверью мама.
— Это я, мама, открой!
Она отворила, и я вбежал в комнату.
— Мама, все ребята идут к нам! Смотри, чего они принесли! Ребята, входите… — Но на этом я замолчал.
На меня и на всех входящих с ужасом, непривычно расширенными глазами испуганно смотрела моя мама.
— Что ты так смотришь, мама! — закричал я. — Это же наши ребята: Цолак, Арсен, Корюн, Завен… Они к нам в гости пришли, тебе гостинцев принесли…
Она как-то странно тряхнула головой, будто сбросила с себя что-то, и растерянно забормотала:
— Нет, ничего… Ничего.
— Здравствуйте, матушка Шушан, — вышел вперед Цолак. — Вы, видно, чем-то встревожены. Случилось что-нибудь?
— Да нет, что могло случиться… Ничего, — все тем же голосом, отводя глаза, отвечала мама.
И вдруг от волнения, от растерянности или от чего-то еще она громко всхлипнула.
— Мамочка, что случилось? — обнял я ее, смутно предчувствуя какую-то беду.
Ребята обступили нас и тоже растерянно и сочувственно стали расспрашивать, что же случилось, не было ли дурных вестей об отце. И тогда из-за занавески послышался хриплый и дрожащий голос:
— Гагик, Гагик-джан, идите сюда…
Я на мгновение окаменел на месте.
Голос был такой знакомый, такой родной… Я бросился вперед, откинул занавеску и закричал:
— Папа!..
Он лежал на сундуке, который раньше служил для мамы кухонным столиком. Сундук был короток ему, и к нему еще подставили стул.
Лицо отца было худое, желтое и небритое. Над остро выступающими скулами лихорадочно блестели глаза. Под рубашкой на груди виднелась окровавленная повязка.
— Папа, ты ранен? — снова крикнул я.
— Тс-с, тише… — испуганно прошептала мама, подошла к двери, быстро накинула засов и прислонилась к дверному косяку, продолжая смотреть на ребят.
А они, в свою очередь, смотрели то на нее, то на отца и в растерянности не знали, что делать.
— Ну здравствуйте, ребята, — сказал отец. Затем обратился к маме: — Не бойся, Шушик-джан, может, оно и к лучшему, что ребята пришли. Одна ты ведь ничего не смогла бы сделать, а они помогут. И, уж конечно, не выдадут…
— Что случилось, дядя Степан? — наконец спросил Цолак. — Вы дезертировали? Убежали с фронта?
— Нет-нет, Цолак-джан, — сказал отец. — Вы садитесь, я вам сейчас все расскажу…
Ребята отложили инструменты и расселись кто где смог. Мама стояла у окна, наблюдая за происходящим во дворе, а отец начал свою историю.
Положение наших войск на фронте действительно оказалось ужасным. Мало того, что противник был в несколько раз сильнее, солдаты еще очень страдали от холода, голода и болезней. Они по целым дням не получали никакой еды, потому что, судя по слухам, у нас в тылу орудовали какие-то турецкие конные отряды, которые набрасывались на обозы, направляемые на фронт, и грабили: отбирали именно продовольствие и снаряжение. Но в последнее время солдаты упорно поговаривали о том, что это дело рук дашнакских маузеристов, которым содействовал кое-кто из командного состава армии. В полку, где служил отец, например, все удивлялись тому, как спокойно полковник Багратуни говорит о том, что очередной обоз вновь «подвергся нападению».
Были люди и среди командования, которые понимали, что воровство и растраты, ставшие массовым явлением, ускоряют и без того неизбежную капитуляцию. Они жаловались по инстанции, и наконец был получен приказ свыше высылать специальные отряды для охраны идущих из тыла обозов…
И вот дня три тому назад взвод солдат, в числе которых был и отец, направился из полка сопровождать обоз, состоявший из двадцати подвод, груженных продовольствием и снаряжением.
Начальником охранного отряда был назначен сам адъютант командира полка поручик Матевосян. У всех солдат были трехлинейные винтовки, и, кроме пятнадцати патронов у каждого в патронташе, они еще взяли с собой два ящика боеприпасов.
Обоз продвигался по пустынной дороге. Иногда на пути попадались разрушенные еще в восемнадцатом году, во время турецкого нашествия, деревни, где вместо домов высились почерневшие от гари горы из земли и золы, а сады и огороды были разорены и затоптаны. Вокруг ни души: жителей либо вырезали, либо все бежали от врага. Повсюду царило приводящее в ужас мертвое спокойствие. Ни блеяния животных, ни лая собак. Только изредка воровато прошмыгивали среди развалин одичавшие кошки…
Обоз шел медленно, и время тянулось утомительно. Выступающий впереди на коне Матевосян наигранно шутил, пытаясь поднять дух и настроение солдат. Он-то знал, что разговоры о турецких отрядах — выдумки. И к тому же был убежден, что при виде такого большого отряда охраны ни один турок не осмелился бы и близко подойти к обозу.
От нечего делать или от избытка энергии он безжалостно палил по птицам, по кошкам. Подстрекал к этому и солдат.
— Бейте, ребята! — кричал он. — Патронов у нас много, не бойтесь…
И солдаты стреляли. Это помогало им рассеять скуку.
Отцу не нравилось такое поведение Матевосяна. Не нравилось хотя бы потому, что он знал, как не хватает патронов на фронте и сколько из-за этого лишних жертв, а беспечный офицерик расстреливает их бесцельно. Кроме того, отец давно недолюбливал Матевосяна — еще с того вечера, когда поручик явился забирать его в армию. Кстати, с того дня мой отец и тот старый солдат Торос, который сопровождал его в полк, служили в одной роте. Торос и тут шел вместе с отцом, и они были, пожалуй, единственными, кто сохранил все свои пятнадцать патронов…
Так, без каких-либо происшествий, отряд добрался до Камарлу, где находился дивизионный склад. В тот же день, нагрузив подводы полученным провиантом, обоз двинулся назад в сторону фронта.
И вот Матевосян стал вдруг выказывать первые признаки беспокойства. Вначале он говорил, что нужны осторожность и бдительность, чтобы ничто не застало их врасплох. И это, конечно, было по душе отцу. Но постепенно беспокойство офицера сменилось явным страхом.
Едва обоз отъехал от склада на несколько верст, как Матевосян объявил, что он чует какую-то опасность, и приказал вскрыть ящики и раздать солдатам патроны.